А кто-то торжествующе сообщит, что едет в загородный пансионат или еще лучше – на горнолыжный курорт. И наступит пятиминутная тишина. А у коллег, обсуждающих рецепты салатов, мгновенно застынут лица: – Да-а? А счастливчик усмехнется: – Да, вылет завтра! А Катя будет одна. К маме придут подруги. Безусловно, ее позовут, но ей неохота, и к Веруну неохота. Неохота доставать с антресолей елку и коробку с игрушками, и делать салат неохота. Можно не делать, а купить все готовое. Но неохота и это. Хорошо бы себя уговорить, что это обычный день, подумаешь! Поужинать чем-то обычным и легким, налить чашку чая и просто лечь, посмотреть кино или почитать книжку, а назавтра отоспаться, до мятой, опухшей физиономии, до ломоты в спине и колоты в боках. Можно и так. А что, очень даже! Пожалуй, этот вариант самый удачный. Да, так и будет. Но звонить Чемоданову она точно не станет! Все, спать. Назавтра много дел. И кстати, хорошо бы попасть к маникюрше – Катя глянула на свои ногти. Да, с утра первым делом позвонить в салон, вдруг повезет и найдется окошко? Ну должно же хоть в чем-то ей повезти! Катя собралась выключить свет в гостиной, как ее взгляд упал на лежащий у двери ридикюль – раскрытый, развалившийся, улегшийся, как старая усталая собака. Завтра он отправится на помойку. Квитанции по квартплате, записки, рецепты – кому это нужно? Остатки человеческой жизни. А письма! Катя их не прочла. Может, не стоит читать? Неужели ей так интересны подробности чужой судьбы? Катя вертела в руках три конверта, перетянутые бечевкой от торта – она помнила, как ей всегда не хватало терпения развязать мелкие накрученные узелки и как она злилась. А мама смеялась: «Развязывай! Разрезать легко, а ты развяжи! Так вырабатывается терпение, потрудись – и получишь торт!» Глупость, конечно, зачем терять время? Вздохнув, Катя рванула веревку, и она, ветхая, тотчас порвалась. Надписи на конвертах были истерты, кое-как, еле-еле, с большим трудом можно было разобрать некоторые буквы. «Г. Москва, ул. Гиля…» – номер дома и квартиры нечитаемы. Улица Гиляровского? Фамилия стерта, а вот начало имени сохранилось – «Эмил…». Катя достала письмо из конверта. Дорогая моя Эмми, прекрасное и наивное дитя! Ты беспокоишься обо мне, а это напрасно. Все равно ничего не исправить. Диагноз мой подтвержден и сомнению не подлежит, в заключении три подписи: профессора Гадимова, профессора Стрешневича и академика Куралева. Кто посмеет возразить этим столпам? Выше их только Бог. Все мнения сошлись, дискуссий не было, ибо дискуссия невозможна. Как и третья операция. Гадимов вяло пытался, но его перебили – зачем мучить больного? И вправду, зачем? Знаешь, Эмми, а ведь я почти готов. Как понимаешь, без «почти» в таких случаях не бывает. Ну что делать. Значит, такая судьба. А с судьбой воевать бесполезно. Разумеется, видя мое растерянное и расстроенное лицо, они неумело пытались меня утешить, а я улыбался. Наверное, троица мудрецов решила, что я дурачок. Бога ради. Видела бы ты их лица! Ну а дальше пошло – Крым, санаторий, съемная квартира, потом опять санаторий, минимум на полгода, но главное – сухой крымский воздух, степь, море ну и так далее. Конечно, кумыс, здоровое питание и многочасовые прогулки. Словом, все давно известно, пластинка заезженная и точно не в моем случае – все проходили! Да и где на все это: бесконечные санатории, съемное жилище, здоровое питание – взять деньги? Цены там, разумеется, аховые, смешные, особенно в сравнении с московскими, и все же. Да, пару раз в год мне положены бесплатные путевки. Но я решил, что откажусь. Пусть воспользуется тот, кому это поможет. Послушно кивая, я всех внимательно выслушал, тщательно записал профессорские рекомендации – в общем, изо всех сил делал вид, что во все это верю. Но больше всего мне хотелось послать всех к чертям собачьим и рвануть в «Националь», где меня ждали друзья. Сесть за свой столик, взять графинчик коньяка, горячую, с каперсами, солянку, тарелку осетринки с оливками, черной икорки граммов эдак двести, лимончика с сахаром – и устроить поминки по собственной довольно нескладной и короткой жизни. А что, остроумно! Как ты считаешь? Да, самое интересное – в коридоре я, как джентльмен, подал пальто Стрешневичу. Симпатичный мужик, молодой, может, чуть старше меня. А он мне на ухо: – Не слушайте наших советов! Живите так, как вам хочется. Пейте, ешьте, любите женщин. Берите от жизни все. – И похлопал меня по плечу, грустно так подмигнул, мол, держись, старик. Все предопределено. Ты поняла? Стрешневич оказался самым честным из них. Впрочем, что обвинять остальных – врачебная этика. Ну и как ты догадалась, дорогая Эмми, я решил следовать совету профессора Стрешневича, наплевав на рекомендации и указания остальных. Так мне по сердцу. Я знаю, о чем ты подумала. Просто вижу тебя: нахмуренные брови, сурово сжатые губы. Моя милая Эмми рассердилась. Моя дорогая девочка готова к борьбе. Готова тотчас примчаться и заняться моим здоровьем. Эмми, дорогая! К чему суетиться? Чтобы продлить все это еще на пару месяцев? Ну хорошо, пусть на полгода. Даже на год. Но какой в этом смысл? В последние месяцы бодрости и желаний не ожидается, последние месяцы, дни, часы, минуты – строго постельный режим. Я буду слабеть, чахнуть, таять и гаснуть – в общем, ты поняла. Эмми, золотая моя девочка! Ну согласись, эти никому не нужные, жалкие и убогие потуги обреченного – полная глупость. Медсестры, выдавливающие бодрые, но кривые улыбки, нянечки со скорбными лицами, манная каша и кефир, врачи, отводящие глаза. И каждый из них знает: обречен, обречен, обречен, этот у нас ненадолго. Я не привык жить немощным, а главное – не готов привыкать. Нет, главное не это. Главное – смысл действий, смысл выбора. А здесь его нет. Я знаю наперед все, что ты скажешь. Моя природная лень, мое вечное сибаритство, мой страшенный, зашкаливающий эгоизм. И наконец, моя тяга к плохому. Да, все так, я и не спорю. Только какой смысл лишить себя напоследок всего, что приятно, любимо и дорого? Для чего? Чтобы сдохнуть на полгода позже в больничной палате, пропахшей лекарствами и аммиаком? Или я доживу свои дни за привычными и приятными сердцу делами? Да, теми самыми, что всегда тебя смущали – ресторанами, выпивкой, вкусной едой, игрой в карты, бесконечными друзьями – моими лихими попутчиками, ну и всем остальным, прилагающимся. Нет, дорогая. Я буду жить – доживать, – не меняя привычек. Да, буду наслаждаться и брать от жизни то, что она может дать. Брать охапкой, горстями, как самая жадная жадина. И на другое я не согласен. Не спорь со мной, Эмми, это бессмысленно. Я все решил, и мой приговор самому себе обжалованию и обсуждению не подлежит. Прими все как есть. Найди в себе мужество. Нескромно писать «так же, как я», и все же, моя дорогая! Я знаю, что, читая сейчас эти строки, ты пылаешь от гнева. И возражаешь, что это не мужество, а лень и эгоизм. Пусть так. Ты знаешь, что мне давно наплевать на определения. Да, я эгоист, а уж в нынешней ситуации тем более. Ужасная болезнь имеет право выписать индульгенцию. И полная чушь, что с болезнью люди становятся лучше, мудрее, сильнее, терпеливее. Нет и нет, не верь этим глупостям! Болезнь, как и старость, поднимает со дна самый мусор. Здоровый и сильный способен это скрывать – мы же хотим казаться лучше, чем есть на самом деле. А больной не способен, нет сил. Да и зачем? Больному уже все равно, что о нем подумают, нравится он или нет. В болезни наши недостатки и изъяны, наше несовершенство и пороки проявляются куда сильнее, мы обнажаемся, и нам плевать на условности. Так что прими меня таким, каков я есть. А если не примешь – поверь, я буду только счастлив! Откажись от меня, дорогая! Откажись, пошли к черту, разозлись, чтобы возненавидеть меня! Молю тебя, облегчи мою печальную участь. Влюбись наконец в своего Володечку или хотя бы не отторгай его, прими. Отдайся страсти, заморочь себе голову. «Забудься» – какое чудесное слово! Дай себе волю, наплюй на условности. Освободи себя от оков и наконец заживи. Вздохни полной грудью и заживи. В конце концов, выйди замуж! Создай семью, роди ребенка. Володечка любит тебя, а все остальное труха. Любит, я знаю, просто не все способны принять решение. Зато он честный, порядочный, и у него доброе сердце. А что до любви, моя дорогая, так я тебе говорил – от нее, от этой заразы, одни неприятности. Ты понимаешь, что это шутка, но в каждой шутке… Твоя семейная жизнь с ним будет спокойной и сытой, ты мне поверь, уж в людях-то я разбираюсь. Со мной не скучно, а с ним интересно. Но скука с Володей куда лучше, чем нескука с таким, как я! С Володей ты будешь самой счастливой! Вы подходите друг другу, вы из одного пластилина, и я уверен, что ты ни разу не пожалеешь об этом шаге. Вы оба мечтаете о тихой гавани, уютной пристани, спокойном причале. И правильно, в семейной жизни не нужны бури, тайфуны и потрясения. Семья – это мир и спокойствие, вечернее чаепитие и теплая пижама, куриный суп и сплетни про родственников. А что бы тебе дал такой человек, как я? Вечное беспокойство, бессонные ночи, дурацкие истории, в которые я любитель попадать, непонятные (тебе!) друзья, постоянные загулы и буйные пьянки, карты, бабы – прости, без них никуда… Это было бы твоей роковой ошибкой, твоим несчастьем, твоей бедой, вечной головной болью, бесконечным разочарованием, тревогой и заботой. Такому, как я, нужна сильная женщина, яркая, эффектная и колоритная, ушлая, ловкая и оборотистая бабенка. Словом, прошедшая и огонь, и воду, и Крым, и Рым. Вечно скандалящая и конфликтная сумасбродка, которую я бы немного боялся.