Дом Женьки куда ближе к окраине города, нежели мой. Да у меня и инструментов никаких еще нет, чтобы можно было быстро заменить покрышки при наличии оных. Но и их у меня нет. Кто ж знал, что все сложится именно вот так. Но это и не так важно. Попасть к другу гораздо важнее, потому что без его поддержки мне вряд ли справиться. Знать бы еще, что меня ожидает впереди… Не сказать, что я сильно удивился, увидев его, качающимся на качели, которую он соорудил для своей малышки, в такую рань. Только вот он, как мне показалось, не заметил меня, когда я подкатил к нему своего бедолагу. Но он заметил. Немного отвернул лицо, но я все же увидел на нем некоторую, пока что непонятную мне гримасу. Он то ли зол, то ли испытывает отвращение. А может, и то и другое сразу. Я поставил мотоцикл на подножку у обочины, подошел к качели и уселся на траву, подперев спиной металлическую опору. Какое-то время мы молчали, и тишину я нарушил первым. — Понимаю, что ты не хочешь со мной говорить, но говорить могу я. А ты просто послушай. — Тяжело вздохнув, продолжил: — Я знаю, что я тот еще козел. А вот ты и правда был мне настоящим другом. Не заслуживаю я твоей доброты. Нужно было сразу рассказать тебе, кто я и откуда. Женька, не глядя на меня, хмыкнул и спросил: — А разве это еще важно? — Важно. Для меня. — И даже после того, как я сдал тебя Камилю? Я, конечно, не горжусь своим поступком, но такое из виду терять тоже нельзя. Вот я бы подобного не простил… — Да плевать мне на это! — рыкнул я. — Я знаю, что ты так не поступил бы, будь у тебя выбор. — Но он был. — Да? Поставить под угрозу семью? Такой выбор? Не городи. Мы оба знаем, что Камиль не побрезговал бы надавить на тебя через них ради достижения цели. — У него и на тебя, выходит, что-то есть, раз уж ты сидишь здесь, а не валяешься в лесочке, прикопанный свежей землицей, — больше утвердил, чем спросил друг. — Кстати, еще раз спасибо за дом. Ты меня хорошо выручил. — Я бросил ему брелок, и Женька налету поймал его. — Но я вынужден снова попросить тебя о помощи. Мне нужно узнать, где Камиль может держать Тину и как туда… — Кажется, ты кое-что забыл, — будто совсем не слушая, неторопливо проговорил Женька. — Ты прав, прости. Я… В общем, я не совсем с улиц. После армии я заключил пару трехлетних контрактов на вступление в команду вооруженной поддержки за рубежом. И когда последний истек, думал возвращаться на родину, но мне сделали еще одно достаточно интересное предложение, от которого я не смог отказаться. Да и, собственно, не хотел. Мы с матерью остро нуждались в деньгах; у нее на тот период сильно здоровье подкосилось. И я подписал, но сказал, что продлевать не стану, мол, мне хватит того гонорара, чтобы решить все свои вопросы. И руководство согласилось. После недели подготовки и инструктажей меня с несколькими отчаянными в погоне за деньгами братками забросили в такую глушь, где долгие месяцы приходилось буквально выживать, а между делом еще и отбиваться от вооруженных до зубов местных, охраняя какой-то объект, о сути и цели существования которого нам не удосужились даже рассказать; просто объект. Уроды… Но это половина беды. Когда срок действия контракта подходил к концу, мы с ребятами стали просить вывести нас из зоны. Но в ответ получали только «потерпите еще немного, мы вас скоро вытащим» и «новая команда уже едет, продержитесь еще несколько дней». Спустя неделю мы и вовсе перестали получать какие-либо ответы. Связь просто пропала. Как и поставки провизии и боеприпасов. — Вот же задница, — прокомментировал Женька. — И не говори. Но это еще не все. Дальше началось самое интересное. Мы узнали, что все эти нападения были спланированы и проводились под руководством как раз таки нашего управления. На кой черт им все это было нужно, я не представляю. Да и разбираться как-то не хотелось особо. В одну из неблагополучных ночей мы решили уходить сами, но повезло выбраться из западни только мне с Мишкой. Пришлось даже тела товарищей оставить и уносить ноги. Мы остались с пустыми руками, при этом не зная, в грудь или в спину придется удар, если не повезет свалить достаточно далеко. — Проще говоря, ты сменил имя и уехал подальше, чтобы тебя не нашли те умники, так выходит? — В точку, брат. Ты пойми, я сам далеко не в восторге от того, что приходится врать. Но рисковать я не могу. Из всего, что мне удалось забрать с собой в новую жизнь, это горстка денег, документы и комплект сменной одежды. Мать с трудом уговорил все нажитое бросить и уехать в неизвестность. — Ясно все с тобой, — вздохнул Женька, поднялся и направился к дому. Я только успел рот открыть, не въехав, что это значит. То есть поговорили и хватит? Как он обернулся и добавил: — Ты думал, я в халате поведу тебя на склад? А ты пока затолкай своего железного коня в гараж. Ключи знаешь где лежат. — Тебе вовсе не обязательно идти со мной. Ты можешь просто сказать, где это место. — Да заткнись ты уже, Валик, Илья или как там тебя вообще зовут. Хотя мне пофигу, — махнул он рукой и скрылся за дверью… Через десять минут мы уже ехали на его старенькой Хонде по все еще пустым улицам сонного городка туда, где, возможно, я наконец смогу быть самим собой, сняв все маски, и заняться тем, что я умею лучше всего. Глава 16 Когда мы прибыли на место, рассматривать «пейзажи» на улице и интерьер самого склада не было ни желания, ни времени. И нас, как ни странно, никто не встретил. Хотя голоса из центрального помещения, которое, по всей видимости, служит офисом или чем-то вроде того, слышно было издалека; точнее, один голос — Камиля. Явно кого-то яростно отчитывающего. Не трудно догадаться, кого именно. К счастью, мне удалось уговорить Жеку остаться снаружи, аргументировав это тем, что делать там ему совсем нечего. Если не считать того, что Камилю видеть его сейчас совершенно нельзя (все по тем же причинам — семья, ребенок и угроза для них), то он будет там еще и лишним, ведь мне самому нужно поговорить с этим сбрендившим стариком и как-нибудь втолковать в его голову, что так поступать нельзя и от всего, что он сейчас делает, так упорно и рьяно, нужно отказаться. Я понимаю, кто я такой, чтобы указывать ему, как вести бизнес. Но Тина… И я рванул к двери. Распахнул ее и влетел в комнату. Увиденная картина меня совсем не обрадовала. Все оказалось куда хуже, чем можно было представить. Камиль, нависая над бедной девочкой, сидящей на стуле, кричал на нее, тыча в лицо пистолетом и раздавая пощечины, будто она совсем не его дочь, а какой-то предатель, угроза всему его существу вселенского масштаба. Те же Шустрый и Браток — Андрей и Сергей, которые мне казались вполне адекватными и более человечными остальной группы — стояли в стороне от всего происходящего, сложив перед собой руки. И теперь вся эта шайка идиотов, иначе их назвать не могу, уставилась на меня — парни в ожидании приказа, а Камиль, видимо, в замешательстве, как ему на эту неожиданность реагировать. — Остановись! — крикнул я, не зная, что еще сказать, пока не случилось непоправимого, и воззвал к остаткам отца в душе этого человека: — Она же твоя дочь! Так нельзя! Что бы она ни сделала, она не виновата, что хочет быть счастливой, а не использованной, как ты не понимаешь?! — О, я понимаю, поверь мне. А ты вот — нет! Я много повидал на своем веку. И знаю, что можно и нужно только так. Иначе все полетит к чертям. Проходили мы это. — И что, — набравшись духу, начала Тина, — ты теперь убьешь меня, как убил и мою мать? Камиль опешил и остолбенел. Он точно не ожидал такого заявления. Признаться, как и я. Он метнул взгляд на меня, на парней сбоку и обратился к дочери: — Что ты сейчас сказала? Повтори! — Ты думаешь, я боюсь тебя? Хрена с два! И я повторю, да, и буду повторять сколько угодно, урод ты долбаный! Да, я видела тот отчет… — Ты копалась в моем столе? — рыкнул Камиль. — Копалась, черт тебя подери! Я имею право знать, что произошло с моей матерью! Или ты считаешь, что мне достаточно твоих отговорок и лжи? Это ведь была не болезнь, не так ли? Она пошла против законов ваших уличных банд, или как вас там называть, а ты ее убрал, правда? Признайся! Хотя можешь молчать, ничего. Тебе с этим еще жить! Надеюсь, недолго. А я наелась лжи, хватит. И не я одна… Сейчас твои люди тоже осознают — видишь? — за кем они горой стоят. За тем самым, кто ради доли в бизнесе и процветания готов безжалостно пристрелить свою супругу, женщину, которая вынашивала, родила и растила его дочь. Твою дочь, папочка! Или тебе насрать на все это, а понятие чести и семья — для тебя пустой звук? Или все же расскажешь нам всем, пригладишь меня по головке и поведаешь нам всем душещипательную историю, а мы послушаем, прикинемся дурачками, якобы так было действительно правильно и совершенно необходимо? — Заткнись, — не выдержал Камиль и наотмашь ударил Тину по лицу тыльной стороной ладони так, что она упала на пол. Я дернулся, чтобы остановить его, успел только дернуть за плечо и развернуть к себе, занес кулак… Но тут же оказался не в силах пошевелиться — парни схватили меня за руки и заломали. Я мог только смотреть как искрящиеся злобой глаза Камиля и бедную девочку, сидящую на полу и вытирающую кровь с лопнувшей губы. — Ты чертов ублюдок! — бросил я. — Отпусти ее. Она не представляет угрозы. А вот я представляю. Только дай мне шанс, и я вас всех тут порву на куски, уроды хреновы! — Только шанса такого я тебе не дам. Расправлюсь с ней, а потом и до тебя очередь дойдет. Или ты думал, с тобой разговор другой будет? С вами обоими? Из этого бизнеса так просто не уходят. Живым не уходят. Никто! Там же однажды буду и я, не сомневайся. Но сейчас я обязан оправдать свою должность любой ценой. — Любой? Даже ценой своей семьи? Хотя кому я это говорю… — Я вновь поднял на него взгляд: — Камиль, ты же не глупый мужик, отпусти ее! Убей меня, если так надо, но ее не трогай! Он хищно облизнулся, поднял очки на лоб и направил на меня пистолет. — Хочешь сейчас, хорошо. Будь по-твоему. Я закрыл глаза, смирившись со своей участью и лишь надеясь, что этим самым смогу уберечь свою девочку от такого же исхода. А что мне еще оставалось? Андрей и Сергей хоть и не самые рослые мужики в нашей банде, но толк в своем деле знают и, опрокинув меня на колени, держат так, что я и шелохнуться не могу. Да и попытайся я, дуло пистолета, направленное мне в грудь, успеет плюнут раньше, чем я успею дернуться. В этот момент, который, казалось, последний для меня, Тина подорвалась с пола и встала передо мной, закричав: — Если хочешь убить, то давай тогда сразу обоих. Потому что, даже если ты меня после этого и оставишь в покое, в чем я очень уж сомневаюсь, ты для меня больше не отец! А жить, зная, что ты убил единственного — слышишь? — единственного человека, кто относился ко мне как к человеку, а не как к скоту, кто полюбил меня, — она на миг обернулась и заглянула мне в глаза; я смог лишь беззвучно прошевелить губами ее имя, — кого полюбила я… Не смогу. Не смогу и не захочу! Будь ты проклят! Стреляй уже, чертов трус! Что ты ждешь? Камиль смотрел на нее ошарашенными глазами, открывал и закрывал рот, не найдясь что сказать. Только спесь с него эти слова явно сбили. — Что ты ждешь, я тебя спрашиваю?! Давай уже! Раз ты так любишь убивать ради своего долбаного бизнеса, гори он синим пламенем, то делай, что должен. Тем самым убьешь трех зайцев одним махом! — Трех? — неслышно спросил он, а затем громче повторил: — Трех? О чем ты? — Любовь, — Тина вновь обернулась ко мне и говорила с отцом (или уже не сним), теперь глядя мне в глаза, и гораздо тише, с такой лаской, — настоящая любовь, о которой тебе, папочка, к сожалению, неизвестно, всегда приносит свои плоды. Такие милые, кричащие. Которые спустя годик-другой зовут тебя «мама», хватают за палец своей крохотной ручонкой, сжимают ее и заглядывают в душу. Так глубоко, что всю ее хочется вывернуть и отдать… — Ты… Т-ты беременна? — заикаясь спросил Камиль ее спину. Но Тина уже не слышала его. Она взяла мое лицо в ладони и просто посмотрела мне в глаза, а по ее щекам потекли слезы, скапывая мне на губы. Такие соленые слезы. — Это очень… ошеломляющая новость, мягко говоря. И я вынужден принять решение. Простите меня. Лица Камиля я не мог видеть. Тина закрыла мне обзор. Но мы услышали, как он взвел курок. И для меня это стало настоящим ужасом — сама мысль, что он сейчас… Даже не столько то, что я потеряю свою девочку, а ее судьба… Только вот в ее глазах я не увидел страха. Это было нечто немыслимое в сложившейся ситуации — умиротворение и абсолютное спокойствие. Хотя я знал, что она очень боится. Сложно вообразить, как она, такая хрупкая, нежная, слабая девочка, может сохранять такое самообладание перед лицом, без преувеличения, смерти. — Вы должны умереть. Иначе нельзя, — снова проговорил Камиль, и в комнате раздались два выстрела. А через секунду я почувствовал, что хватка на моих руках ослабла, а парни, державшие меня, замертво упали на пол позади. Этот жест понятен: жаль, что таким путем, но Камиль все же наконец осознал, какую ужасную ошибку совершил тогда, со своей женой, будучи вынужденным следовать законам, установленным задолго до него и которые будут жить и после него; ошибку, которая и теперь едва не стоила жизни его дочери и внука. И сейчас он убрал тех двоих, посвященных в ситуацию, кто знал о моих действиях и Тины, которые расцениваются как предательство, тем самым спас нас от возможной расправы со стороны главенства. Это его не оправдывает, ведь сделанного ранее, а тем более того жестокого и несправедливого обращения, не воротишь. Но это дает какой-то шанс на благоприятный исход для Тины, независимо от того, будет ли в дальнейшем Камиль присутствовать в ее жизни как отец. И только сейчас Тина, когда под головами двух моих бывших товарищей растекаются лужи крови, в абсолютной тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием за ее спиной, обмякла и скользнула в мои объятия без сознания… Эпилог Тина Когда я открыла глаза, то узнала, к моему огромному удивлению, знакомую люстру и безобразные шторы холостяцкой квартирки Валика. Сам он сидел рядом со мной, около кровати, и держал меня за руку, нежно ее поглаживая. — Я волновался за тебя, малышка, — сказал он и, привстав, поцеловал меня в висок. Я взглянула на него и улыбнулась, все еще не совсем понимая, что произошло. Но что я жива — это точно. Обрадовалась, подумав, что это был всего лишь дурной сон. Но радость моя продлилась недолго. Вместе с сознанием вернулась и боль — щека начала неприятно саднить. А в дальнем углу комнаты, в дверном проеме, стоял мой отец. — Я принесу еще льда, — негромко сказал Валик, поднялся и вышел на кухню, перед этим на секунду встретившись взглядом с папой.