7 Я почувствовала, как возвращаюсь к жизни после долгого сна. Пробуждение было тяжелым, не могу сказать, что приятным. Всё тело болело, по затылку будто бы дубиной ахнули, а то, как затекли руки, и болело лицо после недавних побоев, я и вовсе молчу. Я попыталась сфокусировать взгляд на окружающем меня пространстве. Белый потолок, светлые стены со скользящим узором, дорогущие постеры в черных рамках. Где я? Поморщившись, я перевалилась на бок. Вот уж воистину самочувствие не очень. Голова кружилось, тошнота подступала с новой силой — сколько уже можно. Я положила руку на живот, и поморщилась. Поёжившись, я снова огляделась — лежала я на большой двуспальной кровати, к моему счастью, одна. Кровать была застелена красивым дорогим бельем в мелкий цветочек, мебель в комнате, начиная от комодов и стеллажей и заканчивая самой кроватью, была из Икеа. Сделано все было со вкусом, и вообще комната была вполне светлой и уютной. Мой взгляд упал на дверь — она была приоткрыта, но я видела кусок кафеля на полу, значит это санузел. Та дверь, что служила выходом отсюда, была закрыта, и вы глядело закрыто крепко-накрепко, должно быть на замок. Я припомнила вчерашний ужас, который пережила, и покачала головой. Должно быть, я в доме у Котовского. Он вез меня куда-то загород. Мелькнувший страх, заставил меня оглядеть себя — ну, оставил в спать, раздев до колгот и футболки — это, по крайней мере, лучше, чем голой. Надеюсь, что он со мной ничего не делал, пока я находилась в состоянии беспробудного сна после той дряни, которую он мне вколол. Впрочем, я не сомневалась в том, что он ко мне не притрагивался. Я опустила ступни на пол, и почувствовала, как меня повело. К горлу подступило, и я, набравшись всех оставшихся силенок, которые у меня были, кинулась в сторону санузла. Санузел был маленький, с душевой кабиной, раковиной, даже стиралкой, но главное — унитазом, к которому я кинулась, только и, успев подхватить волосы, собрав в хвост рукой. Меня мучительно вырвало. Так мучительно, что слезы полились из глаз. Вырвало два раза. Было так больно и даже обидно, что я слезы никак не хотели останавливаться. Спустив воду, я мечтая умыться обернулась и вздрогнула, ударившись локтем о стену, увидев Котовского. Он стоял, как холёный и с иголочки, в тонком свитере и джинсах, и, прислонившись плечом к дверному косяку, смотрел на меня с некоторым беспокойством, чуть приподняв бровь. — И часто это нас тошнит по утрам? — спросил он. — Не часто, — прохрипела я. Вставая и ещё раз благодаря Господа, что была хоть как-то мало-мальски одета. Я прошла к раковине и, открыв воду в кране, склонилась над ней. Прополоскав рот и умывшись, я вытерлась свежевыстиранным на вид полотенцем, что было аккуратно сложено на стеклянной полочке у зеркала, и повернулась к Котовскому. — Хм… — усмехнулся Котовский. Его светлые, отливающие рыжиной волосы были аккуратно уложены, красивое лицо, как всегда — будто бы с обложки журнала. — Это всё из-за дряни, которую ты мне вчера вколол, — отчеканила я, опираясь на раковину и складывая руки на груди. Горло и всю носоглотку до сих пор жгло из-за рвоты, живот тянуло, а во рту стоял неприятный привкус. — Ты шутишь? — спросил Котовский уже безо всякого веселья, он нахмурился, быстро оглядывая меня с головы до ног. — Это самое лайтовое снотворное, из всех, какие бывают в мире. Я мог бы вколоть его даже аллергику в превосходной степени, и тот разве только что зевнул бы после него раза в два больше, чем обычно. Не выдумывай. — Котовский чуть сощурил глаза. — Вы с Волковым предохраняться не пробовали? Он, вроде, известнейшим в мире врачом вчера был, уж, наверное, должен был догадаться, что бывает, если его баба пытается делать вид, что пьет противозачаточные таблетки, при этом на самом деле этого не делает. Я почувствовала, как во мне одновременно схлестываются две бесконечно жгучие волны — смущения и ярости, и воззрилась на Котовского, не скрывая гнева. — Во-первых, я никогда не обманывала Диму, во-вторых, дурацкие способы залететь с помощью обманок оставь для своих шлюх, — ответила я, опустив руки и сжав ладони в кулаки. — А, в-третьих, мы с Димой не предохранялись с самого начала. — Да ну? Чего это? — усмехнулся Котовский. Я пожала плечами, снова складывая руки на груди. — Это была его инициатива, я никогда не была против. — Надо же, — протянул Котовский. — Как он боится потерять тебя, а. — Мы оба боимся потерять друг друга, Котовский, — сверкая глазами, процедила я, глядя на Егора. — И ты, черт тебя дери, вообще к чему завел эту тему? Тошнота по утрам, кажется, ты тоже вчера был звездным врачом, не единственный признак беременности. — Да, конечно, — спокойно ответил Егор. — Первым считается задержка. Он указал мне на календарь, который висел над низким комодом с деревянными дверцами. Я скользнула взглядом по календарю. — Вот именно, — сказала я. — А задержки у меня… Я застыла на месте, не веря своим глазам. Есть задержка. Точно есть. Уже четыре дня как. — Чёрт… — выругалась я шепотом, и ощутив, как ослабели колени, села на махровый коврик на котором до сего момента стояла. Котовский расхохотался, доставая свой смартфон из кармана джинсов. — Да-да, да-да, что-то мне подсказывает, что Волкова вскоре можно будет поздравить, — сказал он, удаляясь в комнату. — Лида, алло? Лид, закажи, пожалуйста, в аптеке три теста на беременность. Один какой-нибудь самый дешевый и два прям лакшери. Ага. Ага. Давай. Я подтянула к себе ноги, все ещё неотрывно глядя на календарь. Неужели я беременна? Я не смогла сдержать тихой улыбки. Склонила голову, глядя на свой живот и положила на него руку. * * * Я вышла из санузла. Котовского видно не было. Дверь комнаты оказалась закрытой, что было неудивительным. Так, замечательно. Что мне делать? Я осмотрелась в комнате. В платяном шкафу — всего лишь одно платье, легкое, красивое, почти вечернее, но всё же нет. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ В комодах полно белья, халатов, полотенец. Я подошла к окну, подняла жалюзи — ух, какой вид. Красивый участок — весь в японском стиле, с декором прям-таки подобранным по всем параметрам — и меленькая водяная мельница, беседка в японском стиле, горстка серых камней, низкие мостики, круглые кусты и бонсаи. И много-много места — участок был огромен. Что ж, поздравляю тебя, Котовский с такой красотой, очень занятно, но мне пора домой. Егор Сергеевич вернулся в комнату через минут двадцать, вслед за ним через две минуты в комнату зашла, по всей видимости, та самая Лида в черном платье и белом переднике, с тугим пучком черных волос на затылке — женщина неясного возраста и очень незапоминающейся внешности. Мне она показалась строгой, но глаза в окроплении морщинок были, как будто, добрые. Котовский протянул мне новенькие пачки с тестами на беременность — такие ровные, украшенные пастельными линиями, видно, что дорогущие до космоса, один из них был в самой простой упаковке. — Можешь начинать, — сказал Котовский, вручая мне пачки. Он подошел ближе и, пользуясь тем, что руки у меня заняты, а стою я у самого окна и отступать некуда, он взял меня за подбородок, я даже пикнуть не успела, и осмотрел моё лицо. — Надо обработать. — Что, боишься, что Волков найдет тебя и прибьет за то, что ты руки свои распускаешь? — зло спросила я, отворачиваясь. Котовский посмеялся. — Нет, Волкова я не боюсь. Если бы я тебя, конечно, трахнул хорошенько, тогда бы разговор был уже другим, а это так — тьфу. — Егор поставил руку, уперев в стену, прямо напротив моего лица и склонился ещё ближе. — Знаешь, я мечтал бы попробовать какая же ты, Варя, каково это Волкову с тобой, когда он имеет тебя. Мечтал бы, попробовать его, попробовать тебя… А потом и вместе с вами двумя поразвлечься — это просто мой сладкий сон. — Ты больной придурок, — прошипела, выворачиваясь в сторону и отшатываясь подальше, потихоньку пятясь к другой стене. Он с улыбкой развел руками. — Ну-ну, у меня просто есть вкус к жизни, — рассмеялся Котовский. Мне аж тошно стало. До сих пор трясло мелкой дрожью от всех его этих речей. — К тому же, не воспринимай всерьез. Ты же знаешь — у меня новая любовь. Теперь мне больше никто не нужен, Варя. Это первое, а второе, моя дорогая Варечка, я не трогаю брюхатых — у меня принцип. — Ты даже такое слово, как «принцип» знаешь, — раздраженно бросила я. — Надо же. Хорошо, если и пользоваться умеешь. Скажи, Котовский, ты зачем вообще этот театр устроил? Егор вдруг посерьёзнел, складывая руки на груди. Я мельком обратила внимание, что Лидия всё это время находилась здесь. Сейчас она как раз раскладывала на столике у кровати завтрак для меня и, несчастная, должно быть, слушала всю эту жесть, который тут несет Котовский. Хотя кто её знает — может, она сама таких же взглядов. — Сразу отвечу на главный твой вопрос — никто тебя мучить и убивать не собирается, Соловьева, — сказал Его, и я чуть от облегчения не выронила все эти тесты на беременность, которые держала в руках. — Мне нужно, чтобы ты сегодня вечером увиделась кое с кем, для недолгого разговора, потом мы уедем, а ты здесь останешься. Уверен, что Волков найдет тебя — у него связи хорошие. Я нахмурилась. Странная история какая-то: и зачем я кому-то понадобилась? — Почему я? — спросила я, прищуриваясь. — Почему я должна с кем-то увидеться? Кто это? — Не могу сказать, — улыбнулся Егор и хлопнул руками по бедрам, туго обтянутым слим-джинсами. — Но ты всё поймешь, когда наступит вечер. Ничего не бойся — всего лишь разговор, и мы оставим тебя в покое. «Наверное, это как-то связано с моим романом с Димой, — подумала я. — Может, он имеет в виду Калинову?» — А что с Оксаной и Любой? — спросила я. — Обе были в СПА на Новослободской до вчерашней ночи. С Любой всё прошло гладко, но там и думать было не о чем, а с Оксаной — не очень. И если Люба сама хвостом за мной увилась и готова была работать хоть где — ценный кадр для нашей СПА, то с Оксаной-то вообще другая история. Фадееву бы я и в жизни не трогал бы, но, не поверишь, один из клиентов СПА как-то увидел её в нашей клинике и чуть ли нож к горлу мне не подставил — так её захотел. Он собирался отвалить мне огромный чемодан денег, если мне удастся доставить ее ему. Если бы все получилось, думаю, что никто никогда вообще не узнал бы, что с ней случилось. Знаю только, что он бы просто увез её в такие дали, что мне самому страшно думать, как бы она жила там с ним дальше. — Котовский покривил ртом. — Всё бы получилось. Я бы передал ее ему уже сегодня утром, но… Честно говоря, в мои планы вмешались обстоятельства, из-за которых мне пришлось переключиться на тебя, поэтому всё пошло через одно место. Я думал, что Калинова сможет как-то прикрыть всё, что там произошло, отмазать СПА, заодно передать Фадееву, но эта дура ни на что не способна. Бросив всё, она просто сбежала, а от СПА уже завтра камня на камне не оставят. Где конкретно те девочки, о которых ты спрашиваешь — я не знаю. Думаю, что их отпустили. А человек, который охотился за Оксаной, пару часов назад был убит в какой-то перестрелке — вот уж не знаю, как это всё так получилось. Не в силах всё выдержать, Я просто села на пол. — Господи, — прикрыв рот рукой, прошептала я. — Что же ты там устроил-то, Котовский… — Что смог, то и устроил, — ответил Егор. — И даже потеряв всё, могу сказать только одно — рад, что успел повеселиться и хорошо заработать. Денег у меня полно, а моя любовь будет со мной уже сегодня вечером. Так что, как только, мы закончим все наши дела на сегодня, мы сбежим, и нас так же никто не найдет. Вам же с Волковым желаю всего самого наилучшего. Поздравил бы ещё с пополнением, но всё же тесты для начала сделай. Котовский развернулся, по пути к двери он указал на разложенный на столе, весьма богато сервированный завтрак, и, не поворачиваясь, сказал. — Тебе надо поесть. Я тяжело вздохнула, ощущая, что больше всего на свете мне сейчас хочется выпить. И чего-нибудь покрепче. Я заметила, что Лидия уже ушла. Котовский тоже задерживаться не собирался. Он подошел к двери, и оглянулся. — Я зайду к тебе через пару часов. С этими словами он вышел за дверь, закрыв ее на замок. Мне снился лес — такой непроходимый страшный лес. Было темно, по деревьям всё ползли куда-то верх какие-то насекомые. Пели птицы, странное что-то пели, как-то не по-птичьему, пугающе так. Я обернулся на крик. Там в глубине, в самой густой темноте кто-то так сильно кричал, должно быть, звал меня. Страх сгущался внутри, страх и какая-то желчная ненависть. Я сделал несколько шагов — идти тяжело, тропинки никакой нет, сплошняком корни и камни. Куда идти, ноги подкашиваются, а крик становится все сильнее… — Не найдешь её, — шипел кто-то сзади. — Не найдешь… Голову ей отгрызу и всё… И захихикал. Так страшно захихикал, что сердце у меня замерло. Я обернулся, оскальзываясь на камнях. Там был мальчик, как будто бы ящерка, а как будто бы мальчик. Как это так? Не пойму. Гадость какая-то. И пасть у него была огромная — зубов больше, чем у акулы. Снова послышался крик. Я снова обернулся, глядя в чащу леса — присмотрелся. Нет уж, ничего не видно… Словно пелена, завеса из тьмы. Кустарник, камни и тьма кромешная, как пространство стертое. Никакого мальчика уже рядом не было, но шипение я услышал снова.