Глава 18 «Мы не были влюблены друг в друга, мы просто предавались любви с отстраненной и критической изощренностью и вслед за тем впадали в страшное молчание…». Х. Кортасар «Игра в классики» Впервые с момента проживания в этом доме Элиза проснулась без будильника и раньше Ромы. Который всё так же прижимал её к себе, держа ладонь на девичьем животе. Лежала с открытыми глазами, глядя на панораму только-только расстающегося с ночью города и думала о том, что Разумовский забыл зашторить окна. Мысль заставила улыбнуться. Непривычные ощущения плескались внутри, и было сложно поймать какое-то одно из них, чтобы сосредоточиться и проанализировать. Не получалось рефлексировать, да и не хотелось. Большая девочка, понимала, что делала. Чего кручиниться, если было безумно хорошо? Буквально не дыша, она приподняла мужское запястье и завела его себе за спину, чтобы расположить на бедре хозяина. А сама медленно выскользнула, скатываясь с кровати. К счастью, он не проснулся. Быстрый душ смыл тяжесть, одолевшую голову еще вечером. Девушка жутко не любила прически, после которых ныли натянутые корни волос, поэтому легкими массажными движениями сейчас пыталась исправить ситуацию. А потом Элиза отправилась в кухню и маленькими глотками выпила стакан воды, задумчиво постукивая ногтями по столешнице. Съела дольку лимона. Постояла еще немного. И решительно вошла в гостиную, поочередно выдвигая ящики комода и доставая оттуда свои вещи. Вспомнила, что белье так и осталось в спальне Ромы, и пришлось возвращаться за ним. На платье плевать, оно ей не принадлежало. Рассвет, пусть и слабо, но уже заявлял свои права. Комната сплошь была рассечена лучами утреннего солнца, и этот эффект сыграл с девушкой злую шутку. Она замерла прямо у изголовья, любуясь успевшим перекатиться на спину мужчиной. С большим интересом и скрупулезностью. Никогда еще Элиза не видела его таким расслабленным. Больным и взъерошенным — да. Но именно расслабленным — нет. А искрящийся мелкими яркими частицами воздух вокруг него придавал Роману Аристарховичу особый антураж. Создавал впечатление нереальности и возвышенности. Просто картина маслом. И дополнял эту картину один занимательный элемент. Гордо вздыбленный и прикрытый тонким одеялом. И еще ночью вызвавший у неё дискомфорт своей…кондицией, упирающейся ей в ягодицы. Девушка сжала белоснежную ткань и потянула её вниз, заставляя стекать пластичной волной по мускулистым мужским ногам. Присела на край постели и уставилась на бесстыдную боевую стойку. Удивительно, никогда раньше не задумывалась о правдивости информации про утренний «стояк». Вполне возможно, что в этом есть доля и её вины. Косвенной. Никто не просил Разумовского прижимать Элизу к себе так плотно… Она подняла взгляд и придалась созерцанию Ромы. Сложно быть объективной после проведенной с ним ночи. Понятное дело, что ей он симпатичен, раз вдруг проявилось спокойно себе дремавшее до этого либидо. Можно ли назвать его красивым? Скорее всего. Если красота — это мужественность, сила и скрытая власть, побуждающая не к жестокости, а созиданию. Роман Аристархович был бы прекрасным предводителем с блестящими задатками лидера, который ведет за собой, находясь впереди и самолично разведывая обстановку. Да он и сейчас именно такой и есть. Только в своей области, а не на поле сражения. Это тот редкий случай, когда, говоря «власть», впору смело ставить знак равенства с ответственностью. Мужчина, который не просто влияет на картину мира вверенных ему судеб, а создает её, насыщая правильными красками. Не зря подчиненные отзывались о нем с восхищением. И мизер — с долей черной зависти. Атлант, держащий на своих плечах нереальную ношу и при этом всём отказывающийся от сторонней помощи. Кто ж тебя слепил такого? Отец? Бабушка? Вряд ли…это была мама. Иначе и Руслан вырос бы таким. А, может, это просто порода такая? Ведь и Аристарх Станиславович занимал управляющую должность на своей госслужбе, и его определенно точно уважали. И в случае с Ромой взыграли именно гены Разумовских, а с младшим братом — Лихно, линии матери. И сколько в тебе таится демонов, Роман Аристархович? Демоны таятся в каждом человеке. Аналогия с чудовищами, которые, как нам кажется, прячутся под кроватью и ждут удобного момента сцапать и утащить в свой ад. Это всё с детства — и демоны, и чудовища. И функционируют они тоже одинаково — являются и пожирают тебя. Кому-то во взрослой жизни удается контролировать их блестяще, как Разумовскому-старшему, кому-то — с переменным успехом, как Элизе, а кому-то — даже этого не удается, и они источают боль, срываясь на окружении. И исключение — счастливчики, сумевшие изгнать эту нечисть колоссальной работой над собой или же исцелением через правильных людей рядом. Глаза скользят по резким чертам. Лицо — сплошные углы и линии, выдающие характер. Сейчас на щеках выступила щетина, такая же темная, как и волосы, копной челки падающие на лоб. У него и стрижка настолько идеальная, что даже во сне во взъерошенном состоянии ложится безупречно. А в кончиках пальцев зудит от вспыхнувшего желания притронуться к колючим коротким прядкам, как минувшей ночью в порыве бессознательности. Путешествие продолжается. Следующая остановка — шея. След её зубов с правой стороны. Упс, какая досада. Вызывающая в ней довольную ухмылку. Вот бы посмотреть на его реакцию, когда Рома увидит это безобразие в зеркало. Дальше — широкие плечи, грудная клетка. Пышут мощью, мерно поднимаясь и опускаясь. И её вновь мучает этот вопрос: почему у него нет растительности в этой части? Раньше Элиза слышала, что наличие волос на мужской груди — отражение уровня его тестостерона и качества серого вещества в черепной коробке. Но Разумовский своим существованием опроверг теорию. Ума ему не занимать, а с тестостероном и прочими связанными с ним делами у этого мужчины полный порядок! Девушке, странно, но чертовски нравился такой расклад. Его было приятно трогать, ощущая гладь, под которой своей активной жизнью жили стальные мышцы. Это действительно необычно, когда привык к обратному — щедро одаренным «шерстью» экземплярам в лице многочисленных родственников, знакомых и друзей брата, за которыми она имела возможность наблюдать во время тренировок. Но у Ромы этой «щедростью» были приправлены предплечья, ноги и пах с ведущей к нему, будто указателем, черной дорожкой. И то — не особо густо. В самый раз. Выверено. На её вкус — идеально, как выяснилось. Элиза вернулась к тому, с чего начала свое созерцание. И попыталась собрать в кучу эпитеты, которые могла бы применить при описании мужского достоинства. Но в этой области у неё настолько скудные познания, что ничего не отыскалось. Единственное точное определение — ей нравилось то, что она видела. Не отталкивало, не вызывало отвращения или мысли поскорее прикрыть «срамоту». Поистине величественно, гордо, впечатляюще. И под стать Разумовскому. Наверное, его член мог бы считаться большим. Но если учитывать рост обладателя, всё вполне логично и пропорционально. Элиза протянула руку и невесомо коснулась ствола по всей длине. И этот жест был настолько естественным, словно она проделывала подобное сотни раз. По телу пронеслись мурашки от бархатистости тонкой кожи, под которой змейками пульсировали отчетливо выступающие венки. Девушка подняла взгляд, чтобы проверить, разбудила ли Рому, но он не шелохнулся. А вот в ней проснулся азарт. Она села ближе и устроилась удобнее, намереваясь продолжить исследования. Пальцы обхватили плоть, ладонь двинулась вверх от основания и снова опустилась. Её поразило, насколько он горячий. Даже не так — раскалён, будто до предела. И снова Элиза прислушалась к своим ощущениям. Ни на секунду это не показалось ей ни пошлым, ни постыдным, ни развратным. Всё с точностью наоборот. В конце концов, чего ей стыдиться-то, если лежащий перед ней мужчина прошедшей ночью сделал её женщиной, демонстрируя различные оттенки страсти и способы достижения пика?.. Между ними уже было откровенно, томно, жадно. Почему в миру, в принципе, тема орального секса считается табу, особенно — для девушки? Какие могут быть сомнения, когда человек дарил тебе наслаждение. Чем плох или непотребен ответный ход?.. Какая, к черту, стеснительность или приверженность к пресловутому «я не такая, фу»? Элиза вновь задумчиво повела вверх, словно придавалась философской экзекуции, решая жизненно важные вопросы, способствующие поддержанию мироздания в гармонии. Опять же — ей нравилось то, что она чувствовала. Это ново, необычно, маняще. Совершенно иной опыт. И именно с тем, кого она выбрала сама. Головка заблестела от выступившей на ней капельки. Ведомая внутренними инстинктами, девушка растерла её большим пальцем и снова повторила движение вниз-вверх, неожиданно ощутив, что плоть становится больше. Это изумило и заворожило одновременно… И внезапно, абсолютно точно считав на себе внимательный взор, вскинула голову и встретилась с глазами уже бодрствующего Разумовского, с интересом наблюдающего за ней. И замерла. Выражение его лица было нечитаемым даже сейчас. Ни призыва действовать, ни намека остановиться. Зато в глубине взгляда вдруг зажглось нечто дерзкое, темное. — А казалась такой приличной девочкой, никогда не думал, что увижу тебя в этой плоскости, — его голос бьет по нервам своей хрипотцой и источаемым вызовом-припоминанием её собственной реплики. Элиза медленно выгибает бровь, попутно сжимая ладонь сильнее, и этим усиливая пульсацию напряженного члена. И миллиметр за миллиметром, сохраняя острый зрительный контакт, опускается на него губами. Не на ту напал, Роман Аристархович. Не на ту. Вбирает осторожно совсем чуть-чуть, понятия не имея, что делать дальше. И видит, как смыкаются веки мужчины, а пресс сокращается, каменея вмиг. От этого зрелища внутренности завязываются узлом — дикая сладкая победа, волной вспыхнувшего возбуждения выброшенная в организм. Но возбуждение ничего общего с физиологией не имело. Не было похожим на вчерашнее. Это воодушевление и желание доказать, что тоже умеет доставлять удовольствие. А от того, как спокойно и благородно Рома предоставил ей карт-бланш, сметает все остаточные сомнения. И снова включаются беспощадные инстинкты. Девушка бессознательно тянется свободной рукой к проявившимся на животе кубикам и царапает их ногтями — пусть и короткими, ровными, но и этого достаточно, чтобы оставить алые борозды на его белой коже. В комплект тем, что красовались на плечах и…стопроцентно — на спине. Четкое осознание — ей нравится сиюминутная власть над ним. Даже если он сам подарил такую эксклюзивную возможность… Элиза откидывает назад мокрые после душа волосы, чтобы не мешали. И неожиданно тоже закрывает глаза. Так легче настроиться и слышать, что диктует подсознание. Погрузить плоть в жаркий вакуум рта, ощутить нейтральный вкус, удостоверившись, что ей точно не противно, и включиться в процесс… Помогая себе рукой, присоединить к действию язык и губы. Случайно задеть зубами чувствительную вершину и ощутить, как вздрогнул Разумовский тут же. Поумерить пыл и попытаться снова. Нежно, неторопливо. Сменить темп. Вновь вернуться к изначально заданному… Она так увлеклась, стремясь с небывалой самоотдачей вернуть этому мужчине «долг», что сама потерялась во времени и испытываемых эмоциях. Зная, что ему хорошо, просто ликовала и наслаждалась его реакциями. Потяжелевшим дыханием, будто дышит через раз. Одеревеневшим под пальцами второй руки сильным бедром, на которое упиралась. Пахнущим мускусом раскаленным воздухом вокруг них… В этот момент мир Элиза впитывала тактильно и через тихие вдохи-выдохи Ромы. Продолжая двигаться с закрытыми глазами. Поэтому…удивилась, когда её бережно, но настойчиво оттолкнули, вынуждая раскрыть их, чтобы лицезреть, как в следующую секунду мужчина обильно изливается на свой живот. Надо же, как он себя контролирует, проявляя волю даже в секунду экстаза, вспомнив и о комфорте девушки, которая совершено забыла об надвигающемся исходе и его нюансах. Наверное, оба были слишком потрясены произошедшим. Уставившись друг на друга в молчании, они восстанавливали дыхание и приходили в себя. Только тут Элиза заметила, что дрожит. Мелко-мелко. Похоже, напряглась похлеще Разумовского, боясь провалить миссию. Пусть неумело, пусть коряво, пусть неуверенно...но она справилась. И всё того стоило. Особенно его слегка потерянный взгляд — неверие, восхищение, постепенно исчезающее помутнение. Мужчина тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, затем встал и прошагал по направлению к ванной. Как только послышался щелчок двери, девушка обессиленно рухнула на постель и снова прикрыла веки, всё еще дрожащими пальцами вытирая влажный рот. Вот и всё. Ещё минутка на обретение равновесия — и она проворно вскочила, найдя глазами своё белье, за которым, вообще-то, сюда и явилась. Заиграла мелодия будильника Ромы. Элиза выключила его и вышла, вернувшись к своим вещам. Достала из самого нижнего ящика комода большую дорожную сумку и принялась аккуратно складывать пожитки. Поднялась за ноутбуком и другими гаджетами и застыла на мгновение, заметив привалившегося плечом к косяку и неотрывно посматривающего на неё из-под полуопущенных век Разумовского. Этим своим…непроницаемым гипнотизирующим взглядом. Часто вызывающим раздражение, поскольку содержал и долю прирожденной аристократической надменности. Как ни крути. Капелюшечку...но да. — Куда? — руки сложены на груди, поза расслаблена, влажные волосы обрамляют часть лба, а глаза — темный занавес, надежная дверь в душу. — Я же вчера сказала, что это точка, — пожала плечами и продолжила своё занятие. — А ночью? — Ночью была физиология. Тоже вчера сказала. — А утром? — Утром — отдала тебе долг за ночь. Знаешь ли, не люблю оставаться в долгу. Красноречивое хмыканье за её спиной отозвалось неприятным посасыванием под ложечкой. — А еще говорят, что у женщин нет логики. Видишь, как замечательно ты всё распределила. Долг…платежом красен. — Угу… — упаковывая зарядное и мышку, — твой великолепный член так призывно вздымался под одеялом, что я не смогла пройти мимо. Пожалела его с самоотдачей. — Надо же… Мать Тереза просто.