– Я выиграла… Я выиграла? – Да, дорогая. Вы когда-нибудь брали кусок нарезанного хлеба и раздавливали его? Это может показаться глупым, но именно так поступила Мелена. Если сплющить кусочек нарезанного хлеба, то можно сжать его в маленький шарик, он как будто наполнен воздухом, а то, что находится в тесте, не имеет большого значения. Так вот это одно и то же. Она взяла всю эйфорию от приза, сжала ее и проглотила. Тесто было таким же, но размер был совершенно другим. – Я так счастлива, – сказала она, ее глаза остекленели. – Не удивительно, ты этого заслуживаешь… – Ты так думаешь? – прошептала она, сомневаясь в себе. – У меня нет ничего более четкого и ясного, чем это… Девушки растворились в объятиях друг друга. И Мелена сказала. – Я не собираюсь убегать, мы должны отпраздновать, но знаешь что? Я не могу дождаться, когда вернусь домой и расскажу маме… И тогда Мелена поняла, почему она не хотела говорить матери о своем намерении пойти по ее стопам. Не только потому, что всегда отказывалась от этой работы и боялась показаться непостоянной или глупой. Нет. Ей нужна была реальная поддержка от кого-то, кто верил в нее, потому что она не могла сделать это сама, у нее не было такой силы, но сказать: «Мама, я выиграла конкурс и я в восторге от этого, я хочу попробовать», – это совсем другое. Это было как одобрение, которое придало ей авторитет и, что более важно, уверенность в себе. Девушка все время ходила с фотографией в руке, не для того, чтобы похвастаться, она никому ее не показывала, но у нее не было достаточно большой сумки, чтобы вместить ее, а сумка Mercadona, в которой Жанин принесла ее, не соответствовала роскоши этого места. У родителей Паулы было много друзей, и они переходили из группы в группу, стараясь пообщаться со всеми. Если бы вы посмотрели сквозь щелку не на них, а на всех присутствующих, то увидели бы, что улыбки на лицах родителей Паулы были самыми искренними и располагающими к себе. Они знали, как себя вести, были стильными и вели себя очень естественно. Что-то попало девушке в глаз, возможно, ресница или ворсинка, и ее светло-голубое платье засверкало в направлении уборной. Перед тем как войти туда, она столкнулась с Горкой. Это была не встреча, а полноценное столкновение, она ничего не видела и терла глаз, а его проблемы тоже не позволяли ему видеть ясно. Пауза. Не то чтобы время остановилось в тот момент, но у обоих при встрече было такое чувство, как у вулкана, готового вот-вот извергнуться, словно все остальное не имело никакого значения. Она, конечно же, узнала его, и он смотрел на блондинку своей мечты, не помня, что уже успел возненавидеть ее за тайный аборт. – Прости. Я просто ничего не вижу, – сказала она. Паула попыталась зайти в туалет, но дверь была заперта. Она простонала про себя и стала ждать, потирая глаз. Он хотел уйти оттуда, но словно какая-то высшая сила, будто магнит, удерживала его, он стоял на месте и ничего не делал. Он повторил свои шаги и подошел к девушке, взял ее за подбородок, поднял лицо и изучил ее взгляд, ничего не говоря. Он нежно сдул волосы с ее лица, что показалось ей очень сексуальным, и прошептал: – Ты превратила меня в пыль. Язвительности не было, а если и была, то скрытая в шепоте, потому что это прозвучало скорее как вопрос, не хочет ли она потанцевать под медленную песню. Она подняла на него глаза. Их лица находились слишком близко друг к другу. – Прости… Я поступила очень плохо. – Да, – ответил он, не отпуская ее подбородок. Андреа пыталась следовать инструкциям Горки и не трогать его, не наседать. Но правда в том, что она весь вечер не сводила с него глаз. В какой-то момент он исчез из поля ее зрения, и она немного занервничала, поэтому стала искать своего парня и нашла. И картина, которую можно назвать «Горка хватает ее за подбородок и снова впадает в настоящую любовь», разбила ей сердце. Она могла бы прервать этот момент, закричать, но не сделала этого. Она молча ушла, демонстрируя благоразумие и самообладание, хотя внутри у нее были одни слезы, огонь и разочарование. Но далеко уйти ей не удалось, потому что, когда она направлялась к выходу, Лу попросила внимания и начала речь, которую никто никогда не забудет, в которой она разоблачила свою одноклассницу Кайетану и в которой она приговорила всех присутствующих фразами, с которыми каждый мог себя идентифицировать… Она говорила о лжи, и тогда Андреа больше не могла сдерживать слезы и начала тихо плакать, понимая, что она выбыла из гонки за любовь Горки, она его потеряла. Не нужно было быть очень умным, чтобы понять, что он никогда бы не посмотрел на нее так, как смотрел на Паулу в тот момент. Они не обращали внимания на монолог Лу, уединившись от всего мира перед закрытой дверью туалета. И между ними снова проскочили искры. – Мне не больно от того, что ты мне не сказала. Мне было больно, что меня не было рядом, чтобы позаботиться о тебе. Паула почувствовала себя настолько защищенной, услышав это, что, несмотря на то, что Горка не присутствовал в тот страшный для нее момент, она вдруг ощутила, что он был там с ней. Как будто кто-то проник в ее сознание, изменил ее воспоминания и поместил его туда, пока она плакала в постели в полном унынии, или пока она задавалась вопросом, почему в операционной голубые стены. Она почувствовала, что он был там, даже если это было неправдой. Она увидела искренность в его глазах, она была заворожена и хотела поцеловать его, но знала, что не может. Не должна, но она хотела. Что с ней происходит? Она хотела его больше, чем когда-либо. Она думала, что с того момента много воды утекло, что их история давно забыта, но ее сердце бешено колотилось. Они оба смотрели друг на друга и чувствовали одно и то же одновременно. Необъяснимо, банально, но необъяснимо. – Я влюблен в тебя. Я всегда был влюблен в тебя. Я пытался обманывать себя и причинил боль Андреа, но я знаю, что никогда не буду чувствовать к ней то, что чувствую сейчас, Паула. Не спрашивай меня почему, потому что даже я ничего не понимаю… Но знаю, что люблю тебя. Глаза парня наполнились слезами, но в этой фразе не было печали, была сдержанность, спокойствие… Как когда находишь ключи от дома после того, как думал, что потерял их, словно груз упал с плеч. Он снял его. Весом была не Андреа, нет, бедняга, весом была неизвестность, повязка на глазах… Дверь в туалет открылась, и оттуда вышли две девушки, которые, вероятно, употребляли кокаин, и, словно движимая сердцем, а не головой, Паула схватила парня за руку и втащила его внутрь. Она закрыла задвижку, посмотрела ему в глаза, и им обоим не нужно было ничего говорить, чтобы понять, что происходит. Они не отпускали руку друг друга, и только зеркало было свидетелем прекрасного поцелуя, который они подарили друг другу, поцелуя, не похожего на все предыдущие. Заслуженный, необходимый и новый поцелуй. Они ни о чем не думали. Не думали об ужасных последствиях, если их поймают. Они просто позволили себе увлечься тем, что у них было в ожидании, а остальное не имело значения. Наверное, это и есть любовь, когда все остальное имеет для тебя настолько мало значения, что ты не задумываешься о последствиях безумных поступков, которые влюбленность заставляет тебя совершать. Конечно, даже если они были без сознания, они не были плохими людьми, и когда поцелуй перешел в объятия, он запаниковал по поводу сопутствующего ущерба, который это нанесет, особенно для ЕГО ДЕВУШКИ. У НЕГО БЫЛА ДЕВУШКА, и даже если он забыл об этом факте на тридцать секунд страстного поцелуя, как в кино, реальность обрушилась на него, как ведро холодной воды. – Что нам теперь делать? – спросила улыбающаяся Паула между ожиданием, волнением, испугом и недоумением. – Сейчас ты уходишь, и я уйду следом. Мы не увидимся до завтра, но я буду думать о тебе и об этом поцелуе, пока не увижу тебя снова. В голове Горки все складывалось. Казалось, что все это – часть плана, над которым он давно работает, но ничего подобного. Все разлетелось у него перед глазами. С тех пор как он увидел Паулу, все в нем перевернулось вверх дном. Когда вы видите, как вся одежда вращается в стиральной машине на большой скорости, она превращается в мешанину одного цвета, уродливого цвета, но когда стирка заканчивается и все останавливается, легче увидеть, какая одежда была внутри. Пара брюк – это пара брюк, футболка – это футболка, и то, что происходило с Горкой, было так же просто. Увидев девушку, он вновь ощутил любовь, которую носил в себе все это время, потому что она никогда не исчезала полностью, как бы он ни пытался заставить себя поверить в это. Паула вышла из ванной комнаты и, казалось, парила над землей. Она была так увлечена, что не заметила, что на террасе осталось мало людей. Она столкнулась со своей матерью, которая объяснила ей, что Кайетана затеяла аферу и что все это было обманом, и они ушли. Единственной, кто не ушел, была Мелена, которая была счастлива со своей фотографией и четырьмя – или восемью – бокалами шампанского. Жанин, у которой был маленький мочевой пузырь, заняла место в туалете, а Мелена подошла к Горке. Она с радостью показала ему фотографию. – Вау… Ты выглядишь эффектно. Ты прекрасна! А что это? – Я расскажу тебе об этом… Как твои дела? Сегодня утром мы были немногословны. Точно так же, как ее охватило желание показать ему свою фотографию и все, что этот образ представлял в данный момент ее жизни, его тоже охватило это желание, и, вместо того чтобы сдержаться, он улыбнулся. – Ну, я знаю, что это неправильно… Но это и правильно. Знаешь, я часто ошибался, Мелена, очень часто. Я был слеп все это время… – Что ты имеешь в виду? – Я обманывал себя, смотрел в другую сторону? – Что? – кричала она ему нетерпеливо. – Черт возьми… что… Я не знаю, стоит ли мне говорить тебе. – Расскажи мне! – Я влюблен в другую, я не влюблен в Андреа… Ты можешь себе это представить? Неправильно. Неправильно. Неправильно. Это был сигнал тревоги, который должен был прозвучать в головах обоих, особенно в голове Горки, который совершенно не осознавал, что он делал в тот момент. Мелена была развязана, раскована алкоголем, перед парнем своей мечты, который был в костюме и галстуке-бабочке и говорил абстрактные вещи, которые, как ей казалось, она понимала… – Дай мне подсказку, – сказала она и ласково коснулась его руки. – Кто-то, кто всегда был рядом со мной. – Ах… – Друг… Очень важный друг, от которого я неизвестно зачем отдалялся. Это последнее предложение, предложение, которое изменило все навсегда. Предложение, в котором Мелена, бедная, невинная, увидела надежду, и, не в упрек ей, все, казалось, указывало на нее. – Тебе не нужно ничего говорить. Нет, она не вскочила и не поцеловала его, она сделала кое-что похуже – она заговорила. – Я всегда была влюблена в тебя, Горка. То, что ты прочитал в моем дневнике, не было выдумкой… Не то чтобы я ждала тебя, нет. Но не переставала любить тебя втайне все это время. Вот почему для меня слушать это… Язык Мелены замер, когда она увидела, как его лицо из красного стало белым, а затем желтым, и парню не пришлось ничего говорить, чтобы она, самая умная из группы, вдруг поняла, как только что облажалась. Ее тошнило, хотелось плакать, она дрожала, покрылась холодным потом… Яркий пример того, как тело и эмоции всегда идут рука об руку. Он собирался оправдаться, извиниться за недоразумение, но прежде, чем Мелена полностью потеряла контроль над своим телом, она успела слегка покачать головой, создавая почти незаметное отрицание того, что он понял. Представьте себе магазин товаров для дома, магазин посуды. Магазин, куда люди приходят, чтобы составить свой свадебный список. Китайские фарфоровые чашки. Вазы из саксонского хрусталя. Полки с расписанными вручную тарелками с нежными золотыми цветами… А теперь представьте, что в маленький магазинчик в замедленной съемке врывается шарик, как в клипе Майли Сайрус, и все крушит. Обрывки предметов, которые когда-то были ценными, теперь стали ничем. Острые, опасные кусочки, которые несколько секунд назад были частью чего-то прекрасного, созданного художником. Это было сердце Мелены – и жизнь – в тот момент. Разбитые осколки от разрушительного шара. Ничего. Мусор, пыль, боль и битое стекло. Когда люди попадают в аварию, они забывают, что произошло за несколько секунд до столкновения. Они помнят, как садились в машину, ехали на пассажирском сиденье и подпевали песням по радио, а затем они вспоминают больницу. Именно это и произошло с Меленой. Шок от ее ошибки был настолько сильным, что разум не знал, как с этим справиться… Она не понимала, что происходит. Она не знала, нужно ли ей ставить сначала правую, а потом левую ногу, чтобы ходить. Она вцепилась в фотографию, как будто это был один из тех оранжевых жилетов, которые бросают потерпевшим кораблекрушение людям на лодках. Она, без сомнения, просто плыла по течению. Но когда зазвонил телефон и она услышала голос матери, разрыдалась, вспоминая слово в слово то, что та сказала. Она, которая не любила говорить о том, что чувствует, не могла удержаться, чтобы не выплеснуть все это, как из пулемета горести и драмы… И они обе плакали по телефону. И с каждым словом Мелены они обе чувствовали боль. Это было очень болезненно для них обеих. Выйдя из ванной, Жанин никого не увидела и снова почувствовала себя неудачницей, аутсайдером, которого все забыли, той, на кого никто не рассчитывает, а платье, к которому она уже привыкла, снова показалось ей дурацким. Она могла бы оставить сообщение для Мелены, чтобы узнать, куда та подевалась, но казалось несправедливым, что она помогла ей осуществить мечту, что она принесла ей фотографию в рамке от фото с причастия, а благодарностью за это стали равнодушие и молчание. Она считала, что у нее есть все основания самой быть убийцей подростков, что у нее есть все основания убить их всех. «Какая отвратительная жизнь», – подумала она. Но все стало еще сложнее, когда мать ждала ее на новую сессию кризисного консультирования, посвященную ей, ее поведению и так далее. Родители упомянули хорошего психиатра, друга семьи, и ее мать сказала: – Ты никогда ничего нам не рассказываешь, дочка, мы ничего о тебе не знаем. На что Жанин с нехарактерной для нее серьезностью ответила: – Ты хочешь знать? Это замечательно. Я не сумасшедшая, мама. Прошлый учебный год был для меня ужасным. Я заявила на парня, который меня унижал, за насилие, а потом он оказался мертв, и нас заставили поверить, что это было самоубийство. Но я знаю и уверена… Даю руку на отсечение, что это было убийство… Что его убил тот же парень, который убил его тупую бывшую подружку. Но нет, я не убийца… Я просто подросток с нормальным телосложением и адекватными размерами одежды, но это общество настойчиво заставляет меня верить, что это не так и что я толстая. Но я не толстая, а если бы и была, ничего бы не случилось. Но люди осуждают меня за то, что я ношу сороковой размер, как будто съела на завтрак кучу человеческих младенцев, и это очень тяжело. И я думала о том, что лесбиянка на этой неделе, немного. Но я действительно думаю, что сексуальность не должна быть обозначена кем-то, даже самим собой. Так что, даже если я целовалась с моей подругой пару раз, не могу сказать, что я лесбиянка, независимо от того, как сильно хочу целовать ее в губы, может быть, ее грудь и, может быть, киску тоже, ну, не знаю… А сегодня я пошла на вечеринку, и все ушли, даже не попрощавшись со мной. Как будто меня не существует, и я начинаю думать, что невидима, как та девушка из эпизода «Баффи – истребительницы вампиров», сериала, который вы никогда не видели и не знаете, что это один из моих любимых сериалов. Что теперь вы хотите знать? Ни разу за мои семнадцать лет вы не спросили ничего обо мне, моих вкусах или интересах. Может быть, я действительно невидимка? Вы понимаете, что я говорю, не так ли? Ну тогда не неси чушь про крутых папочек, которые страдают, потому что они перепробовали уже все способы коммуникации со своей дочерью. Ты никогда не пыталась сблизиться со мной. Ты такая же, как и все остальные. Ты, мама, только и делаешь, что ходишь по дому с таким кислым выражением лица, как будто жизнь раздавила тебя чертовым катком. Катком – да. А папа… ну, папа… Не думаю, что он может сказать, какого цвета у меня глаза, не сходя с ума от перебирания всех возможных вариантов. Вы можете отвести меня к психиатру или куда угодно еще, но это не принесет никакой пользы. Он не увидит меня, потому что я невидима. Так же как полиция не увидела меня, когда я рассказала им все, что знала. Так же как никто не видит меня, когда я иду по коридору в школе… Никто не видит меня. Подростковый возраст – это очень одинокий путь, мама. И она замолчала. Пытаясь восстановить воздух, который она потеряла, выплеснув столько вещей с такой скоростью, она спокойно вздохнула и села на пол, раскинувшись, не заботясь о том, как плохо она выглядит с испорченным макияжем и золотистым мини-платьем, в котором она пришла, но из которого, вероятно, не сможет вылезти, не разрезав его ножницами. Отец начал плакать, создавая эффект домино. Сначала он, потом мать, а затем и главная героиня сцены, которая чувствовала себя ужасно, но, увидев, как родители с любовью и без вопросов обнимают ее, превращаясь в толпу плачущих людей, она поняла, что не была невидимкой, по крайней мере, для них. – Дочка, я точно знаю, какого цвета у тебя глаза. – Да, какого? – спросила Жанин, фыркнув. – Самый красивый цвет, который я когда-либо видел. И они обнялись на полу и плакали еще какое-то время. Глава 8 Можно сказать, что эта ночь была худшей для многих участников благотворительного вечера, как будто кто-то проклял место проведения, мероприятие и всех присутствующих, но ночь была длинной и только начиналась. Капли слишком горячей воды падали на тело и волосы Андреа. Она не любила мочить волосы перед сном, но ей хотелось избавиться от боли в груди, и она подумала, что вода может смыть ее вместе с ощущением прожитого дня. Ей это не удалось, и, словно съев горсть ржавых гвоздей, она вышла из душа и высушилась как могла. Ей было так больно…