За столом сидел известный французский писатель, пил водку и, выпив очередную рюмку, непременно ее разбивал. Ему кто-то сказал, что это старинный русский обычай. Официант с улыбкой подбирал осколки и аккуратно вписывал в счет десять франков. После третьей рюмки французский писатель захмелел, стал целовать Верочке руки и спрашивать: — А проституцией вы занимаетесь? Нет? Вот странно… После войны я служил в Константинополе и знал там некоторых русских женщин. Одна научила меня говорить по-русски. Вот, например: «Иди в п…». Что это значит? Верочка объяснила: — Это старинное русское приветствие. А других приветствий она вам не говорила? — Нет. — Жаль, есть очень звучные слова. «Иди на …й», например. Через час писатель окончательно окосел и стал собираться домой. На выходе он столкнулся с входившим в ресторан Филаретовым. — Пардон, месье, — извинился стражник. Услышав акцент, писатель спросил: — Вы русский? — Да. — Иди на …й! — Чего? — Филаретов схватил писателя за лацканы пиджака. — Это он так с тобой здоровается, — сказала Верочка, не поднимаясь с места, — я его научила. — Да, Вера, двадцать лет ночной жизни дают о себе знать. — Филаретов отпустил ничего не понимающего француза, одернул на нем пиджак и, легонько хлопнув по плечу, показал на дверь. — Оревуар, месье. — Совсем у тебя с мозгами плохо, — стражник сел за столик к консоматорше. — Ты представляешь, что с ним будет, если он сейчас с кем-нибудь на улице так поздоровается? — Ну и черт с ним, надоел. — А где Ольга? — В кабинете, с шоферюгами. Стражник сразу погрустнел. — Что за шоферы? — Таксисты. Филаретов, подошел к стойке и попросил чашку кофе. Просидев за ней четверть часа, он поднялся — отведенное на отдых время кончилось. «Черт, и в кабинет не зайдешь, после такой выходки она со мной и разговаривать не станет, — подумал стражник. — Придется манкировать службой. Может быть, пронесет, су-бригадир не появится. А не пронесет — и черт с ним, мне ее надо непременно увидеть». В это время дверь кабинета открылась, и из него вышло несколько парней, один из которых — белобрысый мужчина лет сорока пяти — был Филаретову знаком по прежней службе. — Федя! — узнал знакомец Филаретова, — рад тебя видеть! О, да ты при месте, — таксист потрогал его за форменную пуговицу с двумя скрещенными ключами, — поздравляю! — И я рад встрече, Иван. Что празднуете? — Тариф редюи[68] обмываем. Хозяин велел пассажирам скидку сделать в двадцать процентов. Они рады-радешеньки, а нам — хоть в петлю лезь. А от тоски у нас, русских, лекарство одно. Может быть, по рюмашке? Я угощу. — Спасибо, Иван, но я на службе. — Ну, как знаешь. А я, пожалуй, позволю себе еще. Эй, услужающий, капни-ка мне коньячку. В это время из кабинета вышла Ольга, кивнула Филаретову, но не подошла, а села рядом с Верой. Стражник направился к их столику. — Добрый вечер, Ольга Аркадьевна. Вы позволите сегодня вас проводить? — Благодарю, но меня уже ангажировали. — Тогда позвольте прямо сейчас сказать вам несколько слов тета-тет. Верочка встала: — Пойду я носик попудрю, — и, виляя бедрами, удалилась в сторону дамской комнаты. Филаретов наклонился к уху графини и прошептал: — ГПУ знает, что Навахин не говорил по-испански. Вам надо уехать… Губы графини искривились в презрительной улыбке: — А я думала, признаетесь вы или нет, и если да, то как. Благородство решили проявить? Спасибо, месье Филаретов. И я вас попрошу, — пейте теперь кофе в другом месте. — Но вы же сами… — пробормотал Федор Евдокимович. — Прощайте. Стражник вышел на улицу и побрел куда глаза глядят. На запоры и ставни он не обращал никакого внимания. В конце улицы, прислонившись к велосипеду и то и дело выразительно поглядывая на часы, стоял су-бригадир. Когда в четверть шестого утра графиня Вербицкая вышла из бистро «К нам» и направилась в сторону метро, из-за поворота выскочил желтый двухместный автомобиль такси с красной крышей и на огромной скорости полетел в сторону Лели. Она обернулась и застыла в оцепенении. В это время в нее всем телом влетел высокий, атлетически сложенный молодой человек в светло-коричневом плаще последней моды, и они вдвоем упали на тротуар. Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга. — Прошу прощения, мадемуазель, — сказал спаситель. Он поднялся, помог подняться графине. — Разрешите представиться, мадемуазель, — граф д’Эврэ. Потом стал отряхивать свой плащ, увидел на нем огромную дыру и прекратил это занятие. — Чертова служба, второй плащ на помойку! Рассказывала Ольга Аркадьевна долго, потому что рассказ периодически прерывался рыданиями. — Да не дружила я с ним, он из клиентов. Месье Корнилов — шофер, а они — эмигрантская элита, всегда при деньгах, и скупостью не отличаются. Как-то сидим мы с ним вдвоем за столиком, ликер пьем, болтаем, и он, как бы между прочим, говорит: — Жалко вам Лару, Ольга Аркадьевна? — Жалко, конечно, — отвечаю. — И мне жалко, а особенно я о том жалею, что она до сих пор не отомщена, что убийца ее на свободе разгуливает. — Не очень-то полиция его ищет, — говорю. — К нам один явился, порасспрашивал, ушел и больше не появлялся. — Это я про вас ему говорила, месье комиссар, — обратилась графиня к д’Эврэ, — я же не знала тогда, как вы расследование ведете, сколько сил прилагаете, чтобы преступника сыскать. — Я не комиссар, я инспектор, — смутился д’Эврэ. — Прошу вас, рассказывайте по существу, не отвлекайтесь. — Прошу прощения, я в полицейских регалиях не разбираюсь. Так вот, ушел, говорю, месье инспектор, а второй раз полиция явилась только тогда, когда про связь Ларочки с месье Навахиным узнали, стало быть, убийство простой девушки мало полицию интересовало. А шофер мне говорит: — Так он потому он в первый раз и ушел, что никто из вас ему про дружбу месье Навахина с Ларой не рассказал. — Кстати, а действительно, почему вы об этом факте ничего месье д’Эврэ не сказали в его первый визит? Может быть, он не спрашивал? — поинтересовался Рош. — Спрашивал, но видите ли… Мы подумали, что незачем — месье Навахина же убили раньше Ларочки, стало быть, он ее убийцей быть не мог, а способствовать тому, чтобы ее имя трепали в газетах, нам не хотелось. Вот мы с Верой и промолчали. Дуры. Но потом же мы про Дмитрия Сергеевича рассказали, когда вы, господа, второй раз явились. Ах, если бы я тогда знала, что за человек месье д’Эврэ, я бы ему сразу всю душу открыла. Она так посмотрела на инспектора, что тот покраснел. — Прошу вас, мадемуазель, продолжайте, — нетерпеливо сказал Рош. — Простите. Так вот. Упрекнул меня шофер, а потом и говорит: — Да я и сам хорош. Есть у меня предположения, кто мог Навахина убить, а в полицию не сообщаю. — Почему же? — удивилась я. — Словом связан. Понимаете, есть у меня знакомец один, который слышал, как месье Навахин крепко ссорился с одним человеком. И обещал этот человек Навахина прирезать. А я этого человека знаю, да и вам он знаком.