– Надо его найти. Сейчас. Мэттью потащил меня за собой. Я видел, что Руперт не понимает, идти ему с нами или нет. Он решил оставить нас в покое и попрощался со мной коротким кивком, пока я старался не споткнуться. – Отпусти меня, – рявкнул я на Мэттью. – Ты ведешь себя глупо. Я не понимаю, почему… Вокруг бассейна общались люди, и я заметил среди них маму. – А я гадала, куда вы оба подевались, – улыбнулась она. – Твой отец беседует с тем журналистом из «Таймс», который тебе нравится. Который комментирует СМИ. Если хочешь, мы можем присоединиться… – Вы видели Титуса? – перебил ее Мэттью, на мой взгляд, довольно грубо. Мама выглядела закономерно ошарашенной. – Э… нет. Ой, да, подожди, он разговаривал с Пиппой. Кажется, они пошли в сторону конюшен. Ничего не ответив и не объяснив, Мэттью двинулся в указанном направлении, держа в одной руке телефон и пытаясь дозвониться Титусу на мобильный. – Что происходит? – спросила у меня мама. – Что с ним не так? Я покачал головой. – Извини, я… может, ему нехорошо или еще что. Увидимся позже. Я оставил ее в растерянности и побежал за своим мужем, который уже обходил разбросанные вокруг бассейна хижины, приближаясь к границе главного сада и поля. Когда стало видно конюшни, Мэттью так резко остановился, что я врезался в него. – Что еще? – спросил я, раздражаясь всерьез. Он склонил голову набок, явно прислушиваясь. И тогда я тоже услышал. Тяжелое дыхание и аханье. Потом тихий смех. – Поверить не могу, – пробормотал Мэттью и зашагал к задней стене первой конюшни. Я последовал за ним, в результате чего перед нами одновременно предстала одна и та же картина. Титус и племянница Руперта, Пиппа. Последняя прижималась спиной к стене, а первый погружался в нее. Пиппа заметила нас первой и завизжала: – О, Боже! Она начала колотить Титуса по плечу, а он продолжал толкаться в нее. Мэттью не стал ждать, пока он поймет; он шагнул вперед и схватил Титуса, отрывая его от девушки. – Какого хрена? – заорал Титус. – Ты чего творишь? – вызверился на него Мэттью. Титус торопливо пытался натянуть трусы, Пиппа разглаживала платье и надевала туфли. – А на что это похоже? – крикнул Титус в ответ. – Тебе пятнадцать! – рявкнул Мэттью. Я никогда не видел его таким злым. – Я не могу сейчас разбираться со всем этим. Во что ты превратился? Трахаешься за конюшнями на свадебных годовщинах? Ты ребенок! Лицо Титуса переполняли оскорбление и вызов. – Я устал, что мне вечно указывают, что мне можно, а чего нельзя. Я всю жизнь поступаю по-твоему, и единственный раз, когда я хочу немного повеселиться, ты просто… – Повеселиться? – сказал Мэттью, хватая его за грудки. – Это не веселье, это недостойно тебя. Это безответственное поведение, каким отличался твой мерзкий, одурманенный наркотиками, нимфоманиакальный папаша. Он оттолкнул Титуса от себя, и лицо мальчика из гневного стало огорченным. На мгновение упоминание отца Титуса сбило меня с толку: мне показалось, что Мэттью говорил обо мне. В конце концов, в юности мне и самому не были чужды любовные связи за конюшнями. Но потом до меня дошло. Он говорил про Джонни Холдена. – Просто оставь меня в покое, – сказал Титус, в его голосе слышались подступающие слезы. Он повернулся, чтобы уйти от нас к Пиппе, которая застыла на краю этой странной сцены, явно не зная, следует ли ей подождать, чем дело кончится, или искать убежища от ярости. – О нет, – сказал Мэттью. Он снова схватил Титуса, твердо развернув мальчика. – Мы уезжаем. К моему удивлению, Титус особо не сопротивлялся. Изо всех сил сдерживая слезы, он вытер глаза тыльной стороной руки и позволил увести себя. Я открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь Пиппе, которая все еще таращилась на нас, но не смог ничего придумать. Я лишь слабо улыбнулся ей, затем последовал за Мэттью и Титусом по газону обратно к дому. Мы успели добраться до вестибюля, прежде чем нас остановили. – Чарльз? Мэттью? Вы куда? Я оглянулся. Мама торопилась перехватить нас до того, как мы выйдем за дверь. – Я думаю… Я боюсь, мы уезжаем. Мэттью не очень хорошо себя чувствует. Я показал на него, но он уже спустился по ступенькам на подъездную дорожку и приказывал одному из молодых людей у входа подогнать нашу машину. Мама пристально посмотрела на меня, ее глаза шарили по моему лицу, пытаясь понять, что не так. – Ты выглядишь… напряженным. Что-то случилось? Я оглянулся на ступеньки и дорожку. Титус и Мэттью стояли по-отдельности в ожидании машины, Титус сердито пинал гравий. Мама тоже их увидела. – Что происходит? Титус в порядке? Он выглядит расстроенным. Я покачал головой: – Все хорошо. Он… просто напряженный день. Мама выглядела справедливо озадаченной моими словами. Хруст гравия объявил о прибытии нашей машины, за ним последовал звук открывающихся дверей. – Чарли! Быстро! – крикнул Мэттью. – Извини, мне надо идти, – сказал я маме. – Это просто Мэттью. У него болит голова или что-то такое. Я отвернулся от нее и начал спускаться по ступенькам. – Если ему так плохо, может, не стоит садиться за руль? Голос не принадлежал моей маме. Это сказал кто-то другой. Я обернулся. Из дома вышла Рейчел с бокалом шампанского в руке. Что-то в ней моментально насторожило меня. До некоторой степени так было всегда, но сегодня будто усилилось. Ее глаза блестели, лицо было внимательное и любопытное, и у меня появилось странное ощущение, что она понимает в происходящем больше, чем любой из нас. Решив игнорировать ее, я повернулся к маме и сказал: – Прости. Я позвоню тебе позже. Я отвернулся, спустился по ступеньками и сел в уже заведенную машину. Мэттью ничего не говорил, пока я закрывал дверь и пристегивался; он просто быстро развернул машину и разогнал ее до скорости, которая казалась превышающей. В зеркале заднего вида я видел, как мама вернулась в дом. Но другой силуэт на несколько секунд задержался на верхней ступеньке. Рэйчел стояла на фоне особняка Эштонов, залитого потусторонним светом алого заката, и смотрела, как мы уезжаем. __________ Поездка домой выдалась напряженной и полной ругани Мэттью и Титуса, которые кричали и огрызались друг на друга. На по-настоящему опасную почву это зашло, только когда Мэттью снова упомянул биологического отца Титуса. Титус, который настаивал, что со стороны Мэттью было очень неправильно прерывать его секс с Пиппой, сказал, что это «лицемерие» и что он уверен, что мы оба в свое время поступали и хуже. Я увидел, как побелели суставы Мэттью, когда он стиснул руль и ответил: – Я просто хотел бы, чтобы ты контролировал себя во время семейных выходов. Мы были на годовщине свадьбы Эштонов, а не на школьной тусовке в каком-нибудь клоповнике. Титус фыркнул: – Теперь ты говоришь как сноб. – Я также заметил, что ты был без презерватива. Как можно быть таким глупым? Ты же смышленый, умный, здравомыслящий. Ты понимаешь, как рискуешь? В зеркало я увидел, как Титус покраснел. – Я серьезно не думаю, что у Пиппы ВИЧ или… – Я говорю не про чертовы ЗППП, я говорю про беременность. Вот так и совершаются ошибки. Ошибки, способные сломать жизнь. Молодые люди ведут себя безответственно, совокупляясь без защиты… – Ты имеешь в виду ошибки вроде меня? – теперь Титус кричал, и из его глаз выкатилось несколько слезинок. – Ты говоришь, что из-за того, что я веду себя как любой мальчик моего возраста, я каким-то образом вырасту в плохого наркомана, как мой отец? То есть ты думаешь, было бы лучше, если бы я никогда не рождался? – Да Бога ради, я говорю не это, – сказал Мэттью и резко вильнул машиной, так что пришлось быстро реагировать, чтобы остаться на своей полосе. – Останови на обочине, когда будет можно, – твердо сказал я. – Что? – спросил он, бросив на меня взгляд, словно только что вспомнил о моем существовании. – Я серьезно. Тебе нельзя за руль, когда ты так злишься.