– Может, мы сбили его со стола, когда выбегали из комнаты? – сказал я и только потом понял, как несуразно это прозвучало. – Это невозможно, – сказал он, уставившись на телефон у себя в руке, как будто тот вот-вот заговорит с ним и объяснит свою внезапную способность летать. – Тогда или здесь обитают привидения, или у тебя не такая хорошая память, как ты думаешь. Судя по виду, ему не хотелось закрывать тему, но в конечном счете он вернулся в кровать, и мы выключили свет. Кое-что не давало мне покоя, и я не мог позволить вечеру закончиться, не упомянув об этом. – Возможно… что Рейчел педофилка. Я знаю, что среди женщин это встречается реже, или по крайней мере полагаю, что это так. Но это возможно. Я не ожидал, что Мэттью тепло воспримет это, и его следующие слова меня удивили. – Это приходило мне в голову… но не очень подходит. Он почти в возрасте согласия – не маленький ребенок. – Это все равно незаконно, – сказал я. – И здесь, в Штатах, и дома, даже если он не девственник, как мы знаем по его кенсингтонским приключениям – о которых ты, похоже, больше переживал. – Я знаю, – вздохнул он. – Я не оправдываю это. Давай просто… поговорим об этом утром. Он перевернулся на бок, положив конец обсуждению. Мне потребовалось много времени, чтобы заснуть, и, судя по тому, как крутился и ворочался Мэттью, к нему сон пришел тоже не сразу. Глава 27 Чарли Третий день после убийства Я рассказываю детективам, что произошло той ночью на Лонг-Айленде, придерживаясь правды как можно ближе, не упоминая при этом Титуса. Вместо него я называю Мэттью в качестве неодетого мужчины, шарахнувшегося от полуночного визита Рейчел. – А откуда Рейчел знала, что вас не было в комнате с Мэттью? – спрашивает инспектор Оконджо, продолжая записывать в блокнот. – Я говорил, что собираюсь на пробежку, раньше тем вечером, перед ужином. Я звал Мэттью с собой, но он сказал, что хочет лечь пораньше. Инспектор Оконджо не выглядит убежденной. – Все равно кажется странным, что она стала бы так рисковать. Я имею в виду, это была весьма поздняя пробежка. Я пожимаю плечами: – Ну, наверное, она видела, как я уходил. Ждала удобного случая. – Удобного случая наброситься, – кивает сержант Стимсон, явно знакомый с подобными ситуациями, на что получает неодобрительный взгляд от старшей по званию. – Ваши родители или работодательница Рейчел, Мерил, осудили ее после этой… ситуации? Я полагаю, вы им рассказали. По моей спине как будто медленно стекает ледяная капля. Я не думал, как быть с этим. Честно говоря, я едва ли обдумывал что-то как следует. – Нет. Мы собирались на следующий день. Мы с Мэттью… обсуждали это, когда Рейчел ушла обратно к себе. Но решили ничего не говорить. Просто следить за ней. И справедливости ради, после этого больше попыток не было. Инспектор Оконджо поднимает бровь. – Мы побеседуем с Мерил позже, – говорит она. – Узнаем ее видение всего этого. Она закономерно была в шоке, когда мы разговаривали в первый раз, так что будет неплохо уточнить эти детали. Посмотреть, не вспомнит ли она чего-то нового. Не знаю, видит ли детектив беспокойство в моих глазах или просто ждет реакции, но она удерживает мой взгляд непривычно долго, а затем говорит: – Мы пока оставим все как есть. Но на каком-то этапе нам может понадобиться еще раз побеседовать с Титусом. Холодок вдоль позвоночника превращается в ледяной ожог. Меня хватает только на дерганый кивок и «Хорошо», прежде чем я слишком быстро встаю и провожаю детективов из библиотеки. – Мы понимаем, что это тяжелое время для вас, – говорит инспектор Оконджо, выходя из дома. – Надеюсь, вы понимаете, что мы просто хотим убедиться, что обвинения против Рейчел надежные и здесь не происходит ничего… необычного. – Необычного? – спрашиваю я, и голос мой звучит нетипично высоко. Она не отвечает напрямую, лишь кивает и выходит за дверь. – Спасибо за ваше время, мистер Аллертон-Джонс, – говорит сержант Стимсон чуть-чуть дружелюбнее, чем в самом начале. Может, они не до конца определились с ролями доброго и злого полицейского? Затем я вижу, как он еще раз оглядывает окрестности дома, спускаясь по ступенькам, и с усмешкой качает головой. «Мы для них не люди, – думаю я. – Мы вещи. Реквизит в их пантомиме. Актеры в их странной пьесе, которыми двигают и умело управляют». – Если им в самом деле снова понадобится поговорить с Титусом, – говорит Джейкоб, когда я закрываю дверь. – Просто позвоните мне. И помните, вы можете присутствовать, как законный представитель мальчика. Ему не обязательно делать это одному. Я киваю. – Спасибо. Мне надо немного подумать. Хотите поговорить с отцом? Я могу найти его. Джейкоб качает головой. – Вообще-то я опаздываю на другую встречу. Ваш отец позвонил мне перед самым выходом. Он осматривает меня, будто я все еще ребенок, сидевший на подоконнике во время родительских званых ужинов и время от времени пытавший разговаривать с гостями в своей несомненно раздражающей, развитой не по годам манере. – Выше голову, мой дорогой мальчик, – говорит Джейкоб, кладя ладонь мне на плечо. – И конечно, само собой, я очень, очень сочувствую вашей утрате. Не уверен, говорил ли это как следует раньше. Мое сердце разрывается при виде того, что ваша семья переживает подобное. Но я уверен, что все вы справитесь. Я улыбаюсь ему. – Очень надеюсь. Я снова открываю дверь, и Джейкоб выходит. – Кто-то доставил цветы, – говорит он и наклоняется за ними. – Странно, что не позвонили в дверь. Я забираю у него букет. Он состоит в основном из роз, уже поставленных в вазу, и к ним прикреплен конверт. Я прощаюсь с Джейкобом и закрываю дверь, поставив цветы на один из столиков в прихожей, а конверт положив рядом. Я собираюсь подняться и проведать Титуса, когда из кухни выходит мама. – Дорогой, что происходит? Полиция ушла? – Да, – рассеянно отвечаю я, не желая обсуждать сказанное, но зная, что, наверное, должен. – Отец в кабинете и хочет поговорить с тобой, – говорит она, внимательно глядя на меня обеспокоенными глазами. – Ты и правда плохо выглядишь. Я думаю, что тебе следует прилечь. – Я в порядке, – сдержанно возражаю я. – Я просто хочу проведать Титуса. От этого она выглядит еще более огорченной. – Я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь, – говорит она, но отпускает меня без дальнейших протестов. Я не знаю, что делаю. На самом деле, прошедшие сорок восемь часов стали для меня периодом неприятных открытий: я ужасен в тактике, планировании и импровизации на ходу. Я чувствую, что ситуация вырывается из-под контроля, и шагаю вверх по лестнице через одну ступеньку. Титус лежит в кровати. Меня тревожит его привычка спать днем после смерти отца – хотя приходится напомнить себе, что прошло всего два дня. Я не знаю, сколько должны длиться шок и горе, но, вероятно, оправданно для пятнадцатилетнего мальчика все еще не держаться на ногах после жестоких событий две ночи назад. Подойдя ближе, я вижу, что он не спит, а читает книгу, лежа на боку, вдавив твердую обложку в подушки. Я сажусь рядом с ним, и он закрывает книгу, заложив страницу ладонью. Я вижу название: «Восхождение Ганнибала» Томаса Харриса. Я нахожу мрачность его выбора – неожиданно кровожадный и узкожанровый выбор для читателя, который обычно интересуется классикой или художественной литературой, – настолько настораживающей, что едва не морщусь. Однако, я решаю не комментировать. – Ты как? – тихо спрашиваю я, как будто сама комната спит и слишком громкий звук вызовет ужасные вещи. – Бывало лучше, – отвечает Титус, подтягиваясь на кровати, чтобы нормально сесть ко мне лицом. – Тебе надо поговорить? – спрашиваю я, положив ладонь ему на руку. Титус мотает головой. – Только что тут была полиция. Я думал, что они попросят поговорить с тобой, но сегодня их интересовал только я. Однако, они, вероятно, вернутся, как только поговорят с Мерил. Он выглядит озадаченным. – С Мерил? Я глубоко вдыхаю. – Ситуация с Рейчел, на Лонг-Айленде, когда она пришла в твою комнату ночью… Я рассказал им. Но я сказал, что она пришла в спальню твоего папы – не твою. Сказал, что уходил на пробежку, а она попыталась… сблизиться с ним. А он ее отверг. Я подумал, что это хороший способ представить, будто она… не знаю… обиделась на него. Но я забыл… – теперь мой голос дрожит, почти превращаясь в рыдание. – Я забыл, что она могла рассказать Мерил, что ее застали в твоей комнате, а не у Мэттью… так что, может, это сделало только хуже. Я вытираю глаза и пытаюсь совладать с эмоциями, дыша медленно и четко, в мозгу смешивается паника из-за происходящего и злость на себя за такую глупость – и за то, что плачу перед Титусом, когда мне нужно, чтобы он был сильным. Титус удивляет меня легким пожатием плеч.