— Не сказать, чтобы мне понравились твои блестящие ответы. — Они чокнулись. — Что же ты прежде всего ценишь в мужчинах? Приняв позу мыслителя, она какое-то время молча смотрела в пустоту, прежде чем ответить. — Не знаю. Наверное, легче будет сказать, что мне в мужчинах не нравится. — Так что же? Помимо блестящих ответов. — Мне не нравится, когда мне устраивают проверки. — Тебя это сильно задевает? Биргитта улыбнулась: — Мой тебе совет, Казанова, — если хочешь очаровать женщину, дай ей понять, что она уникальна, что к ней у тебя особое отношение, не такое, как к остальным. Парням, которые цепляют девушек в барах, этого не понять. Да и развратникам вроде тебя — тоже. Харри рассмеялся: — Говоря «пара», я имел в виду «две». А «пара» я сказал потому, что это звучит немного иначе, вроде как… «три». Одну недавно бросил молодой человек, ну, по ее словам. В последний раз она благодарила меня за то, что я такой… неискусственный, а наши отношения — такие… наверное, ни к чему не обязывающие. Другая — это женщина, с которой я давно уже поддерживаю ненавязчивые отношения, и она настаивает, что поскольку начал их я, то я же обязан обеспечивать ее каким-то минимумом личной жизни, пока один из нас не найдет себе что-то взамен. Погоди — а с чего это я оправдываюсь? Я обычный парень, мухи не обижу. Думаешь, я кого-то здесь пытаюсь очаровать? — Конечно. Ты пытаешься очаровать меня. И не отрицай! Отрицать Харри не стал. — Ладно. И как у меня получилось? Она задумчиво взяла бокал, отпила из него и ответила: — Нормально. Во всяком случае, сносно. А вообще, нет, отлично. Вполне. — Звучит как «на пять с минусом». — Вроде того. Рядом с заливом было темно и почти безлюдно. Дул свежий ветер. На лестнице Оперного театра фотограф что-то объяснял необычайно тучным новобрачным. Тем явно не нравилось то и дело переходить с места на место, да и неудивительно при их телесах. Но наконец идеальный вариант был найден, и они закончили фотосессию с улыбками, смехом и, возможно, слезами. Харри и Биргитта наблюдали эту картину с балюстрады. — Вот что значит лопаться от радости, — сказал Харри. — Или по-шведски так не говорят? — Почему нет? Бывает, человек так счастлив, что и по-шведски можно сказать: он лопается от радости. — Биргитта вынула из волос заколку и подставила лицо ветру. — Бывает, — повторила она чуть слышно. Она стояла лицом к морю, и ветер развевал ее огненные волосы, так что они походили на щупальца огромной медузы. Харри раньше и не подозревал, что медузы бывают такими красивыми. 4 Городок Нимбин, Коре Виллок и Элис Купер Самолет приземлился в Брисбене, когда у Харри на часах было одиннадцать, но стюардесса по громкой связи настаивала, что всего десять. — Здесь, в Квинсленде, время не делят на зимнее и летнее, — объяснил Эндрю. — Были настоящие политические баталии, но в итоге фермеры собрались на референдум и высказались против. — Такое чувство, что это большая деревня. — Вроде того. Еще недавно парней с длинными волосами сюда просто не пускали. Это было запрещено. — Шутишь? — Квинсленд — особая статья. Скоро отсюда погонят бритоголовых. Харри улыбнулся и провел рукой по бритому затылку. — Что еще? — Да, если ты привез с собой марихуану, оставь ее лучше в самолете. В Квинсленде к наркоманам относятся строже, чем в остальных штатах. Неудивительно, что фестиваль «Аквариус» проводили именно здесь — прямо на границе с Новым Южным Уэльсом. Первой их целью было найти машину. В конторе по прокату оказалась свободной и исправной только одна. — Зато в Квинсленде есть места вроде острова Фрэзер, где познакомились Ингер Холтер и Эванс Уайт. По большому счету, остров этот — просто огромный пляж, но есть на нем и тропический лес, и озера с чистейшей в мире водой. А песок до того белый, что пляж кажется мраморным. Такой песок называют силиконовым — из-за повышенного содержания кремния. Из него можно сразу лепить компьютеры. — Страна изобилия, верно? — Парень за стойкой протянул ключ. — «Форд эскорт»? — Эндрю в задумчивости потер нос, но потом все-таки согласился, спросив только: — Неужели они еще существуют? — Особое предложение, сэр! — Не сомневаюсь. Солнце добела раскалило Тихоокеанское шоссе, и построенные из стекла и бетона небоскребы Брисбена светились, как хрустальная люстра. — Красиво, — сказал Харри. — Так правильно и чисто. Как будто этот город кто-то нарисовал. — Ты недалек от истины. Брисбен в общем-то молодой город. Не так давно здесь было просто большое село со стотысячным населением. Если хорошенько приглядеться, у местных до сих пор ноги колесом. Сейчас город похож на подновленную кухню в крестьянском доме: блестящий, броский и деловой. А вокруг бродят задумчивые коровы. — Ты нарисовал симпатичную картину, Эндрю. — Не выпендривайся. Они ехали по шоссе на восток. Вокруг простирались зеленые холмы, перемежавшиеся лесом и возделанными полями. — Добро пожаловать в австралийскую деревню, — объявил Эндрю. Миновали пасущихся коров, проводивших их безразличным взглядом. Харри рассмеялся. — Что еще? — спросил Эндрю. — Видел карикатуру Ларсона,[13] где две коровы стоят на задних ногах, разговаривают, курят и одна кричит: «Осторожно, машина!» Пауза. — Кто такой Ларсон? — Ладно, проехали. Мимо проносились низенькие деревянные домики, непременно с верандами, сетками от комаров и пикапами перед дверью, меланхоличные рабочие лошади с широким крупом, пасеки и блаженствующие в грязи свиньи. Дорога становилась все уже. Перевалило за полдень, когда они остановились на заправку в маленьком городке. Если верить вывеске, он назывался Юки и уже два года претендовал на звание самого чистого города в Австралии. — Ну и ну! — воскликнул Харри, когда они приехали в Нимбин. Центр города (около ста метров) был разукрашен во все цвета радуги. Харри увидел персонажей, знакомых ему по фильмам Чича и Чонга. — Это же семидесятые! — выдохнул он. — Смотри, там стоит Питер Фонда и обнимается с Дженис Джоплин. Они медленно поехали по улице, провожаемые застывшими взглядами изображений. — Фантастика! Не думал, что такие места еще существуют. Умереть со смеху! — Почему? — спросил Эндрю. — Тебе это не кажется забавным? — Может быть, — пожал плечами Эндрю. — Сегодня, конечно, легко смеяться над этими чудаками. Я знаю, что ребята, которые верили во flower-power generation,[14] были дуралеями, они только и делали, что бренчали на гитарах, читали стихи собственного сочинения и трахали друг друга. Что организаторы фестиваля в Вудстоке разгуливали, нацепив галстуки, и давали смехотворные интервью, над наивностью которых потешаются до сих пор. Но еще я знаю, что без их идей наша жизнь была бы совершенно другой. Может, сегодня такие лозунги, как «мир» и «любовь», кажутся затертыми, но мы, те, кто вырос в то время, в них верили. Всей душой.