Он хмыкнул, мол, что ты можешь об этом знать. И проворно высвобождал её волосы и дальше. Что было чертовски приятно. — Мне не хочется, чтобы ты совершала ошибки и потом жалела о своих поступках. Мгновение духа соперничества прошло. Тебя спровоцировали — ты повелась. И сейчас под воздействием адреналина. — Господи, ну какой же ты зануда! — закатила глаза, цокая. — Тебе девушка предлагает себя, а ты ищешь причинно-следственные связи?! Короче, ты меня поцелуешь? Или как? — Подготовительные работы на стадии завершения, потерпи. Через пару мгновений мужчина вынул последнюю шпильку, а затем запустил обе пятерни в струящийся каскад и растрепал его массажными движениями, даря блаженство. Рома приблизил к ней лицо, заставляя Элизу затаить дыхание. Но внезапно замер. — Ты уверена? — А на это тело найдется претендент лучше тебя? — Ты задаешь провокационные вопросы, госпожа будущий адвокат. — Которые, однако, требуют односложного ответа: да или нет. Если найдутся — отпусти. Выяснилось, не найдутся. Он целовал нежно, бережно, обучая. Он обнимал трепетно, ласково, оберегая. Она усвоила нюансы и задала совершенно иной тон. Отвечала нетерпеливо, неистово, дико. Побуждала к большему, откровенному, запретному. Как доехали — не помнила. Всю дорогу трогала губы и улыбалась полоумно. Ни единого слова. Только сгущающееся между ними томление. Греховное. Перечеркивающее всё, что было прежде. Свет — к черту. Грохот входной двери. Её руки на воротнике его рубашки и тихое шипение: — Ненавижу твои галстуки! Как затянутые удавки, и словно ты сейчас задохнешься… Рома позволил ей сорвать аксессуар и высвободить первые несколько пуговок. Элиза облегченно вздохнула. Будто её тоже душил этот крепкий узел. — Продолжай, — склонил голову набок и оперся ладонью о стену, предоставляя ей широченное поле для действий. — Какой-то ты неправильный любовник. По идее…надо бы раздеть меня, — проговорила со смехом, охотно повинуясь — сначала на пол полетел пиджак, а затем пальцы методично прошлись по петелькам до самого конца, доводя накал до предела, когда она схватилась за полы и выдернула их из брюк. — Какой есть… — Рома коснулся её губ порхающим призрачным поцелуем. — Это твой выбор… Элиза впитывала мир стремительно сменяющими друг друга картинками. Вот она на кровати в одном белье, а он возвышается над ней, избавляясь от остальной одежды. Чтобы потом приступить к ней…особым подходом: размеренно, смакуя, исследуя. Вот она уже обнаженная с бесстыдно разведенными в стороны бедрами, между которыми устроился он, чтобы беспрепятственно добраться до влажного провала девичьего рта и наглядно показать танцем языков всё, что собирается сделать с ней немного позже. Вот она — до ужаса отзывчивая, распластавшаяся на простынях, принимающая сводящие с ума ласки, не в состоянии даже мысленно укорить себя в такой порочной капитуляции. Вот она…тянется к нему всем естеством, хочет ощущать жар его тела… Здесь они меняются своими амплуа: Рома — пламя, Элиза — лед. Её холодные ладони на запредельно горячей мужской коже. Эти умопомрачительные ощущения от сокращающихся под подушечками пальцев мышц, брызжущих мощью, силой, выдержкой. Ей нравится его аристократическая худоба…она несравнимо сексуальнее и привлекательнее тел перекаченных спортсменов. В этом мужчине скрыто больше могущества и власти. Он сам по себе — потаённый источник жизни, который не даётся, не раскрывается каждому. И задыхаться от его живительных поцелуев повсеместно — словно дышать иначе, захлебываясь обрушившимися на неё неожиданными впечатлениями. Опрокинутая вдруг на поверхность, девушка недовольно приподнимается на локтях, чтобы во мраке помещения понять, что происходит и почему исчезли все ощущения…когда неожиданно разгоряченной плоти касаются его трепетные пальцы. Ловит её взгляд в полутьме. Держит, не отпускает. Острым сладким предчувствием надвигающегося удовольствия… Наклоняется и одаривает внутренние стороны бедер долгими, подготавливающими к главному действию поцелуями, от которых импульсами разлетается испепеляющее наслаждение. — А казался таким приличным человеком. Я думала, ты практикуешь только миссионерскую позу… — вырвалось со сдавленным стоном оттого, как Рома сжал её талию, призывая замолчать… И добрался до самого сокровенного. Тонко, точно, умело. Язык, губы, пальцы. И Элиза разлетается в клочья от полученного огненно-пронзительного оргазма. Руки взметаются к волосам, погружаются в них в попытке как-то обуздать взрыв. Сжимают корни. И от переизбытка эмоций она не чувствует, что делает себе больно. Еще одна порция поцелуев дорожкой от низа живота вверх к её всё еще стиснутому рту. Глаза сами собой открываются, когда он обдает провокационным шепотом, отвечая на недавнюю реплику: — А еще ты думала…нет…свято верила — что фригидная… Накрывает девушку собой, добивает распаленные рецепторы соприкосновением кожи к коже… Элиза, повинуясь первобытной потребности, обвивает его руками и ногами. Не соображает, что творит. Только инстинкты. Голые. Беспощадные. Честные. Языком по его шее — то, что ей действительно понравилось. И внезапно следом — варварский глубокий укус. Как авторский десерт. Медово-горький. И будоражащая ответная реакция Ромы на её порыв — окаменевший, застывший, удивленный. Смотрит по-новому, изучает, что-то прикидывает. Она понимает, о чем этот размышляющий взгляд. — Не смей меня жалеть…я готова… — и в подтверждение ерзает под ним, трется животом о его пах, подначивая. Поцелуй-наказание. Чтобы знала своё место. Здесь он — главный. И не только здесь. Но Элиза оспорит это утверждение. Потом. Когда наберется опыта. А сейчас она сосредоточилась на своих эмоциях. Рома входил медленно. Странные и ни с чем не сравнимые ощущения…что её наполняют. Или… Дополняют. Как-то чертовски правильно. Возвращают когда-то потерянную часть, делая цельной. Неминуемая вспышка боли. Резкий выдох. Его поцелуй-утешение. Её укус-призыв к действиям. Сначала медленный, ознакомительный танец размеренно движущихся тел. Дальше — чуть напористее, ярче. Позже — больше, стремительнее, сметающе. Она цеплялась за него, царапала спину и плечи. Не знала, как унять бушующий ураган. Сама целовала. Прижималась к бьющейся жилке на его шее своими губами. С небывалой самоотдачей отдалась всему, что между ними происходило. Это нечто расцветало, словно прекрасный цветок. И раскрылось под конец. Сначала размазанным финишем девушки — не таким поглощающим, как первый, что ожидаемо. А потом — и оргазмом Ромы, который принес ей не меньше удовольствия, чем собственное. Поцелуй-послевкусие. Сводит с ума эта нежность. Несколько минут отдыха, где они лежат на боку, так и не разъединившись. А потом Разумовский покидает её, чтобы вскочить на ноги и подхватить Элизу, направляясь в ванную. Регулирует воду, снимает латексную защиту, на которую девушка таращится в неверии, изучая алые разводы, и выбрасывает в урну. А сам заходит в кабинку за ней и смывает с обоих следы недавнего безумства. Она падает лбом ему на грудную клетку в накатившей усталости. Наивысший жест доверия человеку. Ей сейчас не хочется ничего анализировать и выискивать причины, приведшие к такому совершенно неожиданному исходу дня. Противоречивому, с одной стороны. И бесподобно восхитительному — с другой. Скарлет была права. Надо думать завтра. Да и как думать, когда тебя обнимают со спины, вжимая в себя?.. Расслабленная ладонь бессознательно гладит свежее постельное белье, кожа плеч покрывается мурашками от его дыхания. Сон неминуемо подступает, отяжеляя веки. Но Элиза…не была бы Элизой… — Он меня напрягает, Разумовский, — девушка слегка подается назад ягодицами, в которые упирается его достоинство. — Не поверишь, — мужчина вжимается в неё еще сильнее, теплые губы касаются её уха, — ты напрягаешь его ещё сильнее. Спи, Элиза… И на этот раз…она тоже повиновалась. Блаженно улыбаясь.