– Да ладно, Жанин, о чем ты, черт возьми, говоришь? – Ты думаешь, я сумасшедшая сука? – Нет, дорогая. Ты странная, ты всегда была странной, и немного сумасшедшей… Я бы сказала, что ты хорошая сумасшедшая, да… – Ага. – Я имею в виду… не сумасшедшая, чтобы лечить тебя. Неважно. – Я знаю, что ты меня слушаешь, но у меня такое чувство, Мелена, что у тебя проблемы с пониманием. Я здесь не для того, чтобы мне в лицо бросали обвинения в том, что я не сопровождала эту идиотку в полицейский участок. А теперь я в ее гребаном доме, притворяюсь подругой, чтобы она могла сказать мне, что у меня проблемы с пониманием? Встаю и, ничего не говоря, иду к двери. Я не обязана это терпеть, потому что считаю, и это более чем очевидно, что поступаю правильно, что делаю доброе дело. Понимаю, что она злится как черт из-за своих нервов, но и она не спросила, как я себя чувствую… поэтому я ухожу. – Не уходи! – крикнула Жанин, подбегая, чтобы помешать Мелене открыть дверь. Она стояла между дверью и девушкой, как маленькая девочка. Мелену сильно поразил запах пота, исходящий от Жанин. Утром та приняла душ и нанесла один из тех дезодорантов, производители которых обманывают и говорят, что их действие продлится двадцать четыре часа. Или Жанин была под действием сильного стресса, или реклама врала… Скорее всего, последнее. – От тебя пахнет… – Что? – От тебя воняет, дорогуша… Вдруг они обе разразились смехом. Так случилось из-за накопившегося напряжения, это подействовало как клапан для выхода из этого странного момента. – Прости, что я сказала, что у тебя нет сочувствия. – Если бы у меня не было его, я бы ушла… – Да, я тоже так думаю. Это единственное, о чем я всегда думала. Мелена вывела Жанин на откровенный разговор. Теперь было неизбежно, что она продолжит говорить, и либо одна из них ошпарится в игре в правду, либо они смогут создать более тесную связь между ними. – Что еще ты думаешь обо мне, Жанин? – Не надо об этом говорить… Хочешь «Громовую суку»? Это новый «Джаггер». Она подошла к своему столу и достала из-под пары старых комиксов «Ранма ½» полупустую бутылку напитка из виски с корицей и чили. Девушки стали потягивать напиток. Не все сразу, а маленькими глотками, будто пили из рюмок. Тогда все и началось. Разговор, какого у них еще никогда не было, в котором они пережили множество откровений, секретов, смеха и маленьких, ничего не значащих драм… – Да, ты казалась мне немного придурковатой, когда была сама по себе и почти смотрела на нас сквозь пальцы. Кроме того, ты уехала на все лето, ничего не сказав. Ты сделала Горку несчастным… – Я была в центре детоксикации… Я не думала, что это круто – говорить, знаешь ли, что я была в полном дерьме. – И именно поэтому мне не нравится «Игра престолов»… Так много людей говорят, так много персонажей, это просто не интересует меня… не цепляет. – Вау, дорогая, это лучший сериал. Ты просто не понимаешь. – Что? Но это просто стадо… тут ничего не понять. Они – кучка засранцев плюс пара драконов и куча трупов. Автор просто не ценит своих героев. – У Марио это было… – Мне жаль это говорить, но я думала, что это будет что-то большее… Ну, я не могу сравнить. – Ну, знаешь, я влюблена в Горку. – Да ладно, не издевайся надо мной… – Клянусь Богом! – Я всегда думала, что ты лесбиянка… – Да? – Да, черт возьми. – Нет. – Ну, знаешь… – Ты просто не представляешь, как это было тяжело. Я чувствовала себя дерьмом, понимаешь? – Все показывали на меня пальцем, называли толстой и… – Но ты не толстая! – Это самое меньшее. Даже если бы я была такой, какая на хрен разница людям? Разве это делает тебя лучше или хуже, чтобы быть тем или иным? Послушай, Венди, может, и была очень худой, но у нее был маленький мозг… – Как молодой человек может быть некрасивым? Я просто не понимаю… как тебя не останавливает здравый смысл. Мы знаем, что быть геем – это нормально, что быть лесбиянкой – это нормально, что быть черным – это нормально, и что мы все люди… Я просто не могу понять, почему кого-то должно беспокоить, что ты гей, толстый или еще какой-нибудь. – Вот почему мне было так обидно видеть, как люди прислушиваются к таким… старомодным аргументам. – О… старомодные… что за слово… И они продолжали пить, пока бутылка не закончилась. Мелена встала с кровати, потому что все крутилось, неплохо так крутилось, весело крутилось. Она хотела поставить ногу, как якорь, на пол. Она нащупала почву под ногами и встала. Она посмотрела на плакаты, висящие на стенах. Комната сильно отличалась от комнат других подростков, учащихся в Лас Энсинас. Здесь не было ни дизайнерской мебели, ни минималистского декора, ни дорогих картин… Вместо этого можно было увидеть кучу героинь из манги в откровенных платьях с огромными глазами, занимающими почти половину лица. Некоторые изображения групп K-pop и более готические, но простые вещи, такие как изображение Сары Мишель Геллар из времен «Баффи – истребительницы вампиров» или нарисованная Жанин картина, на которой Джек Скеллингтон обнимает тряпичную куклу Салли… И среди множества ссылок, более характерных для подростка из девяностых, чем для подростка из почти 2020 года, была полка с аквариумом, а в нем – странная слизистая инопланетная тварь, саламандра. – А это? – Саламандра… мой брат подарил мне ее. – Какой странный подарок, – Мелена фыркнула с отвращением. – Нет, дорогуша! Он подарил его мне, потому что это ящерица, которая круто умеет регенерировать. Она выживает, как и я, верно? Ее раны заживают сами собой и не оставляют следов… – Ну, я думаю, у тебя еще есть немного… – Да. Да, дай мне время… Они стояли и смотрели на животное, которое поднималось по своему маленькому трапу, чтобы выбраться из воды, и улыбалось так глупо, как будто жизнь не была так жестока, как все привыкли думать. – Может быть, в этом весь фокус. Улыбайся все время, пускай все на самотек. Может, так заживают раны… О, Мелена, я хочу выпить еще, а в моем доме нет чертового алкоголя. – Знаешь, где есть? – ответила Мелена с озорной улыбкой. Кофейня была закрыта. Аманда была очень трудолюбивой, но, если работы не было, она закрывала двери и уходила домой так тихо, как только могла. Она не любила терять время, потому что она была женщиной действия. И если холодильники были полны, пол чист, заказы готовы, все проверено и не было ни одного гостя, она закрывалась и шла домой. И вот ее дочь, зная о чаевых, открыла кофейню только для себя и своей новой подруги. Ну, для ее выздоровевшей подруги. – Мы были союзниками, Жанин, что с нами случилось? – Что я начала тебе не нравиться? – Это неправда. – Это правда, Мелена, но ничего страшного. Это моя суперсила. Люди всегда держались от меня на расстоянии… Я знаю, что я заноза в заднице. Я знаю, что со мной тяжело, что я говорю о вещах, которые никто не понимает, и что у меня странные вкусы… Я знаю, и это нормально, что люди чувствуют себя неловко из-за этого. Знаешь, я всегда старалась быть верной себе… Неважно, сколько люди мне досаждали по поводу моего веса, моих вкусов, того, как я делаю прически… Я старалась не позволять этому влиять на меня, старалась ничего не менять в себе, чтобы не соответствовать шаблону, установленному другими. Я просто не хочу вписываться в этот образ. Я плакала не потому, что не вписывалась в общество, а потому, что чувствовала, что люди не понимают или не ценят тот факт, что у меня есть личность… Я просто хотела иметь друзей, настоящих друзей…. – Но Паула… – Паула не была моей настоящей подругой. Она была моей подругой по необходимости, потому что я была единственной, кто не смеялся над ней, когда у нее начались месячные прямо во время урока. Разговор становился все более интимным, отчасти из-за выпитого – они пили уже мескаль[13] – и отчасти из-за подростковой потребности быть услышанным. Они хотели быть услышанными. У Жанин было ощущение, что она сама надела на себя глушитель, который не позволял ей раньше открываться людям. Она боялась быть отвергнутой еще больше. А Мелена никогда не хотела никого беспокоить своими проблемами и шрамами. Сейчас же она чувствовала себя настолько комфортно, что выпила, поставила рюмку на стол, подняла руки, как будто спускалась с самых больших в мире американских горок, и отпустила ее вниз со словами: – Я ХОЧУ БЫТЬ МОДЕЛЬЮ! И наступила тишина. Жанин не знала, была ли это шутка, не знала, смеяться ли ей. Если бы она засмеялась и это была шутка, это было бы здорово. Но если бы она засмеялась, а это был реальный факт, это было бы ужасно. Но если она не смеялась, а это была шутка, это тоже плохо. – Ты ожидаешь, что я буду смеяться или наоборот? – Делай что хочешь, мать твою. Мелена объяснила это как могла, пользуясь скрытой невинностью, которая жила внутри нее. Она сказала, что всегда была открыта к общению, но при этом отталкивала людей. – Конечно, представь себе это. Я – чудачка, плохая девочка, наркоманка, а моя мама была Мисс Испания… – Да, это странно, не так ли? – Не потому, что я чокнутая или я боюсь сравнения, а потому, что я сама отвергала этот мир. Она всегда казалась мне самой глупой, пустой, легкомысленной… Я ее ненавидела. – Я ненавидела ее так сильно, что не понимала, что на самом деле она мне нравится. Потому что была ослеплена яростью и гневом, но на самом деле это потому, что всегда чувствовала себя чертовым орком, уродиной, и я никогда не позволяла себе нравиться… Я никогда не видела возможностей для этого.