– С ума сошла? – рассердился босс. – У нас не «Мурзилка», не «Веселые картинки» и не «Пионерская правда». – Вы посмотрите, – проявила настойчивость его помощница, – я заплакала. Главред взял лист, пробежал его глазами, рассмеялся и велел: – А ну, давай его сюда! Когда мальчик очутился в кабинете… Екатерина умолкла, потом тряхнула головой. – Забыла, как звали главреда, пусть будет Андрей Иванович. Он спросил у мальца, как его зовут, сколько ему лет, где и в каком классе учится, а потом укорил его: – Некрасиво выдавать чужое творчество за свое. Стихи очень хорошие. Я могу их опубликовать, но только под фамилией настоящего автора. – Он перед вами, – не дрогнул юный посетитель. – Ты не можешь так писать, – начал сердиться главред. – Почему? – удивился мальчик. – Потому, – вышел из себя мужик, – передо мной произведение взрослого, хорошо пожившего человека. Ты врун. Школьник не испугался, не убежал, он возразил: – Плагиатом я не занимаюсь. Андрей Иванович засмеялся: – Выучил заковыристое слово, чтобы меня удивить? Хорошая попытка, но неудачная. – Audiatur et altera pars, – пожал плечами школьник. – Что ты сказал? – не понял главред. – Это по-латыни, – объяснил собеседник, – в переводе: надо выслушать и другую сторону. Мальчик вел себя как взрослый, главред понял, что у него в кабинете не обычный октябренок, и решил беседовать с ним, как со всеми другими посетителями. – Хорошо. Говори. – Вы не верите, что стихи мои, – начал Петя, – я понимаю, что дети должны сочинять вирши про зайчиков и белочек. Разрешите сесть где-то здесь и в вашем присутствии написать новое стихотворение. – Отлично, посмотри в окно и опиши свои чувства, – сказал Андрей Иванович, у которого появилось ощущение, что он беседует с ровней. Мальчик приблизился к окну, встал спиной к главреду, помолчал, потом тихо начал: «Дождь. Туман. На сердце мгла. Мыслей много, мыслей тьма. Дождь. Туман. И света нет. Нет рассвета. Нет билета на тот свет. А на этом дождь. Туман. На сердце мгла. В голове белиберда. Черным стал тот белый свет. Почему? Тебя в нем нет!»[9] Потом он обернулся: – Погодой навеяло. Название стихотворения «Смерть собаки». У Андрея Ивановича отвисла челюсть. – Э… э… э… – пробормотал он, – садись, давай чаю попьем. С бутербродами. – Спасибо, – отказался Петр, – вы ешьте, а я не хочу. – С копченой, очень вкусной колбасой, – соблазнял главный редактор. – Мне нравится быть голодным, – сообщил необычный посетитель, – на сытый желудок стихи не прилетают. – Откуда они появляются? – спросил хозяин кабинета. Петя пожал плечами: – Голос диктует, он всегда рядом, просто иногда молчит. Но если взять ручку, то… «и пальцы просятся к перу, перо к бумаге. Минута – и стихи свободно потекут». Это не мои строки, это Пушкин. Екатерина допила чай. – Понимаешь состояние взрослого мужчины? Он вызвал свою машину из гаража и повез Петю к нему домой. Мальчик главреда в гости не позвал, но со временем Андрей Иванович узнал, что Петя ходит во второй класс, получает одни пятерки по арифметике, спит на уроках русского языка, ни с кем не дружит в школе и часто пропускает занятия. Мальчик сам научился в три года читать, начал лазить по полкам обширной библиотеки отца, профессора Фирсова. Валентин Петрович сыном не занимался, мать свою Петя не помнил, она умерла, когда ребенок был совсем маленьким. У отца огромная квартира, но его отпрыск живет в соседней на той же лестничной клетке и беспрепятственно заходит к папе. Опекал малыша его родственник, Глеб Сергеевич Воронин. Отца Пети главред так и не увидел, а с Глебом познакомился и стал сотрудничать. О какой кооперации идет речь? Главный редактор взял шефство над удивительным мальчиком, через некоторое время вундеркинду стали предлагать выступать с чтением своих стихов в разных местах. Когда Петру исполнилось девять, на него с шумом упала слава. Мальчик перешел на домашнее обучение, в школе появлялся только для сдачи тетрадей с готовыми заданиями. Он месяцами ездил по СССР, бывал в соцстранах, выступал везде где можно и очень много зарабатывал. Так продолжалось до его девятнадцатилетия. А потом все, раз – и закончилось. Катя доела колбасу. – Школьник вырос, его перестали считать вундеркиндом. Потом умер Андрей Иванович, который публиковал все стихи Фирсова и щедро ему платил. Новый главный редактор творчеством Пети не впечатлился. И… Екатерина сделала паузу. – Пришла пора открыть тайну. На самом деле не было чудо-ребенка, малолетнего поэта, мальчика Пушкина. Петя рос тихим, незаметным школьником, не любил шумных развлечений, ненавидел занятия физкультурой. Его раздражали одногодки, он с детства жил в библиотеке отца, читал книги для взрослых. До похода в школу малыш не знал русских народных сказок, не слышал про Красную Шапочку, Золушку, Кота в сапогах. Зато он в шесть лет мог сказать, кто такой Аристотель и чем прославился его воспитанник Александр Македонский. В домашней библиотеке профессора был целый шкаф, забитый пособиями по математике. Там были и детские книги. Петя пришел в восторг от «Приключения Нулика. Математическая трилогия», «Путешествия по Карликании и Аль-Джебре», «Великого треугольника»…[10] Перед дошкольником открылась математика, и он полюбил ее всем сердцем. Маленькому ребенку хочется иметь ласковых родителей, а если их нет, то добрую бабушку, заботливого дедушку, дядю, тетю, хоть кого-нибудь, кто полюбит его. Валентин Петрович не обращал внимания на сына, жил своей жизнью с очередной любовницей. Спасибо, что профессор не отгонял сына от своих книжных полок. Но Петя не страдал от равнодушия отца. У него был Глеб, который стал для Пети настоящим папой. Катя собрала со столика использованную посуду. – Воронин с юных лет писал стихи, неоднократно пытался их опубликовать, но безуспешно. Создавать вирши вроде: «Широко шагает рабочий класс, и я иду с ним в ногу» он не хотел. А многим поэтам, творчеством которых мы восхищаемся, пришлось на заре своей литературной карьеры накропать поэмку про коммунизм, его вождей, чтобы получить статус «нашего человека», а потом уж приносить для публикации свои настоящие работы. Андрей Вознесенский, например, издал оду Владимиру Ленину, поэму «Лонжюмо», Евгений Евтушенко отметился стихом «Ленин поможет тебе». В дальнейшем эти авторы старались не вспоминать об этом периоде своей жизни. Но ведь было, было, многие тогда приспосабливались. Но не все! Глеб Сергеевич явно обладал незаурядным поэтическим потенциалом, но он не желал быть конформистом, поэтому писал в стол. А потом, когда Петя слегка подрос, его воспитателя осенило, что он сможет публиковать свои творения. Так родился проект мальчик Пушкин. Глеб начал читать Пете стихи, познакомил его с поэзией Серебряного века, с Гомером, Шекспиром… Когда Пете исполнилось восемь, Воронин задал ему не детский вопрос: – Хочешь не ходить в школу, а вместо этого встречаться с разными людьми, которые будут тебя хвалить, восхищаться тобой, каждый день дарить тебе игрушки и конфеты? – Да, – обрадовался ребенок. – Тогда слушай меня, – велел воспитатель, у которого в голове уже созрел план. Опекун велел Пете переписать часть своих стихов в толстую тетрадь. Объяснил, что надо солгать главному редактору: «Автор я». И заучить наизусть небольшое стихотворение «Дождь. Туман. На сердце мгла…» – Редактор не поверит, что ты поэт, – объяснил Воронин, – а ты предложишь прямо при нем придумать стих. Отвернешься к окну и прочитаешь. – Вдруг не получится? – занервничал мальчик. – Не бойся! Все будет хорошо, – успокоил его Глеб, – мы потренируемся. Несколько месяцев Воронин учил Петю, как сыграть роль, потом отвез его к редакции толстого журнала. Все сложилось лучше некуда. У маленького Пети оказался незаурядный актерский талант. Екатерина скривилась: – Вот так и родился мальчик-гений, мальчик Пушкин, грандиозный обман! Удивительно, что он удался. Петя наслаждался незаслуженной славой, получал за выступление деньги, подарки, почти не посещал школу и чувствовал себя счастливым. Он побывал во многих городах России, летал в ГДР, Болгарию, другие соцстраны. Его выпустили даже в мир капитализма. Пете вручали разные премии. Когда Валентин Петрович умер, Глеб оформил над воспитанником опеку, и они переехали жить в хоромы психиатра. Глава тридцатая – Невероятная история, – только и смогла произнести я, когда Катя замолчала. – Но это правда, – грустно сказала рассказчица. – Почему ты не спрашиваешь, откуда я знаю про Глеба, Петю, с какой стати сижу в этом бункере, кто его оборудовал и с какой целью? – Хотела задать эти вопросы, да ты меня опередила, – объяснила я. Екатерина допила вино. – Мальчик Пушкин мой отец. После того как ребенок-гений перестал вызывать интерес у публики, он спешно женился и родилась я. Петр Фирсов, мой биологический отец, покончил с собой, когда мне исполнилось два года. Он так и не смог смириться с потерей славы. И мама моя вскоре за ним ушла, она тяжело заболела. Я родителей не помню, меня воспитывал Глеб, я считала его своим отцом, да он им и был на самом деле. Вот за что спасибо главному «ведьмологу и колдунисту», так это за объединение однушки и своих апартаментов. Воронин-то был прописан там, квартиру никто отнять не мог, Глеб Сергеевич меня удочерил, я тоже получила законное право жить в хоромах. Когда прошел не один год после смерти Валентина Петровича, папа… Екатерина обхватила себя руками. – Ну, не могу называть Глеба иначе, он мой отец. Папа стал разбирать архив психиатра, приводить в порядок его бумаги, библиотеку. А потом… Мне тогда едва исполнилось десять. Я прибежала из школы с пятеркой по математике счастливая до невозможности. Мне точные науки не давались, а тут отлично! Я раскрыла на лестнице дневник и позвонила в дверь. Когда папа открыл, я сразу ему оценку сунула под нос, и давай плясать и петь: – Я умница! Обычно Глеб очень радовался моим успехам. А тут просто сказал: – Молодец.