– Да, хорошо. – Я удивляюсь, когда он высвобождается из моих объятий и падает обратно на диван. Просто плюхается и потирает ладонями лицо. – Господи. Я встаю и закидываю его ноги на диван. Когда сажусь, заставляю его прильнуть ко мне, вытянув одну ногу, а другую положить мне на колени. Я улыбаюсь. – Я не хотел причинять тебе стресс. Извини меня. – Черт возьми. – Он вдыхает, продолжая тереть лицо ладонями. – Должно быть, я тебе действительно нравлюсь? – спрашиваю я, ухмыляясь. Он поднимает голову и, хмурясь, смотрит на меня. – Ты издеваешься? Тебя это забавляет? – Нет, – говорю я, буквально сдерживая смех. – Я нахожу тебя очаровательным. И восхитительным. Тот, кто сказал тебе, что у тебя плохой вкус, был идиотом. – Спасибо… – он вздыхает и откидывает голову назад, распрямив спину, пока я лениво глажу его бедро у себя на коленях. Возникает комфортная пауза, прежде чем он говорит, – Так… я всегда должен быть пассивом, когда мы занимаемся сексом? Мы можем поговорить об этом? Теперь я смеюсь. – Тебе не всегда нужно что-то делать, Джэ. Возникает неловкая пауза, прежде чем Джэ снова поднимает голову. – Кретин. Это звучит как «ты можешь пойти и переспать с кем-то другим и быть сверху, если хочешь». Теперь мы оба смеемся. Признание: я занимался сексом самыми разными способами и со многими людьми, но я никогда не был снизу, когда спал с мужчиной. Я не думал, что у меня есть комплексы по этому поводу, но, возможно, так оно и есть. Асао сказал бы, что это потому, что у меня серьезные проблемы с доверием… Возможно, он был бы прав. Я ласкаю рукой его бедро, поднимаясь выше, пока не провожу ладонью по его члену. Он стонет, тяжело дыша, и раздвигает бедра чуть шире. Мне нравится, что ему сейчас комфортно и он открыт, расслаблен и говорит то, что думает. Как будто все стены рухнули, и я наконец-то добрался до его сути. – Думаешь, я обращаюсь с тобой как с замочной скважиной? – Нет. Но было бы неплохо иногда пользоваться моим ключом. Раз уж он у меня есть. Я снова смеюсь. Ох уж это существо. – Я подумаю об этом, – говорю я, сжимая его. Джэ стонет, но в некотором роде посмеивается. Он улыбается и извивается под моей ладонью. – Он об этом подумает. Функции и использование моего члена вынесены на обсуждение. Жюри удаляется для совещания. Я продолжаю смеяться, и все напряжение, возникшее ранее, тает. Я меняю свое положение так, чтобы смотреть прямо на него, чтобы я мог протянуть свободную руку и погладить кончиками пальцев его челюсть. – Вздорный, аппетитный мужчина… Я удивляюсь, когда он резко поворачивает голову в сторону и ловит два моих пальца ртом. Он морщит нос, вызывающе, когда тянется руками и берет меня за запястье, чтобы пососать и облизать мои пальцы. Боже, он заставляет меня нервничать. Глава 21 Джуничи В понедельник вечером я сижу в одиночестве в чайной поместья клана Миёси в Хиросиме на замысловатой подушке, сложив под собой ноги. Я чувствую себя жертвой. Смотрю на часы: 19:15. Он заставил меня прождать вот так пятнадцать минут. Гарпия испытывает меня. Провоцирует меня уйти. Я мог бы. После вчерашнего кормления от Джэ я все еще чувствую себя сытым и полным энергии. Но я также нервничаю. На вкус он как ранговый вампир, но клянется, что им не является и не пьет кровь. Я чувствую себя испытуемым нового энергетического напитка, который поначалу кажется неплохим, но через три дня я могу вспыхнуть пламенем. Вот почему я остаюсь: чтобы влить немного проверенной, надежной чистой крови в мой богом забытый организм на случай, если кровь Джэ окажет какое-то неизвестное негативное воздействие. Рен Миёси, мой источник, – дело рук моего отца. Даже после смерти отец продолжает портить мне жизнь. Рен – чистокровный. Он неофициальный лидер королевства в префектуре Хиросима. Харука является официальным лидером всего Тюгоку. Но это огромный регион, и у него есть Кансай. Харука с его характером (беззаботным, медлительным и избирательно ленивым) позволяет клану Миёси управлять префектурами Хиросима и Симанэ, в то время как сам в основном занимается Окаямой и Тоттори. Мой отец официально предложил меня семье Рена в качестве источника, когда мы оба были еще детьми. Технически, согласно договоренности, мы уже должны быть соединены. Когда нам исполнился двадцать один год, надо было скрепить сделку. Мы пытались годами, но ничего не вышло. Наверное, потому что я искренне его недолюбливаю. Я питаюсь от Рена время от времени с тех пор, как нам обоим было по шестнадцать. Когда я впервые увидел его, то подумал, что он великолепен. Его глаза как ириски, что редкость для вампира японского происхождения, и у него длинные темные ресницы, которые практически касаются щек, когда он закрывает глаза. Он носит угольно-черные волосы до пояса, как будто мы живем в чертову феодальную эпоху. Они были той же длины и тогда, когда мы были молоды. Он всегда любил струящиеся мантии с замысловатыми узорами, и они прекрасно ему подходили. Когда я кормился от него в первый раз, у меня глаза горели огнем от его вкуса. Он казался мне восхитительным. Но когда он отстранился и увидел меня, то крепко ударил и сказал, что я «распутник». Назвал меня варваром или каким-то другим старомодным словом. Не могу вспомнить. С тех пор мои глаза не загорались. Я был сломлен. Не хочу кормиться от него, но мое тело приучено к нему. Я могу питаться от другого вампира первого поколения или, может быть, второго, но это не то же самое. Далеко не так удовлетворительно. В этом власть Рена надо мной – в том, что мой первый источник питания был чистокровным. В течение многих лет и во время переломного этапа развития моей вампирской биологии я был приучен к этой насыщенной, чистой вампирской крови. Это то, к чему привыкло мое тело. Даже когда я отчаянно хочу держаться от него подальше – и поверьте мне, я пытался – в конце концов, я возвращаюсь. Я всегда буду возвращаться, и он это знает. Чистокровные вампиры не так легко предлагают свою кровь. Они могут свободно питаться от других, но редко дают делать это с ними, потому что они считаются источником жизненной силы нашей расы. Чистокровный вампир может предложить себя дважды за всю свою жизнь. Это максимум. Так что я не могу просто найти еще одного чистокровного и питаться от него. В этом случае придется заключить договоренность о связи, чего я тоже не хочу делать. Так что я застрял с гарпией. – Здравствуй, Вайолет. Я смотрю прямо перед собой. Краем глаза я вижу, как он опирается о дверной косяк, одетый в какой-то шелковый халат темно-фиолетового цвета, распахнутый на груди. Он знает, что мне не нравится, когда он меня так называет. Я игнорирую его, словно он ребенок: если непослушных детей балуют, они продолжают вести себя плохо. Он шагает по татами, пока не оказывается прямо передо мной. Надо мной. Затем он плюхается на колени так, что мне приходится смотреть на него. Его волосы идеально блестящие и темные, зачесанные на левую сторону и ниспадающие на плечо. Его выразительные глаза ясны и полны озорства. Он ухмыляется. – Мне жаль, что заставил тебя ждать. Я усмехаюсь. – Не жаль. – Не жаль. – Он улыбается, приподняв бровь со сладкой злобой. – Ты заставляешь меня ждать, так почему бы мне не заставить тебя? Он тянется кончиками пальцев, чтобы дотронуться до моих губ, но я отдергиваю голову, прежде чем он их коснется. Я хмурюсь. – Я не заставляю тебя ничего делать. Пожалуйста, давай покончим с этим как можно скорее? Он вздыхает, а затем драматично падает передо мной, переворачивается на спину, и его халат разлетается по сторонам. Под ним он голый, и теперь выглядит неприлично, глядя на меня снизу вверх, а его нелепые волосы рассыпаны по татами. Он похож на кота, который хочет, чтобы ему почесали живот… или на эротическую картину сюнга[32] в стиле укиё-э. – Ты так холоден со мной, – хнычет он, глядя на меня глазами цвета ириски. Он проводит рукой по животу и вниз к обнаженному паху, подтягивая одно колено. – Мы не пробовали уже несколько десятилетий. С тех пор, как умер твой подлый старый отец. Займись со мной любовью. – Нет. Он молниеносно садится и крепко сжимает мой подбородок кончиками пальцев. Больше никаких притворств. Он наклоняется ко мне так, что наши лица находятся в нескольких дюймах друг от друга, а его глаза холодны, несмотря на их теплый, красивый цвет. – Мне нужно лишить тебя крови. Никогда больше не позволять тебе кормиться от меня. Что ты тогда будешь делать? – Он наклоняется и проводит языком по моему лицу. Я позволяю ему. Молчу, и когда он заканчивает, то снова смотрит на меня. – Что ж? – Ты всегда это говоришь. Но никогда не делаешь. – Я почти хочу, чтобы он это сделал, чтобы перестал ждать меня, думая, что мы волшебным образом влюбимся и будем вместе. Этого не произойдет. Он должен перерезать пуповину ради нас обоих. Отпустить все свои детские фантазии о нас и заставить меня страдать от ломки. Его длинные пальцы опускаются к верхним пуговицам моей рубашки. Он играет с ними, но не пытается их расстегнуть. Рен надменно усмехается. – Я никогда этого не сделаю. Как я могу лишить крови Джуничи Такаяму? Изысканного, всемирно известного модельера первого поколения. Я кормлю его. Я его источник, и я поддерживаю его существование – заставляю его разрабатывать одежду и очаровывать мир вокруг. А он кормит меня. С чего бы мне вообще отказываться от такой чести? – Ты лидер королевства… – Действующий, – говорит он, задрав нос. У Рена так много неуверенности в себе по отношению к Харуке, что это причиняет боль. Меня забавляет то, что они могли бы быть родственниками – если бы у Харуки был злой, показушный старший брат. Рен завидует статусу Харуки в аристократии (местном и международном), его древней родословной, его гендерно неоднозначной внешности и тому факту, что Харука младше по возрасту. Его «роскошному, привезенному из-за границы партнеру» (прямая цитата). Он еще больше раздражается, когда у Харуки отрастают волосы. Это его фишка, Рен всегда злиться, если кто-то делает так же. Судя по всему, ни у одного другого вампира не может быть длинных волос. Ему не нравится и то, что я провожу с Харукой больше времени, чем с ним. Я научился вообще не упоминать его в присутствии Рена. – И все же, – говорю, – ты мог бы открыться? Связаться с кем-то другим… – Нет никого другого, Вайолет. – Он проводит носом по линии моего подбородка, наклоняясь к моей шее. – Только ты. – Он облизывает меня, затем сильно впивается в мою плоть. Рен кормится, и я зажмуриваюсь от натиска извращенной, собственнической любви, которую он испытывает ко мне. Он вливает ее в меня, как будто это изменит мои чувства и заставит меня тоже его захотеть. Ошеломляет, как чистокровные могут это делать. Ненавижу. Но я научился закрывать свой разум от этого. От него и этого влияния – этой тяги и глубоко укоренившегося желания сделать меня своим. Мне требуется почти двадцать четыре часа, чтобы избавиться от его эмоционального багажа. Как только они проходят, я снова наполняюсь энергией, снова соображаю и могу избегать его еще восемь или девять дней. Это не самая лучшая система, но это все, что у меня есть. Сегодня пятница. Неделя была мучительно суматошной из-за поспешных переделок и попыток все успеть. Но свадебная церемония прошла гладко. Жених и невеста выглядели сногсшибательно (я разработал их традиционные кимоно и переделал наряды половины присутствующих вампиров), и теперь мы пьем напитки в дзен-саду, залитом сумрачным светом. На окружающих нас деревьях мягко светятся большие фонари. Это потрясающе. Эксцентрично. – Почему не пригласил Джэ? – спрашивает Нино, потягивая свой напиток. Он невероятно красив в облегающем костюме цвета шалфея, который я сшил для него несколькими месяцами ранее. Зеленый цвет отлично сочетается с медовым оттенком его кожи и янтарными глазами. Харуке он идет не так сильно, поэтому его кимоно глубокого серебристого цвета с акцентами того же оттенка. Нино подумывал надеть кимоно на это мероприятие, но струсил. Я бы сшил для него наряд. Он бы выглядел великолепно в чем угодно. – Во-первых, он сказал мне, что у него грипп. Во-вторых, зачем мне приводить гибрида человека и вампира на аристократическое мероприятие? Он просто отвлечет внимание от жениха и невесты.