Я замерла, смотрю, у него лицо и глаза красные, нос распух. Я спросила: – Ты заболел? Он улыбнулся: – Нет, нет, это аллергия на пыль, я добрался до антресолей, а там никто сто лет не убирался. Пойдем в кафе-мороженое, надо отметить твой успех. Вроде все было хорошо, но папа стал какой-то странный. Потом он начал куда-то ездить, утром укатит, вечером вернется весь грязный. Глеб работал смотрителем в музее, зарплата была небольшая, но мы нормально жили, я по малолетству не удивлялась, не спрашивала откуда деньги. Друзей у отца не было, домашний телефон всегда молчал. И вдруг какие-то люди стали звонить, правда это недолго продолжалось, потом аппарат опять онемел. Затем папа заболел. Врачи пообещали ему год жизни, но отец продержался до моих девятнадцати. Он очень боялся, что меня отправят в детдом. В тот день, когда я получила паспорт, а его тогда выдавали в шестнадцать лет, папа привез меня сюда. Мы стояли около заброшенного дома. Было лето. Все зеленое. Воздух замечательный, птицы поют. Отец отпер входную дверь, мы с ним прошли по коридорам, потом он открыл, как я решила, пустой шкаф, стоя в коридоре, дернул за ручку, пол обвалился, вместо него появилась складная лестница, и мы спустились сюда. Постояли молча, мне стало очень страшно, я заплакала. Отец вывел меня на свежий воздух, посадил на поваленное дерево и рассказал, что, разбирая документы Валентина Петровича, он нашел в ящике стола ключ, который не подходил ни к одному замку в квартире. А потом, когда Глеб стал наводить порядок на антресолях, за старыми чемоданами с ненужным барахлом в задней стене обнаружил дверцу. Она легко открылась таинственным ключом, внутри лежали толстые тетради и папки с документами. Екатерина поставила локти на стол и оперлась подбородком на сцепленные в замок пальцы. – Отец изучил бумаги. Он узнал, что бабушка Валентина Петровича была женой купца Григория Власова, он построил дом, в котором мы сейчас сидим. В интернете представлена ложная информации про Ведьмин Луг и особняк, будто дому не одна сотня лет. Но это не так. Григорий возвел его в тысяча девятьсот первом году, поселился там с молодой супругой Марфой. Почему вовсе не бедный мужчина спрятался подальше от посторонних? Ответ прост: Григорий был колдуном, Марфа ведьмой. Вдвоем они занимались знахарством, предсказывали будущее, прерывали нежелательную беременность, избавляли от сглаза, порчи, могли сделать заговор на смерть. А еще парочка изгоняла бесов. Для этой цели в подвале устроили небольшое помещение, где держали одержимых. Таким людям требуется помощь психиатра, но наличие в семье бесноватого обычно скрывалось от посторонних. Да и психиатры в те времена плохо понимали, как лечить душевнобольных. Подопечные Власовых часто умирали, тогда их хоронили на стихийно возникшем погосте. В конце двадцатых годов пара чернокнижников скончалась от непонятной болезни. От той же заразы умерли и их дочь Варвара вместе с мужем Петром. Крохотного Валентина, внука Григория и Марфы забрала его нянька, Миропия Андреевна. Она усыновила мальчика, он стал Фирсовым. Еще когда малыш плохо ходил, Миропия стала ему рассказывать про колдунов и ведьм. Потом, когда Валентин подрос, стала приводить его в этот дом, причитать, что его по наследству нужно передать Фирсову, да времена изменились, и по документам Валентин не родственник Власовым. Поскольку особняк стоял в лесу, имел дурную славу, к тому же рядом находилось кладбище с могилами колдунов, никто не отваживался бродить по дому, брать оттуда что-то к себе домой, здание хорошо сохранилось. Катя убрала с лица прядь волос. – Вот ты бы решилась изучить такой домик? Прихватить из него сувенирчик? Глава тридцать первая – Не верю я во всякую нечисть, но тоже бы не рискнула заглянуть в гнездо колдуна даже в составе группы людей, – призналась я. – Деревень рядом нет, шоссе далеко, сельская дорога ведет только к покинутому дому и погосту. Посторонние мимо не ездят. Лес вокруг. Жутко как-то. – Ага, – согласилась Катя, – здесь сохранилась библиотека. – На полках даже сейчас много книг, – заметила я. – Валентин поверил Миропии, которая говорила ему, что колдунами рождаются. Подросток стал уносить книги из библиотеки, читать их, увлекся магией, – продолжала Екатерина, – но он оказался умнее отца и матери. Свои пристрастия не скрывал, закончил школу с отличием, поступил в медицинский институт, стал психиатром, написал кандидатскую и докторскую диссертации на тему… Катя почесала бровь: – Ведьмачества? Колдовства? Вот не помню, как это по-научному называется. – И неважно, главное, что Валентин решил пойти по стопам отца и матери, но боялся, что его накажут, и стал яростно осуждать всех мракобесов, – воскликнула я, – борясь с ведьмами, он маскировал свой страх! – Вот! – воскликнула Катя. – Глеб почти эти же слова произнес. Еще он объяснил: «Если кто-то с пеной у рта осуждает гомосексуалистов, кричит на каждом углу о том, какой он мужик-мужик, я начинаю думать, что сей негодующий сам мужеложец». Папа не имел диплома о высшем образовании, но он прочитал столько книг, что стал умнее некоторых ученых. Миропия жила в огромной квартире. Как она ее получила, я не знаю, но после ее смерти апартаменты достались Фирсову. И он перетащил туда все книги из библиотеки колдуна, которые его интересовали. Еще привез посуду и разные мелочи. До самой своей кончины Валентин Петрович наведывался туда, куда никто заглядывать не решался. Местность обросла легендами. А случайная смерть одного строителя, вполне объяснимая состоянием его здоровья, окончательно убедила всех, что к Ведьминому Лугу лучше не приближаться. Валентин Петрович заработал славу борца с колдунами. Он легко мог объяснить свои поездки в Ведьмин Луг сбором материала для новой книги. Но никто не знал, зачем туда на самом деле протоптал дорожку профессор Фирсов. А теперь самая жуткая часть истории! Катя открыла термос и плеснула в мой стакан кофе. – Не выжучивайся, глотни! Сама варила, руки предварительно вымыла. Валентину Петровичу не везло с женщинами. Екатерина провела ладонью по столу. – В запертом отделении на антресолях Глеб нашел толстые тетради. На каждой обложке стояло имя. Это были летописи совместной жизни Валентина с той или иной женщиной. Заметки он делал ежедневно. Профессор заносил в кондуит мельчайшие детали: какой завтрак ему дали, что ответили на вопрос. Поведение сожительницы оценивалось в баллах. Понедельник – плюс десять. Вторник – минус пять. Среда – тридцать положительных очков, но с учетом отрицательного счета за вторник в сумме получалось двадцать пять. Главный борец с ведьмами вел себя как бухгалтер – складывал-вычитал, делил-умножал. Отношений с той, что жила рядом, он не выяснял, претензий не предъявлял, скандалов не устраивал. Он вел расчеты. Когда сумма отрицательных оценок достигала пятисот, психиатр приглашал сожительницу в Ведьмин Луг. Привозил ее к дому, предлагал посмотреть его изнутри, показывал комнаты, потом просил спутницу войти в небольшую каморку в коридоре и постоять, пока он включит свет. Не подозревающая ничего дурного сожительница выполняла его просьбу. И тогда Валентин Петрович дергал за рычаг в стене, пол проваливался, бедняга летела вниз. Фирсов снова пускал в ход механизм, крохотное помещение принимало первозданный вид. Психиатр уходил. Катя замолчала. – Как уходил? – испуганно спросила я. – Ногами, – ответила гримерша, – потом профессор делал в тетради последнюю запись: «Она превратилась в ведьму. Я очистил мир от колдуньи». На этом дневник завершался. Через некоторое время заводился новый, на другое имя. – Ужас, – прошептала я. – Да, – согласилась рассказчица, – но сам Валентин Петрович считал себя избавителем мира от ведьм. – Санитар леса, – возмутилась я, – похоже, Фирсов был сумасшедшим. Что было дальше с несчастными, которых он бросил сюда? Как долго они здесь сидели? Катя с жалостью посмотрела на меня. – Они тут умирали. Профессор заводил отношения с другой и через несколько лет сбрасывал сюда новую «ведьму». Первой жертвой стала мать Глеба, после нее еще семь бедняг. Основным проявлением непослушания Валентин считал беременность. Анастасии удалось родить сына. Ну да, она стала его первой женой, с ней он даже оформил брак, Фирсов тогда еще не до конца выработал стратегию наказания. Он лишил жизни Настю, когда мальчик слегка подрос. Остальных после сообщения об ожидании малыша Фирсов отправлял на тот свет беременными. Но! Екатерина сделала паузу и продолжила: – Двум из его любовниц удалось сбежать. Одна родила сына и через некоторое время вышла замуж. У второй идентичная история, она забеременела, сбежала и тоже вступила в брак. Имен тех, кто смог улизнуть, я не помню, но они указаны в тетрадях. – Ты их хранишь? – изумилась я. – Да, – кивнула Катя, – папа Глеб велел не выбрасывать. – Почему? – растерялась я. – Он просил меня найти членов семей убитых его отцом женщин и рассказать им, что случилось с их родственницами. Но мне не удалось выполнить его желание, – призналась Екатерина. – Ладно, не стану врать. Отыскать кого-то из родни, наверное, можно. Но прошло много лет. Представь, что в твою дверь позвонила незнакомая тетка и заявила: «Давайте расскажу в деталях, как вашу двоюродную бабушку-прабабушку убил сумасшедший профессор». Как ты на это отреагируешь? – Не знаю, – смутилась я, – могу посчитать гостью больной на всю голову. – Вот-вот, – кивнула Екатерина, – поэтому я не выполнила то, что велел отец. А тетради храню. Кроме тех, что посвящены жертвам, там еще есть дневник психиатра. Вот поэтому я столько о нем знаю. – Странно, что Фирсов не уничтожил их перед своей смертью, – еле слышно произнесла я. – Та же мысль пришла и мне в голову, – кивнула Катя, – я задала отцу тот же вопрос. Он ответил, что Фирсов не собирался помирать. Он не болел, до пожилых лет имел прекрасное здоровье, скончался скоропостижно. Вечером поел, сел в кресло, вздохнул, и… улетела душа к Богу. После того как отец скончался, я продала апартаменты Валентина Петровича, не могла жить там, боялась, вдруг призрак убийцы появится. На вырученные деньги приобрела небольшой дом в Подмосковье, машину и квартиру в столице. Московскую недвижимость я сдаю. Тетради выбросить не могу. Неоднократно хотела их сжечь, но не получается. Только не спрашивай почему. Не знаю. Но я выполняю другую просьбу отца Глеба: каждый год в день рождения Насти приезжаю сюда, привожу еду, читаю молитву, ужинаю и ухожу. Поминаю таким образом мать Глеба. Он стал сюда ездить после того, как нашел ужасные дневники. Для него это было очень важно. Посещать этот дом страшно. Но ради папы, который очень меня любил, я выполняю его просьбу. Я неверующая, а отец лет за пять до смерти крестился, стал ходить в храм. Если Бог существует, то он отправил Валентина Петровича в ад, а Глеба в рай, он там встретил свою маму Анастасию. Я приезжаю в особняк в первой половине дня, находиться здесь, когда стемнеет, я боюсь. Когда мне предложили работу в новом проекте, сообщили, что будут снимать в Подмосковье, в местечке Ведьмин Луг, я чуть не заорала от радости. Думала, что в этом году не удастся сюда приехать. Машина моя сломалась. Как быть? На чем ехать? – На такси, – посоветовала я. – Сюда не всякий водитель поедет, – вздохнула собеседница, – ну, предположим, я найду кого-то. И сколько заплатить придется? Я не жена миллиардера. Еще учти, что я не на пять минут здесь задержусь, а на несколько часов. Но даже если я решу потратиться, то сомневаюсь, что найду водителя. Про Ведьмин Луг страсти-мордасти до сих пор рассказывают. Дом купец построил в начале двадцатого века, но кладбище существует очень давно, там и правда хоронили тех, кого в прежние годы священники отпевать отказывались: мракобесов всяких, самоубийц. И тут вдруг съемки! Меня на автобусе привезут на площадку. Можно переночевать в общей спальне или домой на той же маршрутке отправиться. Она утром-вечером сотрудников возить будет. Правда, когда я оказалась на месте, то слегка приуныла: как до особняка добраться? И опять мне повезло: съемки здесь назначили. Я со съемочной группой сюда приехала, и пока операторы разгружались, сбежала и сюда спустилась. Думаю, ничего хорошего из нового шоу не выйдет. Глава тридцать вторая – Почему? – поинтересовалась я. – Когда все наперекосяк идет, то ничего на выходе не получается, – заявила Катя, – ведущая никакая, просто дохлая рыба. Маргарита старательная, все выучила, не спорит с режиссером. Но нет в ней драйва, она куклу напоминает. Сравни ее с Лерой Кудрявкиной. Я сразу вспомнила эффектную блондинку, которая была главным лицом сразу нескольких телепроектов. – Ну, Лера любой проект из тупика вытащит, она умная, говорит, что думает, речь прекрасная, реакция живая. Катя кивнула: – И работает так, словно камеры нет, возникает ощущение, что ты у нее в гостях. Текст ей не пишут, только информацию о герое сообщают. Добавь сюда пунктуальность, аккуратность и постоянную улыбку. У Леры все всегда получается. Упала, что-то сломала? Все хорошо. Заболела, в больницу угодила? Все хорошо. А что Марго? – Она жена владельца канала, – напомнила я. Катя обхватила руками колени. – Правильно, если бы не это, не вести бы ей никогда шоу. Многие из наших, между прочим, уверены, что белая ведьма Виола хочет убить Маргариту. – Бредовее ничего не слышала, – поразилась я. – Назови хоть одну причину, по которой меня заподозрили? – Первое испытание, – протянула собеседница, – зарядить воду для ведущей. Тебе дали бутылку, кувшин, принесли ведьмину сумку. Ты открыла ее, начала сыпать в бутыль всякие порошки, вода забурлила… – Там были сода и лимонная кислота, – объяснила я, – и пара капель вишневого сиропа. – Но Марго отказалась от зелья, сказала: «У меня аллергия на все с вишней». Попросила тебя изменить состав пойла, – продолжала Катя. – Ты не отказалась. – На свете не существует зелья, которое может мигом сделать кого-либо здоровым, – засмеялась я, – мне дали другую бутылку, в которую я насыпала только соду и лимонную кислоту. Сироп подливать не стала. Екатерина наклонила голову. – А что стало с первой бутылью? – Откуда мне знать, – удивилась я, – ее унесли куда-то! – Да, – согласилась Екатерина, – ассистент поставил первую бутылку в предбаннике студии. А Оксана Митина новенькая, ее только взяли на работу, некстати пить захотела, увидела бутыль, схватила, осушила, ушла и умерла до приезда врачей. «Скорая» предположила, что у нее оторвался тромб. Но все уверены, что ты решила отравить Маргариту, приготовила пойло с ядом, а оно случайно досталось другому человеку. Около Митиной стояла пустая бутыль, та самая, в которой ты первое зелье готовила.