— Вот ваш участок. Отсюда пойдете по бульвару до Бланш, потом повернете направо, по Лепик, потом опять направо по дез Абес, потом по Удон, и вернетесь сюда. На домах, порученных вашей охране, прибиты вот такие дощечки. Бригадир ткнул пальцем в стену, и Филаретов увидел круглую, белую эмалированную дощечку с гербом ночной стражи — двумя перекрещенными большими ключами, точно такими же, какие были у него на фуражке. — Всю ночь вы должны ходить по вашему сектору. Круг рассчитан на 20 минут. Каждый раз, придя на угол Лепик и дез Абес и к конечному пункту, вы отмечаете в контрольной книжке часы и минуты. По дороге вы должны проверять замки и ставни в магазинах. Если заметите что-нибудь подозрительное, звоните к консьержке и составляйте письменный рапорт. В случае пожара — вызываете пожарную команду, но сами продолжаете обход. В случае опасности помощь вызываете вот этим свистком, — бригадир достал никелированный свисток и протянул его Филаретову, — тут неподалеку дежурят циклисты[53]. В случае вооруженного нападения имеете право стрелять, но только в грудь, в спину нельзя. Ну, вроде все рассказал. Вопросы? — А можно мне будет где-нибудь присесть отдохнуть, господин бригадир? — Можно. Ровно от часу до часу двадцати. В это время вы можете присесть, если найдете на чем, и закусить, если будет чего. А теперь идемте, я проведу вас по всему маршруту. Через полчаса они вернулись к площади и закурили. Выкинув окурок, Морель попрощался и скрылся в чреве метро. Филаретов посмотрел на небо, стараясь понять, скоро ли прекратится дождь, ничего не понял и зашагал по маршруту, добросовестно дергая замки и ставни у всякого магазинчика, на котором красовалась дощечка с ключами. Когда он второй раз проходил мимо «Джигита», его окликнул насмешливый голос, обратившийся к нему по-русски: — Новичок? Филаретов обернулся. У ярко освещенного подъезда-арки стоял дюжий длинноусый казак в низенькой шапочке-кубанке, в черкеске с малиновым башлыком, отделанным золотым позументом. Золотом сверкали и головки газырей, и болтавшаяся на груди цепочка с полумесяцами и звездами. — Как вы угадали? Казак улыбнулся: — Уж больно рьяно ты запоры проверяешь. Не боись, никуда они не денутся. Тут воры не работают, а отдыхают. Да и народу ночью здесь больше, чем днем на Елисейских полях. В это время к подъезду подкатил автомобиль и казак, кубарем скатившись по широкой лестнице, открыл дверь и отвесил гостю низкий поклон, приложив одну руку к груди, а другой указывая на вход в ресторан: — Милости просим! Филаретов двинулся дальше, а казак, ловко пряча в карман черкески чаевые, крикнул ему вдогонку: — В час приходи, я тебя угощу. Ровно в час ночи казак вынес стражнику бутылку белого вина, большую булку и тарелку с половинкой холодной курицы. Филаретов был ошеломлен — он уже и не помнил, когда ел курицу и белый хлеб. Казак показал в направлении подворотни: — Вот там есть закуток для шоферов. Там они топят печку, есть скамейка. Ты там можешь перекусить и отдохнуть, а взамен каждый раз, когда будешь проходить мимо, должен подбрасывать в печку уголь. По рукам? Стражник вошел в подворотню, прошел за загородку, снял мокрую накидку и с наслаждением развалился на скамейке, протянув ноги к огню. «Да-с, — подумал агент PJ[54], — помнится, лет эдак тридцать назад мечтал я, что буду пить вино на Монмартре. Что ж, мечты сбываются!» Он тяжело вздохнул и оторвал куриную ножку. В зале «Джигита» стоял полумрак, в потолочной люстре горела всего одна тусклая лампочка. Музыканты еще не пришли, официанты лениво расставляли стулья, барман только клал бутылки на лед. Часовая стрелка приближалась к восьми вечера. Разгульная ночь еще не началась, и ресторан еще не зажил своей обычной, немного искусственной жизнью. — Кофе пить будете? — спросил метрдотель у кучки сидевших за одним столиком девиц. Никто из консоматорш кофе не захотел, и только Ольга Аркадьевна Вербицкая, более известная посетителям «Джигита» как Леля, потребовала стакан виски. После вчерашней ночи у нее болела голова и ей мучительно хотелось выпить. Метрдотель принес виски со льдом и поставил стакан на стол. — На мелок прикажете, ваше сиятельство, или наличными-с? Лелька подняла свои великолепные глаза, слегка прищурила их и презрительно пробормотала: — Уйди! У нее была тоска, жестокая, гнетущая, и все в ресторане знали ее причину. Третьего дня Лелька потеряла своего единственного настоящего поклонника. Потеряла глупо и нелепо. Его звали Маттиас, он был швед. Маттиас появился в «Джигите» случайно. Большой, красивый мальчик, чем-то напоминавший породистую собаку, нерешительно заглянул сюда холодной, ненастной ночью, когда почти не было других посетителей, и остался до утра. Он пил аквавит, смотрел на Лельку своими наивными голубыми глазами и не решался заговорить. В четыре утра Лелька была в него влюблена по уши. Он пришел через день и потом стал самым аккуратным посетителем ресторана. Маттиас приходил поздно, всегда в смокинге, всегда очень серьезный и почтительный. Он садился у стойки, на неудобном высоком табурете, говорил мало, много пил и смотрел на Лельку. А Лельке почему-то захотелось вести себя так, как она вела бы себя в каком-нибудь петроградском великосветском салоне, о которых много рассказывала матушка. Ведь Ольга Аркадьевна была настоящей графиней и генеральской дочерью! Подруга по ремеслу Верочка негодовала: — Лелька, не будь дурой, не строй из себя «грандюшессу»[55], а то он на тебе не женится! — Ничего ты, Верочка, в мужиках не понимаешь, — отвечала ей Ольга Аркадьевна и продолжала гнуть свою линию. Как-то, без всякого повода, Маттиас подарил ей флакон Герлена; потом в ее клетушку на седьмом этаже принесли корзину красных роз. Однажды он осмелел и предложил поехать куда-нибудь поужинать, потанцевать… Они ужинали в шведском ресторане, потом танцевали в «Беф сюр ле Туа» и, когда на обратном пути, в машине, Маттиас попытался ее поцеловать, Лелька повела себя как графиня: — Вы с ума сошли, за кого вы меня принимаете! — сказала она наглецу, отодвинулась в противоположный конец заднего сиденья такси, отвернулась к окну и до самого дома не проронила ни слова. На следующий день он вернулся, был по-прежнему молчалив и влюблен. Прошло еще три дня. Лелька решила, что на следующем свидании будет с ухажером значительно мягче. Но уходя под утро из ресторана, Маттиас неуклюже, по-медвежьи поцеловав ее руку, сказал: — Завтра я уезжаю. — Куда? — Домой. В Мальме. И он уехал. На следующий день Лелька получила еще одну корзину цветов, проплакала весь день и вечером напилась, нагрубила какому-то клиенту, который слишком к ней прижимался во время танца, и чуть не вылетела со службы. Директор позвал ее в коридор, шипел и брызгал слюной: — У меня, милая, не монастырь! Консоматорша должна уметь пить и не напиваться! Вот почему Лелька сегодня тосковала. — Слушай, Вера, — сказала она подруге, — пойдем сегодня Кнаму, набубенимся? Филаретов решил отблагодарить казака и угостить рюмкой-другой в «K’nam» — так на русско-французский лад называлось то самое круглосуточное бистро, в котором дожидалась открытия метро обслуга близлежащих дорогих ресторанов. «И хорошего человека попотчую, и задание выполнять начну», — решил бывший сыскной агент. Долго упрашивать шассера[56] не пришлось. Когда в десять минут шестого стражник, сдав су-бригадиру[57] контрольную тетрадь, подошел к «Джигиту», казак, облаченный в недорогой, но приличный серый костюм, его поджидал. — Правильно сделал, что «Кнам» выбрал, — сказал он, обнимая Филаретова за плечи, — там водка по пятьдесят сантимов за большую рюмку, да не брандахлыст какой, а настоящая очищенная. Эстляндская. Не бывал в Эстляндии? Бистро было набито до отказа, и они вряд ли нашли бы место, если бы их не позвали из-за одного столика: — Егор, дуйте к нам! За столом сидел мужчина и две женщины. Одна — слегка потасканная, но все еще не утратившая шарм блондинка лет тридцати пяти, вторая — сказочной красоты брюнетка с породистым лицом аристократки. «Вот так краля! — подумал Филаретов, остановив на красотке восхищенный взгляд. — Да она могла бы петь Кармен не только без грима, но и без голоса». Дамы были изрядно пьяны. — Пойдем, это наши, — сказал казак и потащил Федора к столику. — По какому поводу праздник? — спросил он у компании, садясь рядом с блондинкой и прижимаясь к ней всем телом. — Это — Федя, новый стражник, — представил Егор Филаретова, — это Вера, это Леля, а это Евдопкин, пианист и человек без имени. Евдопкин, тебя как звать? — Отстань, остряк-самоучка, — сказал пианист и обратился к стражнику, — а с вас, милостивый государь, полагается за знакомство. — Да я с радостью. Мужчинам водки, дамам шампанского? — Дамам тоже водки, — сказала Ольга Аркадьевна. — У дам шампанское в горле шерстью стоит. Голос у нее был нежный и бархатный. Филаретов подозвал гарсона и сделал заказ. Из закуски в кафе были только орешки. Скоро вся компания не вязала лыка. — А я, Егорушка, опять проигрался, — жаловался пианист швейцару, — половину жалования за quinzaine[58] продул. Следующий раз, Верочка, я поручу тебе купить билет. Нужна рука невинного ребенка. Невинными у Верочки были только глаза — она начала служить в русских ночных ресторанах еще в Константинополе. В то утро по делу узнать ничего не удалось — графине вызвали такси, Верочку куда-то поволок Евдопкин, а казак предложил проспаться у него. — На кой тебе на другой конец города тащиться в таком виде? Ляжешь у меня на полу, у меня надувной матрас есть. Матрас так и не надули — то ли воздуха им не хватало, то ли там была дырка. Филаретов лег на пол, подстелив накидку. — Егор, а ты какого войска казак? Какой станицы? — спросил он, засыпая. — Какой к ляду станицы. Жиздринский я, с-под Калуги. Городовым служил в прежней жизни. Давай спать…