– Не смейся надо мной… – говорит он, его глаза все еще закрыты. – Но я не люблю грозу. Ты не против компании? – Я… – Потирая рукой голову, взъерошиваю волосы, чтобы отвлечься от тепла, которое внезапно пульсирует в паху и змеится по позвоночнику. – Я… Ладно. Но с чего бы мне смеяться над тобой из-за этого? Еще одна вспышка, и Джун приходит в движение. Он пытается притвориться, но его походка слишком бодрая, когда он движется к моей кровати. Как раз в тот момент, когда гремит гром, он забирается на нее и ложится рядом со мной, немного свернувшись калачиком. Как только дом перестает грохотать, он говорит: – Потому что это заставляет меня чувствовать себя ребенком. Я слишком большой, чтобы вести себя так: буквально шесть футов один дюйм[54]. – Ты сейчас просто хвастаешься. – Я ухмыляюсь, глядя на него сверху вниз. Он уютно устроился в серой винтажной футболке и черных спортивках. От него пахнет чем-то, чем мне хочется вымазать лицо, но я не обращаю на это внимания. – Мне тебя не жалко. Ты все испортил. Его голова лежит на подушке, а руки под ней. Он моргает, глядя на меня своими ониксовыми глазами. – Какой у тебя рост? Пять футов… пять дюймов? – Эм, пять футов шесть дюймов[55], спасибо. Пожалуйста, не обманывай меня ни на дюйм. Джун лежа пожимает плечами, усмехается и закрывает глаза. – Не имеет значения. Ты идеален. Точно. С каких пор? Несколько месяцев назад он едва хотел находиться со мной в одной комнате. Но теперь я идеален? – Однажды ты сказал мне, – начинает Джун, – что тебе грустно здесь находиться, поэтому ты так долго отсутствовал. Ты по-прежнему грустишь? – Хм… немного. – Я закрываю книгу и кладу ее на прикроватный столик. Снимаю очки, массируя пальцами неизбежную отметину на переносице. – Не так сильно, как раньше, когда я приезжал проверить это место во время учебы в университете. Сейчас я чувствую себя ребенком, который присматривает за домом, пока родители в отъезде. Только вот, они не придут. Нет ощущения, что этот дом принадлежит мне. – М-м. Может, сделать ремонт? Поставь на нем свой собственный отпечаток? – Я бы хотел. – Я наклоняюсь, чтобы выключить лампу, затем устраиваюсь на спине рядом с ним. – Мне нужно принять кое-какие серьезные решения, прежде чем делать большие переделки. – Серьезные решения? Например? – Останусь ли я здесь надолго, или перееду работать в город работать, или туда, где есть настоящие вампиры, которым я могу помочь. От этого будет зависеть, как я займусь перепланировкой и интерьером: будет ли это сделано в соответствии с моими личными вкусами или более общими для покупателя или арендатора. – Куда бы ты ни отправился, Джэ, в конце концов, вампиры сами будут искать тебя. Просто требуется время на создание собственной общины. – Верно. Одри мне тоже это говорила. Но хочу ли я этого? Кто я такой, чтобы управлять чем-либо или руководить кем-либо? Я едва понимаю свое тело и то, что со мной происходит. Будто я когда-нибудь смогу «возглавить королевство». И может быть, я даже не хочу, чтобы меня беспокоили всей этой аристократической ерундой. Джун тихо смеется в темноте. – Я плохо влияю. – Может быть. Вероятно. – Я смеюсь. Снаружи вспыхивает свет от грозы, затем дом снова содрогается. Это кажется невозможным, но дождь, похоже, идет еще сильнее. У меня перехватывает дыхание, когда я чувствую, как Джун придвигается ближе, ложится рядом со мной, на волосок от того, чтобы коснуться меня, но он совершенно неподвижен Я чувствую тепло его тела, прохладный лавандовый аромат мягко витает в воздухе. Я крепко зажмуриваюсь и глубоко вдыхаю. Господи. Я так сильно люблю его и хочу. Стараюсь не обращать внимания на то, что его обычно кремовая, золотисто-коричневая кожа странного оттенка, как кедр, коричневая, но с примесью серого. Недостаточно теплоты. Не совсем правильная. Я знаю, если бы он питался от меня, ему было бы лучше. Я мог бы помочь ему с этим, и что-то внутри меня говорит, что мне было бы так приятно позволить ему это. Но сейчас все не так, потому что я даже не знаю, как себя вести дальше. Та версия меня, которая была раньше, та, которая без устали флиртовала и кормилась с его ладони… Мне стыдно за того человека. Я не знаю, существует ли тот Джэ, и хочу ли я, чтобы он существовал. – У меня есть еще один вопрос. – Джун зевает, его лицо наполовину поглощено подушкой, голос негромкий на фоне статичного звука проливного дождя. – Да? – Почему твоя мать в своих дневниках называет тебя Дэвидом? И если твой отец кореец, почему твоя фамилия английская? Я ухмыляюсь. – Это два вопроса… Я чувствую быстрый щипок за талию, и, клянусь, чуть не вскакиваю с кровати, будто сейчас вспыхну. Приподнимаюсь на одном локте, смотрю вниз на Джуна и дышу, как кролик, попавший в капкан, но он не двигается, а только улыбается. – Рассмеши меня? – Просит он. Сглотнув, я снова опускаюсь на простыни, но мое тело на пределе. Трепещет. – О-она хотела назвать меня Дэвидом. Но мой отец беспокоился о том, что я буду расти здесь с его фамилией, что это усложнит мне жизнь в дальнейшем, когда я захочу подать заявление и резюме на работу. – Расизм. – Да. – Я делаю вдох. – Поэтому они пошли на компромисс, и она назвала меня в его честь, но у меня ее фамилия. – Как зовут твоего отца? – Спрашивает Джун, открывая глаза, чтобы посмотреть на меня. – Чон Джэ-Хва. Так что в ее голове, все время пока она была беременна мной, я был «Дэвидом Чоном». Она продолжала называть меня Дэвидом даже после моего рождения, так что я стал воспринимать это как прозвище. В любом случае, я просто благодарен, что я не Дэвид Дэвис, что добавило бы разрушительный слой к моей тревоге. Джуничи тихонько смеется. Вся наша беседа поглощена дождем и ночью, мягкими простынями, теплом наших тел и энергий. Мы лежим неподвижно, даже не касаемся друг друга, но я чувствую своей кожей кокон, который мы каким-то образом создаем. Непреднамеренное, но неоспоримое притяжение и переплетение. Это ощущается приятно, безопасно и интимно. Мне хочется прижаться к нему и почувствовать его еще больше, но я не знаю, что сделает мое тело, и это меня пугает. Этот страх удерживает меня от того, чтобы пошевелиться и испортить идеальный момент. Поэтому я просто смотрю на него рядом с собой, пока он дышит с закрытыми глазами. – Твоя мать сделала правильный выбор. Дэвид – хорошее имя, – говорит он, затем вдыхает и снова зевает. Он лениво открывает свои черные глаза. – Я думаю… все вампиры и люди, которых я встречал по имени Дэвид, всегда отличались прекрасным характером. Тебе идет. Я продолжаю наблюдать за ним, глядя прямо в глубокие ониксовые омуты его глаз. Позволяю себе этот момент, поскольку моя природа на самом деле спокойна, как будто спит, а я незаметно улизнул, чтобы немного развлечься. – Спасибо. – Улыбаюсь я. Глаза Джуна снова закрываются. – Имя Джэ мне тоже очень нравится… Джэ – сексуально, но Дэвид кажется милым. Ласковым. Ты и то, и другое… Какое животное милое, но опасное? – Енот. Джуничи открывает глаза, хмуро глядя на меня, но я смеюсь. – Нет, – ругается он. – Ты не похож на животное, которое опрокидывает и роется в мусорных баках. – Может, и похож. Дай мне минуту. – Я все еще хихикаю, но Джун не улыбается. – Скунс? Что-то бешеное и непредсказуемое, – предлагаю я, приподняв бровь. Джун смотрит на меня, затем фыркает, ворочается и закрывает глаза. – Ни то, ни другое – и я не имею в виду опасное, как жестокое. Я имею в виду чувственное. Манящее. Но я рад узнать, где ты видишь себя в своей голове. Теперь у меня есть четкое понимание того, с чего мы начинаем, и какой путь нам предстоит проделать. Я усмехаюсь. – Мы? – Мои глаза расширяются. Едкий вопрос вылетает у меня изо рта еще до того, как я успеваю его обработать. Не собирался спрашивать это вслух, но не удержался. Но Джун не упускает ни единого шанса. – Мы. Ты и я, солнышко. Если ты не укажешь обратное. Наступает пауза, и он снова открывает глаза, смотрит на меня и ждет, что я скажу. Когда я этого не делаю, он снова сворачивается калачиком. – Спокойной ночи. – Спокойной ночи… Пространство между нами затихает, но шум дождя все еще порывист, ветер хлещет по стенам коттеджа. Гром и молния стихли, я лежу и слушаю, борясь со сном, потому что хочу, чтобы этот момент не кончался, чтобы мы просто жили и существовали в этом мирном, идеальном пространстве в центре бури. Джуничи любит утренний секс. До встречи с ним я обычно занимался сексом под покровом ночи, когда имеют место все виды беспринципного поведения. Так и должно быть, думал я. Как будто вещи, которые вы делаете, как-то скрыты, и в них есть легкое чувство стыда. Негласное, но общепризнанное. Не то чтобы у меня никогда не было секса днем. Просто это не было обычным делом. Ночное время казалось мне более естественным. Только не Джуну. Первым делом утром, когда солнечный свет пробивался сквозь его нелепую стеклянную стену, он ласкал и тискал меня. Я просыпался от нежных поцелуев в изгиб шеи или по обнаженной спине, от его длинных пальцев, поглаживающих мои бока. Однажды я проснулся, задыхаясь от дерзкого укуса в бедро. Невероятно. Джун не испытывает ни капли стыда, занимаясь любовью. Он упивался моим телом и солнечным светом, словно тот был прожектором, и он хотел, чтобы весь мир увидел, что мы делаем. Как прекрасны мы были обнаженные и сплетенные вместе, и как превосходно он доводил меня до экстаза. Исполнительское искусство. Утро. Я лежу на спине, не сплю и смотрю в потолок. Моя природа, может быть, и спала прошлой ночью, но сейчас она бодрствует и практически ревет во мне, дикая и лихорадочная, стреляющая вверх и вниз по моему телу, по каждой поре и каждому дюйму моей кожи. Я хорошо спал всю ночь. Возможно, лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Но теперь мне кажется, что моя природа отплатила мне десятикратно за эту единственную мирную ночь. Я собираюсь встать, когда чувствую, как Джун шевелится рядом со мной. Его голос звучит хрипло, когда он потягивается: – Доброе утро. – Привет. – Я сажусь прямо. Он делает незначительные движения, а его запах разносится веером и омывает меня волнами. Я делаю вдох, чтобы попытаться успокоить безумие, происходящее внутри меня. – Т-ты хорошо спал? Хочешь позавтракать? – Мой голос звучит хрипло, и я тяжело сглатываю. Джуничи медленно садится, затем поворачивает голову и смотрит на меня. – Да. Я киваю.