— Ой, нет. Только не она. Не люблю этот персонаж. Архивы и редкая не распространяемая информация о ней помогают создать совершенно иной образ. Ты знал, что она обогащалась за счет многочисленных заведений своего ордена? Было много щедрых дарителей, чьи деньги шли на её нужды. А прикрывалось это лавочками-богадельнями, в которых пачками умирали бедняки. Матушке казалось, что есть в этом что-то прекрасное — люди отдают Богу душу, страдая, как Иисус. Именно поэтому там практически отсутствовало нормальное медицинское сопровождение. А когда она сама заболела, не стала пользоваться услугами своих медиков — укатила в лучшие лечебницы Калифорнии. А потом поддержала насильственную стерилизацию бедняков, проводимую в Индии Индирой Ганди, — Элиза говорила и говорила, искусственно оттягивая момент истины, это получалось автоматически, пока руки были заняты делом, — один из руководителей итальянской мафии тех лет, сидевший в тюрьме, когда узнал, что её канонизировали, был в шоке и выдал: «Если она святая, то я — Иисус Христос». Я на всю жизнь запомнила эту фразу. По-моему, это очень мощно. И говорит само за себя… А еще…мне никогда не нравились её глаза на фотографиях — злая, с демоническими повадками. Вжикнула молния. Девушка закончила. — Как познавательно, — раздалось прямо над ухом, отчего она вздрогнула и резко выпрямилась. А Рома…Рома невозмутимо поднял сумку и вышел из гостиной. Только не в прихожую, как предполагала Элиза, не ставшая препятствовать такой своевременной помощи. Нет. В противоположную сторону — к спальне. Девушка кинулась следом, и в коридоре у самой ванны у них завязалась маленькая борьба. В которой, впрочем, она потерпела поражение. Без единого шанса на победу. Мужчина с олимпийским спокойствием на лице занес её вещи в комнату и положил у смежной двери в гардеробную. Элиза с нарастающим раздражением ступила за ним и грозно насупилась, вперившись в него гневным взглядом: — Ты обалдел, Разумовский? Что за самоуправство?! Я же сказала — всё. — Сторона защиты протестует. Ну каков наглец! — Рома! — Элиза? — выгнул бровь, мол, чего тебе? И подошел к ней вплотную, удерживая в плену искрящий недовольством взор девушки. — Мы взрослые адекватные люди, Ром, — вздохнула она, выпуская пар, — и прекрасно понимаем, что вместе — у нас с тобой не получится. Мужчина кивнул. Неуловимым движением приподнял руку и откинул с её лба ещё влажную прядь. И вернул зрительный контакт. А Элиза…растерялась вдруг и в недоумении захлопала ресницами. — Я, например, не так уверен. И пока не стал бы заглядывать далеко в будущее. Но именно поэтому, исходя, — как ты говоришь, — из того, что мы взрослые адекватные люди, давай признаем, что у нас обнаружилась невероятная совместимость? — В постели? — недоверчиво переспросила девушка. — Ярче всего она выразилась там — да, — флегматичный и нерушимо спокойный тон. — Но ведь, в целом, мы друг другу импонируем. — Ром… — Элиза, послушай, — сократил расстояние между ними до критического минимума, нарушая все допустимые нормы личного пространства, и этим еще больше выбивая её из колеи. Раньше это не имело бы для неё никакого значения, но не теперь, когда всё перешло на другой уровень, и тело моментально реагирует на его близость. — Давай поступим следующим образом…оставим, как есть. — Не, не оставим. Я уже наглядно показала, что условия этого договора невозможно выполнить. Для меня — так точно. — Мы разрываем этот договор. И заключаем новый. С одним единственным правилом — никаких правил. Каждый из нас остается собой. — Не лукавь, — фыркнула скептически. — Тебе такая жена не нужна. «Общество» не поймет, особенно после вчерашнего… — Я не знаю, какая мне нужна жена. Опыта нет. Я женился впервые. Но хочу это выяснить… Было сложно в это поверить, внутри клокотал клубок бешеных сомнений. Элиза не готова была к такому повороту. Сценарий в её голове держал другой вектор. Сумка. Дверь. Адьос. — Зато мне явно не нужен такой муж, которого я не вижу сутками. И вокруг которого крутится столько непонятных…связей. Пойми, Разумовский… Все условия имели место быть и работали, пока брак считался фиктивным. Идеально: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя, и иногда мы пересекаемся где-то, изображая счастье. Но то, что ты предлагаешь сейчас — это катастрофа. Мы в ней не выживем, слишком разные. Ты не поменяешь свою жизнь, я — не смогу подстроиться под неё. Всё. Давай поблагодарим друг друга и разойдемся… Элиза не ожидала…что её символично заткнут поцелуем. Порождающим всплеск импульсов, со скоростью света ударяющих в мозг необузданным удовольствием. Воскрешающих воспоминания о ночи. До сих пор непереваренных ею должным образом и клокочущих где-то в солнечном сплетении щемящим сгустком. Это нечестно! Запрещенный прием! — Ты же умная девочка и знаешь, что лучший способ развиваться — выходить из зоны комфорта. Давай оба выйдем из зоны комфорта и всё-таки попытаемся. Уйти ты можешь всегда, правда? — шепчет в губы, оторвавшись от них. — Немного уступок с твоей стороны, немного — с моей… Я пересмотрю свой график. Не обещаю, что существенно, но могу позволить себе возвращаться на несколько часов раньше. «Связи» — разорвать окончательно. И еще могу обещать, что не стану давить на тебя, требуя сдержанности в обществе. Но всегда буду надеяться на твою осознанность и анализ ситуации, где можно, а где — нельзя взрываться. — Змей-искуситель… — Элиза впивается зубами в его нижнюю губу в отчаянии, потому что не находит других аргументов. Ей ведь тоже захотелось попробовать после такого описания. Рома тихо смеется, позволяя ей беспредельничать: — В нашей паре, Покахонтас, настоящий искуситель, — выделяя «кусь», — это ты. Даже не знаю, как с таким клеймом на шее покажусь на рабочем месте. Девушка никогда не думала, что возможно целоваться и смеяться одновременно, и что это настолько восхитительно… — Я могу рассчитывать на то, что мы пришли к согласию? — Разумовский нехотя отстраняется, поглядывая на часы. — С еще одним нюансом: мы говорим, Элиза. Говорим, если что-то не нравится. У нас обоих достаточно богатый словарный запас, чтобы умело выразить претензии. А не замалчивать… — Ты до сих пор не понял, что я не умею замалчивать претензии? — Вот и отлично… Еще одно короткое прикосновение к губам, и мужчина отступает, направившись в гардеробную, откуда выходит уже одетый в костюм. И бросает на ходу всё еще стоящей на том же месте в ступоре девушке: — Перенеси остальные свои вещи сюда. И не исчезай никуда опять без предупреждения. Она ловит его за запястье и тянет на себя, одаривая мелким укусом в подбородок: — Давай без покровительственного тона, Роман Аристархович… Когда он, улыбаясь, ушел, Элиза сползла на ковер и немигающим взглядом уставилась на постель. Кто бы мог подумать, что всё сложится именно так… Глава 19 «Нельзя видеть свет без тьмы, слышать тишину без шума, достичь истины без глупости. Опыт святости, может быть, самый болезненный из всех». Карл Юнг Роман Аристархович Разумовский практиковал новый для себя вид медитации — прокрастинацию. В народе — ничегонеделание и откладывание всех важных дел на потом. Мужчина вот уже второй час сидел, откинувшись на кресло, и водил задумчивым взглядом по кабинету, время от времени застывая на той или иной детали интерьера, когда мыслительный процесс был особенно интенсивным. И имя описываемому возмутительному явлению — Элиза. Меньше чем за сутки у этой валькирии получилось переписать историю их связи, сделав неожиданный поворот. Она не оставила ему ни единого шанса на сопротивление собственным инстинктам, когда сначала прилюдно лизнула шею, затем прямо на обочине дороги потребовала её поцеловать. Если бы он не видел ответного огня в этих глазищах, прекрасно смог бы устоять, контролируя своё тело и реакции. Но одного взгляда во время выходки в зале хватило, чтобы понять — в ней тоже что-то изменилось, перемкнуло, загорелось. Химия между ними была очевидной. Словно, это не её язык проходился по его коже, а чиркнувшая спичка, поджегшая обоих мгновенно. Сомнений в том, что такая темпераментная девушка окажется страстной натурой, у него никогда не было. Утверждение о фригидности — её внутренний барьер, который она успешно выставляла перед всеми железным щитом. Но кто бы Роме сказал, что именно ему и случится испытать на себе градус огня Элизы… Предпосылок действительно не было. Разумовский не воспринимал её как женщину, и этому способствовало несколько факторов — косвенное родство и поведение девочки периода жесткого пубертата. Он всегда признавал и её красоту, и эрудицию, но при этом отмечал и недостатки. А чрезвычайная вспыльчивость и ярая импульсивность именно к ним и относятся, порождая ряд проблем. Но случилось то, что случилось. И только Элиза могла вознамериться уйти в день, когда фиктивный брак перешел в настоящий. Парадокс. Провести в его объятиях чувственную ночь, пробудить утром минетом, а потом спокойно собрать вещи, обосновав тем, что отвечает за свои слова. Тот случай, когда он не находит объяснений и крайне поражен. Любая на её месте поступила бы с точностью наоборот — Рома был в этом уверен. Но не эта бесстрашная воительница, смело принимающая вызовы. Ей нипочем чужое мнение. Она сделала так, как того действительно хотела сама… Но разве мог мужчина отпустить её? Это было бы вопиющей глупостью — отказаться от возможности раскрыть Элизу еще больше, несмотря на то что пока и понятия не имел, что их ждет. Наверное, это самый грандиозный просчёт в его жизни — предполагать, что им рядом друг с другом нечего опасаться, и этот союз может оставаться фиктивным до конца. Никаким канонам риск-менеджмента не под силу было бы предсказать подобный исход при первоначальных данных, где Рому интересовало надежное прикрытие от надоевших потенциальных невест, а девушку — от многочисленных поползновений в свою сторону. Но сложилось так, что оба собственноручно загнали себя в ловушку. Причем, с радостью. И без намека на сожаление после случившегося. Как признак зрелой личности, отметающей ненужную рефлексию и действующей по ситуации. В этом они идеально совпали. И не только в этом. Впервые Разумовскому хочется пустить всё на самотёк. У него нет плана. Нет четкого разграничения. Он принял на себя ответственность в тот миг, когда поддался желанию её поцеловать. Будучи взрослым сознательным мужчиной, Рома не видел причин отступать, если девушка тоже этого хочет. Другой вопрос — их случай отягощен родственными узами, и, если что-то пойдет не так, в дальнейшем будет довольно сложно пересекаться на общих мероприятиях. Но, как показала практика, никого из них это не остановило. Он встал и подошел к окну, устремив тяжелый взор на аллею. Сложил руки на груди, придавшись воспоминаниям. С первой их встречи до нынешней ночи. Знал, как непросто им будет. Но их объединил порыв сыграть по-крупному. Без наложения спецэффектов в виде ненужных чувств, лишней привязанности. Ведь всё это порождает ожидания, а следовательно — и требования. Рома проходил через подобное, и ему не понравился такой расклад. Элизу невозможно приравнять к тем, кто у него был раньше. Не потому, что кто-то был лучше или хуже. А суть в том, что мужчине даже в голову не пришло бы её с кем-либо сравнивать. Разумовский отдавал себе отчет в том, что ему в руки попало нечто несравненно эксклюзивное. Непредсказуемое. Эпатажное. Взрывоопасное. И весьма интригующее… * * *