Он дернул меня за локоть, выводя из кладовки. — Не смей меня трогать! — закричала я, тогда он развернулся и со всего маху двинул мне по лицу, да так, что я отлетела в стеллажу, едва не расшибив себе голову. На меня упали пачки с тряпками и пластиковая банка с содой. Я замычала от боли. Половину лица жгло, словно огнем, взгляд потерялся. Я вообще не понимала, где я и что происходит вокруг. Оксанка попыталась закричать, защищая меня. Но уже через минуту, я услышала звук глухого удара. Краем глаза я увидела, что девушка упала на пол в отключке. У меня внутри все стянуло жгутом из страха и ненависти. Котовский вытащил из кармана скотч, коротким ножиком отрезал кусок и снова заклеил рот Оксане. Затем он подошел ко мне. Подобрал запасной ключ от кладовки, что валялся у моих ног, схватил меня за локоть и под спину, помогая встать. Ещё секунда — и я почувствовала, как мне под ребра уперлось дуло пистолета. — Пойдём, дорогая. И давай-ка, не рыпайся. Идёшь рядом со мной и делаешь то, что я говорю, тогда может быть обойдется без жертв. Мы вышли из кладовки. Я видела, как несчастная Оксана, распластавшись, лежала у одного из стеллажей без признаков жизни. Судя по всему, она была просто без сознания, но я боялась худшего. Котовский закрыл дверь на ключ, по-прежнему держа пистолет под моими ребрами. — Телефон давай, — он грубо дернул меня за руку. Я вытащила из кармана свой разряженный смартфон и протянула Котовскому. Тот хмыкнул, глянув на него, и убрал к себе. Затем кивком головы указал на коридор. — Идём. Я медленно пошла вперед, ощущая, как жжет от боли лицо. Головокружение мешало сосредоточиться, страх комом стоял в горле. Но всё это, конечно, меркло и бледнело по сравнению с тем, в какие неприятности я попала… Мне казалось, что мы шли по коридору целую вечность. Шаг за шагом, шаг за шагом. Я шла чуть впереди, Котовский сзади. Он вёл меня, а я гадала, сколько же интересно сейчас времени. Я надеялась, что Дима позвонит в клинику, позвонит на охрану, вызовет полицию. Котовский словно бы прочитал мои мысли. — Я знаю, что Волков будет искать тебя — даже, если он позвонит на охрану, ему скажут, что с тобой всё в порядке, ты только что собралась и ушла домой. — Какого чёрта? — шепнула я, морщась от болезненного ощущения в спине. У меня, наверное, синяк останется от того, как больно бьется и вжимается дуло пистолета в мою спину. — Сейчас на охране мой человек. Гришина убрали. — Убили? — в ужасе прошептала я, бледнея. — Полагаю, что нет, — усмехнулся Котовский, и тут же напрягся. Звякнул лифт, быстро открылись двери. В зал зашла уборщица следом за ней завхоз. Они о чём-то спорили, не особо обращая на нас внимание. — Так, — шепнул Котовский. — Быстро и тихо открывай кабинет Волкова. Заходим туда. Мы как раз были у двери нашего с Димой кабинета. Я тихонько повернула ручку и скользнула в кабинет, Котовский за мной. У меня защемило в груди — а я ведь уходила в надежде, что сейчас вернусь домой, и буду ждать там Димкиного возвращения, а что теперь? Стало так гадко, что захотелось разреветься. На помощь уборщицы и завхоза я не особо рассчитывала, особенно после того, как видела, что произошло с Оксаной. Котовский закрыл за нами дверь и повернулся ко мне. Лицо его было бледным, глаза словно бы бесцветными, с таящейся злобой внутри. — Ключи, — просто сказал он, и я тут же на автомате достала ключи и протянула ему. Тихо провернув ключ два раза, он выключил свет. — Уйди от двери, — сказал Котовский. Я попятилась назад, сама не зная как оказалась у Димкино стола — здесь для меня словно бы был какой-то островок безопасности. Я закрыла глаза. Димка здесь работал, и мне казалось, что здесь я чувствую себя более защищенной. Я посмотрела в окно — ни одной машины, кроме мерседеса Котовского. — Они сейчас найдут Оксану, — сказала я, плохо скрывая какое-то болезненное злорадство. Я посмотрела на Егора. — Не найдут. — Он, как и я имел ввиду уборщицу и завхоза. Мой человек с охраны уже предупредил их, что там идут работы, и туда сейчас заходить запрещено. — Гадина ты, Котовский! — вдруг закричала я в отчаянии, я сжала кулаки, со всей силы ударив по стене. Он вздрогнул, быстро обернувшись к двери, убрал пистолет под халат со стороны спины и быстро подошел ко мне. Он наотмашь ударил меня так, что у меня из глаз искры посыпались. Вкус теплой крови заполнил рот, как больно резануло в уголке губ, щеку снова зажгло, словно в огне. — Ещё раз заорёшь, будет хуже, — хватая меня за лицо и поворачивая к себе, сказал Котовский. Я молчала. Он вглядывался в моё лицо своими светлыми, словно бы какими-то безликими глазами, губы вдруг его исказила усмешка. Он вдруг наклонился и поцеловал меня, я с отвращением попыталась отвернуться. Он сильно дернул мое лицо, продолжая пытаться целовать меня в губы, он облизывал мои щеки, подбородок. Я мычала от отвращения, и как только осмелилась открыть рот с мольбой прекратить, он сразу же меня поцеловал по-настоящему. Это было совсем не так, как целовал меня Дима. Дима целовал меня с нежностью, с лаской, с какой-то безмерной любовью. Но эта грубость, насилие, это гадкая пошлость, с которой меня трогал и целовал Котовский, реагируя жёсткими ударами или руганью, на каждую мою попытку сопротивляться, я а они были бесконечными, сколько было моих сил. Я боялась, что он изнасилует меня. Но дальше его отвратительных лобызаний и облапываний дело, слава Богу, не пошло… — Знаешь, — наклонившись к моему уху, горячо зашептал он. — Ты очень сладенькая девочка, я понимаю, Волкова, правда… А ещё я знаю, что ты, моя сладенькая, выкрала компромат на меня из моего кабинета…. Я поёжилась, хотя ощущала себя так, словно бы во мне и вовсе не было никаких жизненных сил — словно бы я была тряпичной куклой, наполненной горечью, отвращением и желанием исчезнуть. Мне так было стыдно. Мне было противно и стыдно. Мне было стыдно перед Димой, перед родителями, перед собой… Я была словно искупана в грязи, намертво въевшейся в меня. — А ещё, — продолжил Котовский горячо шептать мне на ухо. Его шепот словно царапал меня, обжигал. Меня тошнило. — А ещё у меня уже давным-давно в кабинете Волкова стоит жучок, Варя. И я знаю, как он трахал тебя впервые здесь, на своем рабочем столе. Хорошо вам было тогда, да? Как думаешь, если я сейчас запишу на мобильный, как уже я трахаю тебя на его столе и скину ему, понравится ему, а? Как думаешь? — Ты больной придурок, — прорычала я, рыдая и пытаясь вырваться, но Егор вцепился в мои запястья и держал их, прижимая к стене. — Пусти меня… Пусти! — Молчать! — рявкнул Котовский. Он вдруг прислушался. Посмотрев на дверь, он заметил, что в коридоре погас свет. «Ну, всё, — с ужасом подумала я. — Значит, все ушли». К счастью для меня, это означало лишь то, что Котовский поспешил улучить шанс и убраться из клиники. Резко развернув меня и толкнув вперёд, к выходу из кабинета, он сказал. — Идём. И всё так же — тихо и без выпендрежа. Нам уже давно пора ехать. Мы вышли из кабинета Волкова, Котовский закрыл его на ключ, и мы направились к лифтам. Я чувствовала себя просто отвратительно. Меня спасало только то, что я пребывала в каком-то ватном мареве из ужаса и смирения с тем, что все равно ни на что не смогу повлиять. Мне было гадко от того, что Котовский смел ко мне прикасаться, гадко, что смел меня трогать. Если бы Волков узнал бы обо всём этом — он бы его убил. Но теперь-то что. Я надеялась только на то, что весь этот жуткий день не закончится тем, что меня изнасилуют и убьют или хуже — отдадут на растерзание каким-нибудь клиентам из борделя Котовского. Впрочем, гадать можно было бесконечно. А сил почти е было — два раза мои ноги подкашивались, но Егор подхватывал меня под локоть, встряхивал и прижимал к себе. Его сочувственно: «Потерпи ещё немного», как-то не согрело моё сердце. На первом этаже мы свернули в гардеробную комнату, где Котовский быстро оделся и позволил одеться мне. Я все делала еле-еле, и Егора это дико злило, поэтому он то и дело рявкал, поторапливая меня. Однако у меня от этого у меня ещё все больше валилось из рук. Наконец, плюнув, Котовский убрал пистолет за спину, натянул мне на голову шапку, застегнул кое-как пальто и, накрутив на шею шарф, схватил за руку, стремглав выводя из гардеробной комнаты. Меня тошнило. Так, что я думала, будто бы вывернет прямо сейчас. Котовский обменялся кивками с огромным чурбаном два на два, что прохаживался возле больших стеклянных дверей, затем мы вышли на улицу. Шел снег — мягко, ненавязчиво, осторожно. В морозно воздухе ощущалась зима и что-то чудесное, такое мягко, хорошее. Небо казалось темным, но свет фонарей, как и всегда, был небывало уютен, когда в нём танцевали снежинки. На воздухе мне стало легче — тошнота отступила, и голова стала работать как-то получше. Слабость, правда, уходила с трудом. По моим щекам лились горячие слёзы — я мечтала, что этот чудесный вечер мы могли бы провести с Димой, сначала прогуливаясь по ночному городу, а потом наслаждаясь дома свежим имбирным чаем. Господи, за что всё это так?… Котовский отвел меня к своему красному мерседесу, усадил на переднее сиденье, сам сел за руль. Он посмотрелся в зеркало, поправил прическу и улыбнулся, оставшись довольным собой. Затем он повернулся ко мне, схватил за подбородок и мягко поцеловал в губы. Скотина. Я дернулась и, свернувшись калачиком, насколько позволял ремень безопасности, и отвернулась к окну. Котовский усмехнулся и включил какую-то люто веселую музыку на одной из радиостанций. Машина рванула с парковки с некоторым визгом. Я смотрела на то, как мы пересекаем мои любимые улочки, на то, как мы уезжаем, оставляем их позади. На то, как Котовский увозит меня в страшную неизвестность. Я ненавидела его. Всем сердцем. Первое что почувствовала Оксана, была страшная боль. Эта страшная боль где-то в затылке, такая давящая, что даже пошевелиться было страшно. Вторая страшная продолжала мучить сломанную руку, но хуже того — запястье правой руки, оно горело словно в огне. Наручник давил, врезаясь в кожу до страшных кровоподтеков. Котовский настоящий изверг. Кто бы мог подумать, что такой известный врач-хирург, спасающий людям жизни, окажется гнусным подонком и извергом, который не глядя может убить, покалечить или ещё что-нибудь похуже… Оксана пошевелилась, мыча от боли. Она поняла, что рот её снова заклеен пластырем. Пытаясь припомнить, что вообще было, она постаралась собраться с силами и как-то привстать. Получилось сесть, хоть и с трудом, но почему-то это послужило к тому, что боль в голове стала меньше, зато рука, пристегнутая наручником, словно бы онемела, но только на секунду — раз, и прострел, словно током прошел до самого плеча. Оксанка опустила голову. Как же хотелось снять ненавистный пластырь со рта. Он попыталась оглядеться — темно, хоть глаз выколи, видны лишь очертания металлических стеллажей, каких-то ведер, бутылок со средствами. Оксана устроилась поудобнее, вытянула ноги, откинула голову на стену и попыталась отдышаться. Воздуха тут, конечно, не хватало. От боли и затхлого запаха, от запаха пота и крови подташнивало. Так и до панической атаки недалеко. Девушка попыталась успокоиться, вдох-выдох, вдох-выдох, надо просто набраться терпения. К тупой постоянной боли она уже более или менее привыкла. Нужно было просто успокоиться…. Холодный пот выступил на лбу — плохо. Волнение внутри вспыхивало неприятными мерцаниями. Оксана качнула головой. Короткие волосы слиплись от крови на затылке — ударила о стеллаж? Возможно. Этот урод, этот Котовский… Какова скотина… Варя, бедная Варя… Она хотела помочь. Ох, если бы не попыталась, может быть, ничего с ней и не случилось. А что теперь с ней? Как быть? Оксана прислушалась. Стук каблуков по полу. Как странно… Все уже давно ушли. Оксана искренне надеялась, что Котовский не вернется за ней так скоро… Впрочем, выбраться ей самой все равно не удастся. Но кто же это идёт? Стук каблуков по кафелю казался отчего-то знакомым, затем вдруг гулко зазвонил мобильный телефон. — Да? Оксана мгновенно узнала этот голос — это была Калинова Арина, бывшая жена Дмитрия Романовича Волкова. Стерва, которая с Котовским и затеяла всю эту муть с борделем. Но что ей здесь надо? Как она вообще сейчас сюда попала? У девушки внутри всё похолодело — наверняка, она пришла за ней. — Да, я уже здесь, — раздраженно ответила Калинова. Она подошла к двери кладовки, Оксана хорошо видела тень, в полоске света на полу. — Ты что, идиот, Котовский? Как, по-твоему, я должна успеть отвести ее на Новослободскую, ещё потом вернуться домой, собраться и доехать до тебя? Завтра утром жди. Да. А где вы? Ну, тем более. Бывай. Оксана не на шутку нервничала. Значит, эта стерва хочет отвести её в этот их притон на Новослободской. Там, где и Любашка застряла. Хотя… Кто знает, может, уже Люба давно сбежала оттуда. По крайней мере, Любашу туда таким способом не доставляли, как хотят отправить её, Оксану. Нужно срочно придумать какой-то план. Звякнул металл, ключ провернулся в замке, ручка задрожала и дверь распахнулась. Оксана прищурилась от яркого света и отвернулась. Арина, освещала телефоном кладовку, не сводя своего чертового прожектора с Оксаны. Глаза и так дико болели, а голова и вовсе стала заново трещать. Но воздух, в кладовку хлынула волна свежего воздуха, и Оксана с жадностью втянула в себя его. Запахло сладкими духами какой-то дорогущей марки, ощутился даже запах крема. — Ну, что, красотка, готова на волю? — прощебетала Калинова, заходя в кладовку. — Ничего себе, тебя Котовский разукрасил. Гад он, конечно… В голосе Калиновой даже послышались какие-то нотки сочувствия. Она подошла к Оксане, отводя телефон так, чтобы свет не бил по глазам. Аккуратно взяв ее за подбородок, она повернула её лицо из одной стороны в другую — Оксана позволила. Калинова скривила красивые губы. — Мда, Котовский, себе ты, конечно, не изменяешь. Арина дотянулась до краешка скотча, приклеенного к нижней части лица Оксаны, и потянула, снимая его с лица девушки. Та сразу опустила голову, начав тяжело хватить воздух ртом. — Мрази вы, — отдышавшись, сказала Оксана. — Мрази, каких поискать… — Ну да, ну да, как ещё, — просто хмыкнула Калинова, она достала из кармашка два маленьких ключика, подошла к холодной трубе, куда наручником была пристегнута рука Оксаны, и, подсветив себе замочную скважину, провернула ключик. Наручник открылся, и Оксана тут же дернула рукой, с диким ревом, она кинулась на Калинову, сшибая ее с ног. Та охнула от ужаса и полетела в сторону стеллажей. Каблуки подвели, она пролетела на них полметра, зацепилась локтем за полку и вместе со стеллажом с грохотом повалилась на пол. — Ах ты тварь! — во все горло заорала Калинова. Оксана, чисто на адреналине, потому что сил от слабости и боли почти не было, карабкаясь, перебралась к двери и кинулась в сторону лестницы. Колени подгибались, замерзшие ступни ныли. Окровавленное со страшным синяком запястье болело, но этой рукой, Оксана поддерживала ту, которая была сломана. От воздуха и шока кружилась голова. Девушка добежала до лестницы, прислонилась спиной к стене и стала осторожно спускаться вниз, стараясь не упасть — в глазах то темнело, то вдруг расплывалось. Было сложно спускаться, но добраться до черного входа — всего-ничего, там реально будет убежать, выбраться на задний двор, позвать на помощь… Господи… От озноба трясло, и холодный пот щекотал всё тело. Оксана добралась до лестничного пролёта. Нет. Ей не убежать. Ей не убежать. Ничего не выйдет. Она слишком слаба, и как синяк… Как открытая рана, как ссадина… Тяжело дыша, Оксана закрыла глаза, глядя в окно на задний двор — шёл мягкий снег. Снежинки в вальсе кружились в фонарных столбах света, казалось, были так рады, что наступает зима. Оксана сегодня утром тоже была в таком приятно настроении — родители прилетели на отдых, звонили, были рады, брат с женой обрадовал новостью — ждут первенца, так долго шли к этому.… И что теперь с ней будет? Её даже некому защитить? Бывшему плевать, он только за одним иногда приезжает, придумывая, что потерял какую-то вещь, что наверняка забыл ее у Оксанки еще с того года, как они вместе жили… А на деле — приезжает переспать и уехать ранним утром, оставив её одну в смятой постели. И она пускала его. Всегда пускала, всегда была рада ему звонку — потому что все ещё не могла до конца отпустить. Он сам ушел. К другой. Потом расстался с ней, нашел ещё одну, и вроде даже жениться собрался. А всё равно ведь приехал неделю назад. На прощание. Козёл… ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Куда собралась, принцесса? — спросил грубый голос. Шаркающие шаги на лестнице. Оксана подняла взгляд — шкафина два на два, лысый, глаза впалые, холодные. — Ты уж прости, не велено отпускать… Оксана даже не сопротивлялась, да и он сам понимал — чему сопротивляться. Девчонка полуживая. Игла у шприца короткая — боли в плече почти даже не почувствовала. Перед глазами всё сразу куда-то ушло, намокло белье — хотелось в туалет, а куда тут, когда все мышцы расслабились… Где-то наверху зацокали каблуки, послышались возмущенные крики Калиновой.