— Черт, как же здорово, — говорит она. — Надеюсь, я не очень наследила в ванной. Ты знала, что в скобяной лавке продают краску для волос? Она резко наклоняется вперед, полотенце разматывается, она подхватывает его и вытирает мокрые угольно-черные волосы. Карен устало смотрит на пятнистое полотенце. — Ой! — вскрикивает Сигрид. — Но ты можешь получить взамен мамино, у нее их полно. — Забудь. Что на ужин? Пахнет фантастически. — Кок-о-вен[11]. Ну, вроде как. Я стащила из кладовки бутылку. Ты знала, что у съезда на Грене один крестьянин продает экологически чистых цыплят? Карен фыркает: — Ты имеешь в виду Юхара Иверсена? Он и слов-то таких не знает — “экологически чистый”. Его капусту гусеницы и те стороной обходят. Сигрид разочарована. — Куры на экологических кормах и на свободном выгуле, так он твердил. Я и яиц купила. — Верно, куры у старика Юхара всегда ходят на свободе. По всем дорогам там шастают. Я за эти годы штук трех задавила… Спокойно, — добавляет она, заметив испуг на лице Сигрид, — я несколько преувеличиваю. Просто день на работе был плохой. — Из-за мамы? Знаю, мы не должны говорить об этом, но ведь даже в газетах писали, что вы взяли подозреваемого. Карен медлит. Уговор о проживании Сигрид здесь целиком основан на том, что они будут старательно избегать двух тем: ее матери и ее отца. — О’кей, это правда. И очень многое подтверждает, что он действительно тот самый, это я тебе могу сказать. Но пока стопроцентной уверенности нет, не могу рассказать ни кто он, ни почему сидит в СИЗО. Надеюсь только, что ты его не знаешь, думает она в следующую секунду. Линус Кванне, конечно, на несколько лет старше Сигрид, и непохоже, чтобы они вращались в одних кругах, но живет он в Гор-де, всего в квартале-другом от квартиры Самуэля Несбё. Сигрид истолковала название “кок-о-вен” вполне рационально. Цыпленок в вине. Такие детали, как свиная грудинка, шампиньоны и лук, заменены банкой белой фасоли и несколькими зубчиками чеснока, которые она добавила под конец. Неожиданно вкусно, если добавить изрядную щепотку соли и перца. А главное, совсем не то, что готовила сама Карен. Я бы, наверно, и сено съела, лишь бы его поставили на стол, думает она, собирая остатки кусочком хлеба. — Свари кофе, а я тогда помою посуду, — говорит она, делая поползновение встать. В ту же секунду звонит мобильник. Карен вытирает пальцы о джинсы, выходит в переднюю, достает телефон из кармана куртки. Не глядя на дисплей, коротко отвечает, словно на другом конце линии ждет продавец телефонов: — Эйкен. — Это Брендон Коннор. Думаю, нам надо поговорить. 70 Так же явственно, как и прошлый раз, пахнет тмином, кухня такая же уютная, стол такой же заманчивый. Джанет и Брендон выглядят так же непринужденно, как и тогда, однако теперь на кухне явственно чувствуется напряжение. Карен видит, как они, расставляя на столе чашки и чайник, нервно переглядываются. Зря она сюда поехала, надо было прямо по телефону объяснить, что полиция более не интересуется тем, что произошло в коммуне полвека назад. И сейчас она не тратит время на предисловия: — Вы хотели о чем-то рассказать. Еще один взгляд, будто они последний раз договариваются друг с другом. Потом Джанет кивает, предоставляя слово Брендону. — Прошлый раз мы были с вами не вполне откровенны, — говорит он. — Но решили нарушить обещание и рассказать все, что знаем. — Обещание? Кому вы его давали? — Дисе. Она все эти годы молчала, вплоть до смерти Тумаса. — Значит, вы все же поддерживали связь с Дисой Бринкманн. Брендон кивает. — Изредка, можно сказать. Но, конечно, поддерживали. Она была здесь минувшим летом. Тогда-то все и рассказала. Не могла больше держать это в себе, так она говорила. Карен молча ждет, Брендон отпивает глоток чаю и словно бы обдумывает, с чего начать. Отставляет чашку, набирает в грудь воздуху и продолжает: — Так вот, это случилось уже после того, как мы с Джанет уехали из усадьбы. Я просто перескажу, что мы услышали от Дисы. Больше нам ничего не известно. Карен кивает. — Как вы знаете, Диса была акушеркой, а Ингела уже в Луторпе снова забеременела. И Диса помогала ей, когда пришла пора родить. О больнице, понятно, речи не было, по многим причинам. — По каким именно? — Ну, отчасти вся коммуна считала, что рожать надо дома, естественно и без обезболивающих, которые могут повредить ребенку. К тому же мы были здесь посторонними, чужаками, корней на острове никто из нас не имел. Кроме Анны-Марии, но, поскольку она выросла в Швеции и никогда не видела своего деда, ее тоже считали приезжей. В общем, связей со здешними властями у нас не было, и, честно говоря, я не знаю, приняли бы Ингелу в больнице или нет, если бы они ее туда отвезли. Приняли бы, думает Карен. Никто бы не отказался принять роженицу, даже в те времена. Вслух она говорит: — В таком случае Диса, верно, принимала роды и у Анны-Марии? Сюзанна родилась в апреле семьдесят первого, они вынашивали детей примерно в одно время? — Анна-Мария никогда не была беременна, — говорит Брендон. — Сюзанна — дочка Ингелы. С тяжелым вздохом он откидывается на спинку стула и жестом просит Джанет продолжить. Она ласково проводит рукой по щеке мужа, облокачивается о стол. — Мы ведь знали, что Пер и Анна-Мария не могут иметь детей. В Швеции у нее случилось несколько выкидышей, последний едва не стоил ей жизни. Это была одна из причин, по которой они перебрались сюда; попытка начать сначала, найти общность, в центре которой не семейная ячейка. Джанет тянется к банке с медом, зачерпывает полную ложку, смотрит, как мед змейкой стекает в чашку. Карен от чая отказалась, сказала себе, что визит затягивать нельзя. Теперь она понимает, что сделала ошибку. Опять. — И на первых порах все складывалось удачно, — продолжает Джанет. — Анна-Мария была второй матерью и для Метты, дочки Дисы, и для мальчишек Тумаса и Ингелы, но явно страдала от того, что дети не ее собственные. Джанет умолкает, пьет чай. — По иронии судьбы, из всех нас именно Анна-Мария, если не считать Дису, очень любила детей. По правде говоря, она куда больше занималась мальчиками, чем сама Ингела, играла с ними, утешала, вставала к ним по ночам. Ингела рожала и кормила, но и только. Обо всем прочем заботился Тумас, а помогала ему Анна-Мария. — И тут Ингела опять забеременела, — говорит Карен. — А у Анны-Марии детей по-прежнему нет. Оттого и депрессия. — Боюсь, не только от этого. — Словно в поисках поддержки, Джанет бросает быстрый взгляд на мужа. Но Брендон неотрывно смотрит на стол. Джанет вздыхает и безнадежно разводит руками. — На сей раз отцом был Пер. Карен чувствует, как внутри что-то переворачивается и на нее накатывает дурнота. Сердце щемит печаль о детях, которым не дано родиться, о детях, которые родятся на свет нежеланными, о чужих детях. И о детях, которые умирают. Детях желанных и любимых, но внезапно отнятых. Одни совершенно естественно заводят детей, одного за другим, и ничуть не удивляются такому дару. А другие этого лишены. Анне-Марии пришлось не только осознать, что муж изменил ей. Он ждал ребенка от другой женщины. Она горюет, что не в состоянии забеременеть, а ее муж станет отцом. И все произошло прямо у нее на глазах, там, где, как ей казалось, она нашла спокойный приют. — Продолжайте, — без всякого выражения говорит Карен. Джанет косится на гостью, подвигает ей чайник и пустую чашку, продолжает: — Как я уже говорила, мы уехали из усадьбы как раз перед тем, как Ингеле пришло время родить, и только пересказываем то, что прошлым летом узнали от Дисы. Раньше мы тоже ничего не знали, она ни слова не говорила, пока Тумас был жив. Карен кивает: — Значит, Ингела оставила Сюзанну у Пера, когда они вернулись в Швецию? Он ведь был ее отцом, так что, пожалуй, особо удивляться не приходится. Я бы скорее руку дала на отсечение, чем оставила своего ребенка, думает она. — Они оставили одну девочку. Вторую она и Тумас забрали с собой, в Швецию. 71 На кухне повисает тишина. Двое детишек. Не один. И все же Карен потрясена не тем, что у Сюзанны была сестра. Она отчаянно пытается отыскать логику в услышанном от Джанет. Разделить двоих детей, одного оставить, второго отдать. Сделать выбор. — Судя по всему, им пришлось срочно уехать, — говорит Джанет. — Один ребенок был с самого начала очень слаб и требовал больше ухода, чем могла обеспечить Диса. Ингела вконец изнемогла, ей было не до детей. Они тщетно пытались заставить ее кормить малышей, ничего не получалось, слабенькая девочка все больше теряла в весе, хотя они пытались давать ей искусственные смеси. И в конце концов было решено уехать в Швецию. Думаю, все решилось за считаные дни. — Уехать без Сюзанны?