— Какое-то пафосное русло разговора, не находишь? — пришлось прерваться, пока официантка расставляла чашки. — И стараясь меня «вернуть», ты вспомнил о Богдане? Спонсировал часть затеи Евы, привлек к этому пару-тройку друзей и приятелей? Грехи замаливаешь? — Замаливаю. Но…Богдана…не один из способов примирения. Ты прав, я год не решался на этот шаг. Сначала был слишком зол, потом — не позволяла вина перед Евой. Не знал, как она отнесется к моему желанию общаться с внучкой, которую я изначально и признавать не собирался… — Так что изменилось? Угрозы лишить меня всего — куда они делись? Руслан удивлялся своему спокойствию. Раньше уже на втором предложении его одолело бы раздражение, и диалог бы не состоялся. А сейчас почему-то хотелось дослушать. Познакомиться с изнаночной правдой собеседника. В конце концов, было время, когда он считал того хорошим отцом. — Брось, — Аристарх Станиславович вскинул руку и ослабил узел галстука, и только это непроизвольное резкое движение говорило о том, что ему сейчас несладко, — ты действительно считаешь меня таким…ничтожным? Ответом ему служило красноречивое молчание. — Господи, — сокрушенный вздох и снова прямой зрительный контакт. — Руслан, я всю жизнь потакал всем твоим капризам… Я ни в чем тебе не отказывал… — И записывал это в долг, который я должен был отдать, пойдя по твоим стопам. Как мечтают все «настоящие мужчины» — наследник по крови, по делу, образу жизни. Скучный и банальный сценарий твоего круга. — Что в этом плохого? Твоя мама тоже этого хотела… Руслан коротко рассмеялся, неверяще покачав головой. Сделал глоток ароматного напитка в попытке как-то смыть взорвавшую все рецепторы горечь. И только после этого произнес, чеканя: — Мама…видела, как ты переживаешь из-за бунта Ромы, и взяла с меня обещание не поступать так же. А хотя бы попытаться. Быть…как ты. — Но это, конечно же, невозможно. — Невозможно, — развел руками, подтверждая сказанное, — особенно теперь. И всегда было невозможным. Как пустить циркача в операционную. Но разве ты интересовался моим мнением? Считался со мной? Воспринимал достойным выразить своё видение? — Мне казалось, ты и сам не понимаешь, чего хочешь. Молод, импульсивен… — Глуп? — подсказал охотно. Отец зыркнул на него укоризненно, тоже отпил из своей чашки и уставился в окно. Лишь спустя минуту пространство наполнилось размеренной речью: — После её смерти ты стал неконтролируемым. Это пугало. Приводы в полицию, которые становилось все труднее и труднее замять, постоянное пребывание в злачных местах города, алкоголь, какие-то подозрительно нечистоплотные девки рядом, сомнительные компании… А что мне оставалось делать? Я давил, требовал протрезветь. Но ведь никогда не лишал тебя финансов. — Да, держал на коротком поводке. Со стороны все выглядело вполне ожидаемо: золотой мальчик прожигает жизнь на семейные деньги. Это еще прощалось. А если бы я подался в нарики… — Руслан! — Что? Что — Руслан? Они схлестнулись напряженными взглядами, и его прорвало: — Ты, бл*дь, хоть раз держал маму за плечи, когда её выворачивало наизнанку после химии? Ужался количеству крови…выходящему вместе с содержимым желудка? Видел, как прозрачное тело ломает от боли? Как стойко она пытается казаться сильной? Улыбаться сквозь муки, чтобы ты не умирал при ней от этого зрелища?! Где ты был?! На своей *баной работе, в кругу таких же трусливых туш?! На всяких приемах со своей матерью, вместе с которой довел жену до гроба?! Не смог защитить! Уберечь! Что ты сделал? Бросил! Поместил её в дорогую клинику и откупился любимыми бумажками? — Руслан окатил мужчину презрением. — А я мечтал забыть каждую последнюю секунду её жизни! Я травил себя всякой гадостью, перепробовал всё! Слышишь?! Всё! Только…ничего не помогало! И лишь по этой причине я не сдох где-нибудь за углом от передозировки или ломки, понял?! А вовсе не потому, что ты «давил»… Наверное, все посетители с недовольством, но одновременно и с любопытством оглядывались на них. Не всегда есть шанс стать свидетелем разворачивающейся драмы. Руслана накрыло до такой степени, что он забылся, где находится, и в эмоциональном порыве опрокинул свой кофе на пол. И даже дребезги разлетевшихся осколков не привели его в чувство. Он смотрел и тонул в адском пламени вины, которая отчетливо прослеживалась в карих глазах напротив. Смотрел и тонул. Наполнялся новой порцией злости и осуждения. Считая, что всё могло быть иначе. Если бы отец в своё время был смелее и внимательнее. — В общем, — горло саднило, сердце клокотало в глотке. — Не жди чудес и какого-то понимания с моей стороны. Ясно? Прошлого не изменишь. Но запрещать или пресекать твоё общение с Богданой я, естественно, не стану. Делай, что хочешь. А что касается финансов, которые ты вложил…зря, короче, выделывался. Я не собираюсь оправдывать ничьих ожиданий. И благодарить тоже. Поздно изображать заботливого папочку. Он мне нужен был лет десять назад. Встал и покинул кофейню, стиснув челюсть от разрывающего в клочья разочарования. Это слишком мерзкое чувство, и оно хуже той же ненависти. Особенно…если в главной роли — твой родитель… Бесцельно бродил по улицам до самой ночи, забывая отвечать на звонки и игнорируя вибрацию в кармане. Поэтому испытал ощутимый укор совести, когда, открыв дверь квартиры, поймал в объятия тут же подбежавшую Еву. — Прости, — выдал с раскаянием, целуя её в висок и ведя рукой по напряженной спине девушки, — забылся. Встречался с отцом. Пару минут так и простояли в обнимку, и дрожь стройного тела медленно утихала. — Посиди со мной немного? — практически шепотом попросил он, чувствуя наисильнейшую потребность в ней. Они не стали включать свет в гостиной. Устроились в углу дивана и молчали. Благо, Ева не рвалась разговорить его, лишь прижималась отчаянно-отчаянно. Понимая, ничего не требуя. А Руслану нужно было собраться с мыслями, чтобы совершить это — перейти через себя, поделившись самой страшной болью. И он начал говорить многим позже. Семьи бывают разные, нет определенных показателей. Но одно точно — если кто-то один постоянно страдает, это непременно приведет к какой-нибудь трагедии. У Руслана не имелось душераздирающих историй и прочего. Только рассказ об обычном мезальянсе, в котором свекровь не принимала невестку до последнего. Отец, да, любил маму. По-своему, наверное. Но свой комфорт любил всё же больше. Настолько, что мучения жены в атмосфере неугасающих унижений его не сподвигли на уход. Бабка поставила ультиматум: если они захотят жить отдельно, то лишатся финансовой поддержки. И он не стал отказывать себе в привычной роскоши. Принося в жертву психику любимой женщины. Рождение Ромы никак не проняло Анастасию Ильиничну. Она была настолько закостенелой в своих понятиях, что упорно приводила женатому сыну на смотрины невест первые несколько лет, свято веря, что брак не продержится долго. И этим еще больше принижая достоинство мамы. Которая всё терпела. На презрение отвечала учтивостью, на оскорбление — молчанием. Верила ещё в счастливый конец, даже от карьеры сначала отказалась, чтобы снизить скандалы до минимума. А их было много, поскольку матрона никак не хотела мириться с выбором дражайшего отпрыска, обозначив «безродной певичкой». Руслану было около шестнадцати, когда выяснился страшный диагноз. Это позже до него дошло, что мама очень долго утаивала свои недомогания, не делилась ни с кем, пока всё не усугубилось до третьей стадии рака. Леся рассказывала, что сестра отнекивалась от походов к врачу, запивая обезболивающими каждый приступ. Ей не хотелось давать поводов для лишних разговоров внутри семьи… — Это страшно, Ева. Когда ты боишься довериться любимому человеку, не хочешь «причинять ему хлопот». Считаешь свои проблемы незначительными и недостойными его внимания. Неправильная жертвенность и даже какой-то греховный героизм. Я виню отца в том, что он был слеп, довольствовался положением вещей, потому что ему было вполне комфортно, и плевать, что жену день за днем травят… А маму виню за то, что из-за своей доброты и воспитания она не давала сдачи бабке, тихо и молча копила эту грязь в себе. Уверен, об огромной части выходок своей матери папа и не в курсе — так самоотверженно мама стремилась сохранить мир между всеми, не становиться причиной разладов. Но без последствий…не обошлось. Руслан говорил и говорил, выпускал годами пульсирующий в глубине тела яд, который стабильно дробил его на части, стоило только воссоздать в памяти последний мамин взгляд, задержавшийся на нем. Вспоминал, как ударился в научную литературу, отчаянно выискивая всё новые и новые методы, что изобретают против рака каждый день. Отказывался верить, что родной человек умирает, и ему нечем помочь. Даже психосоматику успел изучить, и она полностью соответствовала реальности их семьи. Опухоль в желудке — одна из самых агрессивных разновидностей этой гадости. И она непредсказуема. Частая причина — непрожитые эмоции, которые запираются внутри, копятся, отравляют организм. И в случае с мамой, как оказалось, было уже поздно что-либо предпринимать… — Она в глубине души давно сдалась. Хоть физически пыталась доказать обратное. Всё потому…что рядом с ней был практически равнодушный мужчина, эгоистично заботящийся только о своих нуждах из года в год. Я с трудом могу признать подобную преданность тому, кто этого не заслуживает. Кому нужна такая вот любовь, если ради неё он даже не попробовал изменить свою жизнь, побоявшись потерять статус и состояние?.. — Ты думаешь, всё могло сложиться иначе? Какой сценарий ты представляешь, Руслан? Так увлекся, вспоминая, что только после ерзанья девушки понял, что причиняет дискомфорт слишком жесткой хваткой, с которой сжимал её. Разжав объятия, Руслан тяжело вздохнул и приткнулся к её виску. Излюбленное место. — Если бы она себя любила так же, как любила его, то да…сложилось бы иначе. Могла бы уйти. Строить жизнь так, как ей хочется, а не повинуясь капризам стервозной бабки. — Ты сам-то в это веришь? И вновь…выпускает воздух со свистом, признавая поражение. — Нет. Говорю же — если бы. — Тогда прекрати терзать сознание картинами в сослагательном наклонении. Это был её выбор. Уважай. Свыкайся с этим. Пора. Ева сама потянулась и прижалась губами к его подбородку, вскинув ладонь и погружая пальцы ему в волосы. Руслан блаженно зажмурился, ощущая, как потихоньку отпускает сковавшее тело напряжение. Слабость, малодушие, инфантильность? Как назвать невозможность принятия такой вот смерти?.. До сих пор. По прошествии десяти лет. Руслан умом понимал, что давно пора отпустить ситуацию, но некоторые раны не затягиваются никогда. Даже сегодня, предприняв попытку закрыть гештальт, сорвался. Он же высказал часть душившего его ада. Выплюнул в лицо отцу. А легче не стало ни на грамм. Поэтому и оборвал сам себя, предпочтя уйти. — Это сложно, Зефирка. Всегда с размаху врезается мысль, что её у меня отняли. И виновные продолжают жить. — Я знаю, что сложно. Но…если ты захочешь, постепенно получится. Попытаться попробовать взглянуть на родного отца другими глазами. Может, он тоже надеялся, что вскоре всё изменится. Как ты любил свою мать, так и Аристарх Станиславович — свою. Это чудовищная дилемма, когда тебя заставляют выбирать между двумя значимыми людьми. Откуда ты знаешь, что дело было в статусе и деньгах? Не забывай, что он был очень молод и имел другое видение ситуации. Я встретила его на кладбище в день рождения твоей мамы. И, знаешь, меня до глубины души впечатлило то, с каким трепетом он вел себя у её могилы. Тот случай, когда слова не вяжутся с действиями. Несправедливо вот так обвинять человека, если ты не оказывался в его положении… — Ева… — Хорошо-хорошо! И не окажешься. Ты другой. Учтивый, внимательный, трепетный. И, возможно, стал таким…благодаря пережитой трагедии. Наверное, даже где-то проводил параллели между мной и твоей мамой, считая, что я собственноручно врежу себе, закрываясь от всего мира. Стремился спасти… — Вообще-то, я просто влюбился. А дальше — дело техники. Девушка улыбнулась. Он почувствовал, как растянулись её губы у него на коже. Странно, что легче особо не стало, и внутри всё так же свербела боль утраты. Но…когда Ева касалась его, мучительная пляска демонов утихала. — Сравниваешь себя с отцом, да? — застает врасплох проницательностью. — Считаешь, ты лучше него в этом плане? — Наверное. — И как? Приносит это тебе удовлетворение? — Откуда ты берешь такие вопросы, Зефирка? — усталый вздох. — Нет, ничего мне удовлетворения не приносит. Он понимал, что в той или иной степени схожие истории встречаются повсеместно. Кто-то один в отношениях часто любит больше второго, и ничего хорошего из этого не выходит. Гробить себя в угоду кому-то, постоянно прибегая к односторонним компромиссам, — гиблый номер. Понимал, всё понимал. Но, черт, ни капли не легче. А теперь пришла очередь напрягаться Еве, почуявшей, что ступила на тонкий лед. И она поспешила завершить тему избитой фразой: — Со временем всё войдет в нужное русло. Когда запутался, коришь себя за несостоятельность, открытые раны детских травм и полную дезориентацию, эти слова — пустой раздражающий звук. Руслан ничего не ответил. И вновь воцарилось безмолвие. А потом они так и уснули на диване в обнимку. * * * Еще одна неделя прошла в подобии коматоза. Он много ходил, мало говорил и постоянно о чем-то размышлял. Ловил обеспокоенные взгляды Евы, чувствовал её надежду на скорое «выздоровление», с благодарностью относился к заботе, которой она его окутала. Но особо ничего не менялось. Руслана тошнило от самого себя. Вроде…рвался к чему-то, хотел вылезти из ямы, но всё равно заходил в тупик. Встретился с друзьями, впервые после возвращения предложив им собраться, поговорил, послушал предложения помочь, покивал и отказался. И Тимур, и Денис с радостью звали в свои секторы, готовые предоставить возможность испробовать себя в новой роли. Но ничего из этого ему не подходило. По мере того, как приближалась дата первой официальной фотосессии в студии, запись на которую была сделана почти год назад под влиянием созданного ажиотажа, глаза Евы загорались всё сильнее и сильнее. Она не настаивала ни на чем и уверяла, что всё можно отменить, как только Руслан скажет, но при этом невзначай подсаживалась время от времени и показывала посты из «Инстаграм», который вела нанятая девочка. А мужчина пока не комментировал. Сам не понимал, почему оттягивает момент, не давая четкого ответа — да или нет. Просто рассматривал результат проделанной в его отсутствие работы и молчал.