— И яичко вам от фирмы, — сказал он, положив рядом с рюмкой окрашенное луковой шелухой куриное яйцо. — Спасибо. Только не вы меня должны угощать, а я вас. Вашими стараниями я теперь полноправный член бригады по расследованию умышленных убийств уголовного отдела судебной полиции. Жалование в полтора раза больше, к медали меня хотят представить. — Читал, читал я в газетах о ваших успехах. Поздравляю. — Ну, старина, в этом раскрытии и ваша большая заслуга. Я по этому поводу и пришел. Приглашаю вас на пикник по случаю моего нового назначения. Выпьем на лоне природы, мяса пожарим. С моим начальством познакомитесь. Клопп задумался. — А когда? — В следующее воскресенье. — Ну что же, в воскресенье я могу, в воскресенье народу мало. Если это не Пасха, конечно. В следующее воскресенье д’Эврэ заехал за ним в восемь утра. Он сидел за рулем небесно-голубого «Ситроена» с ярко-оранжевыми кожаными сиденьями. Рядом восседал толстячок лет сорока пяти, которого инспектор представил комиссаром Рошем. Клоппу пришлось разместиться на заднем сиденье, рядом с Кламаром и Лансело — мужчинами весьма корпулентными. Было тесновато. — Долго ли ехать? — спросил Осип Григорьевич, с трудом закрывая дверь. — В Божанси, это девяносто километров от Парижа, домчим за час. За отъездом внимательно наблюдала супруга, взгляд которой не подобрел и после того, как она лично убедилась, что автомобиль до отказа набит лицами мужского пола и что ни одна мамзель, даже самая миниатюрная, туда не поместится. Будь ее воля, она бы и багажник на предмет наличия мамзелей проверила, но сделать это ей никто не предложил, а попросить она постеснялась. Буквально через пятнадцать минут пригород, с его отравленным испарениями бензина и запахом кипящего в котлах асфальта воздухом, остался позади, и они помчались по прекрасной дороге, которая гладкой, широкой лентой тянулась до самого горизонта через только начавшие зеленеть поля и платановые аллеи. Они проехали несколько старинных сонных городков — Шартр, Шато д’Эн, — пролетая по главным улицам мимо двухэтажных домиков с высокими кровлями и зелеными ставнями-жалюзи, старинных соборов и замков, и через полтора часа пути увидели под горой полноводную, быструю Луару, старинный мост на семи готических каменных арках и на другом, высоком берегу — рощу, черепичные кровли и шпиль колокольни. Это и было Божанси. «Ситроен» остановился у маленького белого домика на улице Башни, который приютился у подножия громадного серого замка, построенного лет пятьсот тому назад. — Шато-д’Эврэ — мое родовое гнездо! — гордо сказал инспектор. — И что же, позвольте спросить, держит вас на службе, монсеньор? — усмехаясь, спросил Рош. — Открыли бы в замке отель и жили бы припеваючи. — Удовольствия ничего не делать меня лишила череда революций, да и покойный дед постарался. С 1871 года замок нам не принадлежит, был продан за долги. Бывший дом садовника — все, что осталось от наших бескрайних поместий. Ну и столитровый бочонок вина, который новый хозяин замка по договору обязан выделять нам с каждого урожая. Этот бочонок мы сегодня и прикончим. — Весь? — с тревогой поинтересовался Осип Григорьевич. — Ну что вы, старина, завтра же на службу! Я думаю, хватит и половины. Они сидели в заросшей виноградом беседке, пили кисленькое вино (Осип Григорьевич в винах ничего не понимал и предпочел бы водку, но водки не было), ели приготовленное теткой хозяина мясо. Потом д’Эврэ предложил пройти к реке. На берегу инспектора, как маленькие дети, стали пускать по реке камушки, соревнуясь, чей сделает больше подскоков. Осип Григорьевич и комиссар остались вдвоем. — Еще раз спасибо, месье Клопп, — сказал Рош, закуривая трубку, — вы нам очень помогли. — Да какое там помог — так, предложил версию. — Которая оказалась совершенно верной. — Я так понимаю, дело будет прекращено за смертью обвиняемого? — Ну, это судебному следователю решать, но скорее всего да. Доказательств вины Муньоса для этого достаточно. Один его рапорт чего стоит! — Рапорт? — Да. Он состоял на службе у Франко и составил для своего начальства письменный доклад о причинах, побудивших его расправиться с Навахиным и мадемуазель Фурро. На наше счастье, не успел его отправить. — И каковы же причины? — Деньги и предательство. Ни для кого не секрет, что Советы помогают испанским большевикам. Навахин через свой банк должен был закупать для республиканцев продовольствие и организовывать его доставку в Испанию. Он это и делал, только вместо хороших продуктов покупал всякое гнилье за бесценок. Эти товары грузились на корабль и отправлялись красным. Дмитрий Сергеевич извещал Муньоса о том, какой именно корабль им зафрахтован, когда, куда и по какому маршруту следует. У красных военного флота нет, у Франко есть. И его канонерки топили корабль. Навахин разводил руками и готовил следующий корабль, зарабатывая при этом огромные деньги. Но в последнем рейсе на корабле испортились навигационные инструменты, и он пошел совсем другим, непредвиденным путем; поэтому канонерка его не встретила и он добрался до порта красных. Товары разгрузили, и все выяснилось. Узнав об этом, большевики должны были расспросить Навахина, и Муньос справедливо полагал, что месье Навахин не выдержит этих «расспросов» и его выдаст. — А что, большевикам не было известно о том, что Муньос — агент Франко? Месье Себастьян почти в открытую вербовал наших бывших военных в армию генерала. — Конечно, было известно. Но война идет уже почти год, и за это время они его не тронули, стало быть, такое положение вещей их устраивало. А вот узнай они о махинациях с продовольствием, месье Муньосу не поздоровилось бы. Кому понравится, когда воруют его деньги! — То есть испанец имел в этих махинациях свой барыш? — В рапорте он, конечно, об этом ничего не пишет, но это же очевидно! Более того, я не удивлюсь, если окажется, что часть большевистских денег ложилась в карман какого-нибудь генерала из штаба Франко, а то и его самого… — Да… А зачем Муньос убил Фурро? — Навахин завел охрану, стал прятаться, и Муньос использовал мадемуазель Лауру, чтобы выманить его из дома, а потом убрал и ее, как ненужного свидетеля. — Об этом он тоже в рапорте написал? — Представьте себе, да. — Какой подробный рапорт! Такое впечатление, что он писал его для вас, а не для своего начальства. В голове Осипа Григорьевича вертелась еще какая-то мысль, но он никак не мог ее ухватить. Комиссар вынул трубку изо рта и уставился на Клоппа. — У вас есть какие-то обоснованные сомнения в подлинности этого документа? Мы провели графологическую экспертизу, которая со стопроцентной вероятностью установила, что рапорт написан рукой Муньоса. И потом, к невиновному домой не придут люди, которые станут бросать гранаты. — В газетах правду написали, что Муньоса убили испанские анархисты? — Почти. Он умер сам, но анархисты у него дома действительно были. — Как — сам? — Оказалось, что Муньос — морфинист, и переборщил с дозой. Смерть наступила за несколько дней до нашего визита к нему. А убитый в перестрелке человек, который бросил в Этьена и месье д’Эврэ гранату, действительно из банды анархистов. Мы их уже месяц выслеживаем, они похитили одного видного испанца и требовали за него выкуп. Видать, красные все-таки узнали про проделки Муньоса и поручили анархистам с ним разобраться. В общем, все сходится, так что не сомневайтесь, месье Клопп. — Ну что вы, господин комиссар, нет у меня никаких сомнений. Просто привычка рассуждать вслух, проверяя версии. Пятнадцать лет в сыске даром не проходят. — Я понимаю вас, дружище, я и сам такой. Эй, мальчишки! — обратился Рош к подчиненным, — хватит дурака валять, пора домой собираться! Комиссар поднял камешек и запустил его в воду. Камень подпрыгнул девять раз. Глава 10 Июль выдался жарким. В воскресенье хотели сходить на выставку[63], посмотреть на грандиозную советскую скульптуру, о которой говорил весь город, но передумали — уже в девять утра столбик термометра показывал +29. Вместо выставки пошли купаться. Народу в устроенной муниципалитетом купальне на острове у Исси-ле-Мулино было столько, что плыть, не задевая людей ногами или руками, было невозможно. Настя надела резиновый круг, отпылала в угол и сидела у стенки. Осип Григорьевич попробовал было понырять, но пару раз схлопотав чьей-то ногой по голове, плюнул и присоединился к жене. Домой вернулись в два часа. — А вас дожидаются, — доложила официантка Любочка, как только он переступил порог ресторана. За одним из столиков сидел мужчина, едва взглянув на которого Клопп понял, что встреча эта не сулит ему ничего хорошего. — Здравствуйте, товарищ, — сказал он, подходя к посетителю. — Вы меня ждете? — Вас, гражданин Тараканов. Присаживайтесь. Гость со своего стула не поднялся, хозяину руки не протянул, не представился. Тараканов отодвинул стул, сел, попросил официантку: — Пива, Любаш, принеси. Вы что-нибудь будете? — Мне лимонада, я на службе не пью. «Однако, — подумал Осип Григорьевич, — сразу быка за рога берет. Что же ему от меня надо?» — И что же вам от меня надо? — Надо, чтобы вы выполнили одно задание Советского правительства, гражданин Тараканов. От такой наглости Осип Григорьевич опешил и не мог прийти в себя несколько секунд. — Не спешите посылать меня к известной матери и грозить вызвать полицию, а лучше послушайте. Я постараюсь быть краток. — Послать мне вас очень хочется, но так и быть, я вас послушаю. — Разумно. Итак. Некоторое время назад некто Сруль Беркович Зильберман, житель города Москвы, происхождением из мещан Подольской губернии, вместе с несколькими своими подельниками был признан виновным в том, что являлся агентом заграничных банкирских контор в Париже, занимающихся нелегальными операциями по ввозу в СССР инвалюты. Этот вредитель связался с иностранцем — служащим одной из французских фирм, покупал у него франки, немецкие марки, английские фунты и доллары СШСА, а также по просьбе этого иностранца переводил почтой деньги различным гражданам СССР, среди которых была некая Е.П. Тараканова. Знаете такую?