Она порывисто подалась вперед, потершись своей об его щеку, и обдала мучительной нежностью, в которой всё же звенели подступающие слезы: — Да, мой хороший, да…теперь понимаю. Прости… И спасибо тебе… За защиту, за мужество…за чудо, которое у нас родилось. Всё это — твоя заслуга… — Прекрати, — повинуясь мимолетной слабости, ловит её губы в поверхностном поцелуе, — не надо… — Надо, — переходит на шелестящий шепот. — Ты не понимаешь. Кем бы я была без тебя, Руслан? Тривиальной среднестатистической забитой брошенкой. Замкнувшейся, приписавшей себе одиночество до конца своих дней. Растоптанной, разбитой. Позволившей так глупо поверить в иллюзию. Исходя из менталитета, «сидела бы дома» под ахи и вздохи многочисленной родни, пытающейся познакомить меня с каким-нибудь «хорошим парнем». Это так унизительно…будто товар. Второсортный. Где-то на задворках витрин. Да еще и не отличающийся привлекательностью. Может, когда-нибудь я и сломалась бы под их напором, согласилась бы и действительно… Ева замолкает резко, отрывается от него, роняет голову на раскрытые ладони, словно прячась, и мелко-мелко трясет ею в попытке что-то сбросить, отшвырнуть подальше. И продолжает глухо: — Не знаю, дал бы мне Карен развод или нет, но после смерти его матери я бы точно съехала из той квартиры. А дальше…понятия не имею. Ведь не врала, когда сказала, что ни с кем больше не решилась бы сблизиться. Может, избавившись от «мужа», всё же пошла бы на ЭКО… Тоже сложный вопрос, меня никто не поддержал. Но в том, что существование мое было бы серым и скучным, правильным до тошноты и консервативным до косности — однозначно. Без тебя. Как прекратить о таком говорить? Как, Руслан? Как не обозначить, насколько ты особенный?! И как мне больно видеть тебя…таким потерянным? Отнимает руки от лица, поражая адским мерцанием в лихорадочно блестящих глазах. Импульсивно рвется к нему, касаясь пальцами его лба, висков, век. — Вспомни свои шутки: развелось губастых, косметология нас прокормит. Я осознаю твое нежелание сидеть на шее отца, пользоваться средствами семьи, с которой не ладишь. Но мы ведь тоже семья, правда? И поддерживать друг друга — основа… Даже если ты откажешься от студии, я вновь пойму. И уверена, что нам хватит сбережений…пока не определишься, чем именно хочешь заниматься… Руслан тяжело вздохнул. Тема, которой не получилось избежать. И не объяснишь, как задевает…такое предложение…оставаться в нахлебниках. Пусть это и срывается с её уст из лучших побуждений. Наверное, Ева уловила ход его мыслей, поскольку внезапно замерла. Взглянула ему в глаза серьезно. Трезво. Пронзительно. Без тени жалости и сопливого сочувствия. Так, как надо, чтобы человека проняло вызовом: — Ты же говорил, любишь сложности, и это приносит удовлетворение. Так прими…как очередную сложность. Я с тобой. Друзья с тобой. Брат. Моя семья. Богдана. Восхищаемся твоим поступком, на который пошел бы далеко не каждый нас. И я верю, что этот стержень внутри не даст тебе…прогнуться под обстоятельства. О, если бы и он в это верил… Пока что лишь ощущал себя несостоятельным. Не мужиком. — Руслан, — зовет требовательно, и его неизменно торкает от произношения собственного имени, — это нормально. То, что ощущаешь сейчас. И мы все, слышишь, — все будем терпеливо ждать, поддерживать. Никогда не упрекнем, если что-то не получится. Никто из нас не идеальный. Но зато ты — самый смелый и отчаянный. Я каждый божий день стану напоминать об этом. И о многом другом. Создам чек-лист с твоими подвигами. И попрошу лишь об одном: не надо меня сторониться, закрываться, уходить в себя. Конечно, всё придет далеко не скоро. И провальных попыток не избежать. И пилюль волшебных не существует. Только усиленная работа над собой, над отношениями. И никакого уныния… — Ради тебя…я постараюсь, — пообещал честно. — Ради нас. — Да. Нас… Говорить или обсуждать что-либо вдруг перехотелось. Воинственный вид девушки погубил благие намерения на корню. Голод всколыхнул нутро неким вибрирующим звонком, от сигнала которого в голове стало пусто. Зато включились все остальные инстинкты… — Руслан, — тихий укор, и затем Ева резко подается назад, собираясь спрыгнуть с него, — нет. Ну…Руслан! Мы же не договорили! Протесты пресеклись очень жадным поцелуем после того, как он молниеносно вернул её на прежнее место. — Нечего было… — вдох, снова припал к губам, вдох, — на меня… — вновь оправданная занятым ртом пауза, — смотреть… И руки сами тянутся к изведанным изгибам, а от очень явной реакции Евы окончательно смывает остатки разума. — Как можно при таком важном разговоре… — громко сглатывает, когда он касается кожи живота под её майкой и прогибает в пояснице, чтобы была вплотную к нему. — Так внезапно переходить на… — Можно и нужно… — Руслан… — Зефирка, помолчи, а?.. Помолчать у Евы не получалось. Как и оставаться безучастной. Руслан очень хорошо постарался. Настолько, что в самом разгаре их умопомрачительной близости, ошеломляющей своей неописуемой остротой и запредельностью, сплетшиеся, они неожиданно шмякнулись с дивана на пол. Точнее, приземлились на ковер. А испуганный визг девушки потонул в грохоте игрушек, посыпавшихся на них из перевернутого во время падения манежа, спокойно себе до этого стоявшего рядом и никому не мешавшего. Распаленные, возбужденные до предела и обезумевшие, они попеременно то целовались, то смеялись, откидывая подальше впивающиеся в тело погремушки, кубики и другие Бодины забавы. И хорошо, что малышка этого не видит… И очень хорошо, что у них было еще достаточно времени, чтобы завершить начатое. И даже повторить… * * * Казенное здание освещалось довольно яркими лучами все еще беспощадного августовского солнца. До конца лета оставалось чуть больше двух недель, но стойко сохраняющийся зной создавал ощущение, что ты в самом пекле. Руслан вполне нормально переносил жару, поэтому решил подождать на улице, разглядывая из-под стекол очков выходящих «тружеников». Его не узнавали. Скорее, даже внимания не обращали. Это было странно...и неприятно. Не сказать, что за те месяцев десять, что он проработал среди этих людей, у него завязались с ними теплые отношения или появилось желание с кем-то из них дружить. Нет. Но то, что стал тотальной невидимкой, тоже удивляло. Еще одно подтверждение внутреннему протесту перед таким убогим существованием. Пленарное заседание закончилось чуть позже обычного, и теперь «белые воротнички» пачками сыпались наружу, одинаково угрюмые, бесцветные и с инкубаторскими резиновыми подобиями улыбок при прощании. Среди них — он прекрасно помнил — полно докторов различных наук, заслуженных юристов РФ, кавалеров всевозможных орденов и прочих пыльных званий. При этом, парадокс, эти «интеллигентнейшие», «культурнейшие» чинуши спокойно пренебрегали наипримитивнейшими правилами приличия: не здоровались с обслуживающим персоналом, игнорировали тебя, если ты на порядок ниже по занимаемой должности, и свято верили в свое божественное начало. И это всегда вызывало коробящее изумление, отторжение и брезгливость наряду с презрением. — Руслан? Мужчина оборачивается на женский голос, берется за дугу и высвобождает глаза из-под темной защиты, чтобы в следующую секунду ослепнуть от сияющей улыбки Светланы Евгеньевны. Ну, конечно, кто же еще? — Здравствуй, Руслан. — Здравствуйте. Он слегка качнулся, закрепляя очки на голове. А женщина продолжала широко улыбаться, разглядывая его с прежней скрупулезностью. Даже...интенсивнее, чем раньше. Самка богомола, прошедшая повышение квалификации. Неудивительно, что именно она признала в нем бывшего сотрудника — слишком тщательно успела изучить тогда. — Как твои дела, Разумовский? — Сорокина очень любезна и не вызывает негатива. — Потихоньку. Спасибо. А Вы как поживаете? — Как всегда, дорогой. Цифры не дают скучать, пляшем среди них. Руслан вдруг вспоминает свою практику, окончившуюся скандалом из-за попавшей к Корнелюку копии его дипломной работы. На кой черт та ему понадобилась — не особо понятно. Но отображенная в практической части правда о неэффективной организации деятельности структуры очень...огорчила руководителя Управления. Прозрачное описание доисторического документооборота, основанного на убийственном количестве макулатуры, отсутствие энтузиазма и проблесков в процессе модернизации данного аспекта вызвали ярость в Степане Александровиче. Отец потом долго отчитывал его в своей манере, словно нашкодившего мальчишку, и негодовал по поводу такой инициативы. Наверное, эта ситуация мусолилась около месяца, вызывая понимающие смешки. В том числе, и Сорокиной. Неплохая тетка, но о чем им сейчас говорить? Кажется, и она это осознает, потому что доброжелательно произносит: — Надеюсь, у тебя всё...наладится. Здесь точно не твое место. — И у Вас. Вы очень красивая женщина. Подмигнув ему в ответ на комплемент, Светлана Евгеньевна развернулась и зашагала прочь, вовсю используя амплитуду покачивания своей роскошной филейной части. Не засмотреться было невозможно. Даже не имея никаких задних мыслей. И когда рядом раздался насмешливый голос, Руслан даже вздрогнул: — Да, зрелищно. Обернулся и уставился на отца, губы которого были изогнуты в ухмылке. — Давно ты меня ждешь? Почему не предупредил? — Я не собирался приходить. Пауза. И в ней нет неловкости. Только кривое отражение действительности, где в молчании и так хватает тайных истин. — Пойдем, тогда? В конце улицы есть кофейня. Серьезные разговоры надо вести под отменный черный кофе. Руслан ничего не ответил. Водрузил очки на переносицу и шагнул к мужчине, отмечая педантичность в образе — белую летнюю рубашку, галстук, отглаженные до острых стрелок брюки, часы на запястье и бессменный атрибут — нагрудный значок депутата. Внезапно в этот момент перед ними очутился Корнелюк, разговаривающий по мобильному. Увидев бывшего подопечного, нервно дернулся и остановился на мгновение, забегав по нему глазами. Равнодушными, стеклянными. Затем перевел взгляд на Разумовского-старшего и кивнул, ретировавшись. — Он недавно выдал дочь замуж. Очень выгодно. Аристарх Станиславович двинулся по дорожке, держа свой новомодный темный дипломат. — Колокольчики им в помощь, — пожал плечами Руслан, лениво переставляя ноги и засунув ладони в передние карманы джинсов. Меньше всего хотелось сейчас думать об этом карикатурном человечке, выпившем немало его крови в своё время. Заведение действительно оказалось милой кофейней, в которой изумительно пахло. И почему он не знал о её существовании, когда работал здесь? — Чего ты хочешь? — начал без предисловий Руслан, когда они сделали заказ, усевшись за столик. — Почему изменил свое отношение к Еве и начал общаться с внучкой, существование которой благополучно игнорировал целый год? Карие глаза отца смотрели на него прямо, без каких-либо увиливаний. В уголках скопилось чуть больше морщин, чем ему помнилось до попадания в колонию. В целом, мужчина напротив был привлекателен и свеж для своего возраста, довольно подтянут и бодр. Вполне осилил бы второй счастливый брак, но почему-то не вспоминалось ни одного романа, о котором было бы известно. Нет, женщины у него наверняка были. Только очень конспиративно, видимо. — А ты мне поверишь? — серьезный, даже слегка напряженный тон. — А ты попробуй. — Хочу вернуть своего сына. — Он разве потерялся? — Думаю, да. Больше десяти лет назад.