Глава 39 Чарли Менее недели до Мэттью сел в кресло рядом с камином. Потер лицо. Откинул челку со лба. И продолжил говорить, глядя в пол. – Я хотел верить, что Колетт сдержит свое слово насчет отказа от наркотиков. И какое-то время было похоже, что у нее получалось. Потом стало ясно, что она по-прежнему встречалась с ним. По-прежнему проводила время с Джонни, несмотря на то, что знала, что он сделал со мной. У меня начались панические атаки. Я просыпался по ночам, уверенный, что мужчины в масках вернулись и кастрируют меня или изнасилуют охотничьим ножом, или опять свяжут веревками. Я начал принимать таблетки – опиоиды, по рецепту – мне казалось, что я все еще чувствую синяки от их жестокого обращения. Меня приводили в ужас мысли о том, что Колетт может привезти его в горы и мне придется встретиться с ним лицом к лицу. Я начал избегать ее, хотя это явно ее обижало. Меня подмывало выяснить отношения с ней, сказать, что она предает меня, оставаясь с этим психопатом. Но я не стал. Я вообще не мог об этом говорить. В Рождество она подошла ко мне и попросила – на самом деле, умоляла – поехать вместе с нашими общими друзьями, Дэвидом и Сильвией Гибсонами, а также их двоюродными родственниками кататься на лыжах в Норвегию. Они сняли несколько коттеджей, и она сказала, что беспокоится за меня и что поездка может помочь. Мне не обязательно кататься на лыжах, она просто сказала, что смена обстановки и компания помогут нам обоим. Ее беспокоило, что я засел в замке наедине с собственными мыслями. В итоге я сдался. Она собиралась на пару недель в начале января, пока не начался семестр в университете. Первые несколько дней действительно прошли очень хорошо. Я даже не представлял себе. С моим настроением произошли чудеса, и смена обстановки в самом деле оказала восстанавливающий эффект. Я всегда хорошо ладил с Гибсонами, и было очень приятно снова провести с ними время. Их двоюродные родственники тоже были очень славными. Все шло на удивление хорошо. До одного вечера, когда мы ужинали в главном здании гостиницы. Колетт исчезла где-то на полчаса. Когда она вернулась, у нее в волосах был снег; очевидно, она выходила на улицу. Позже я узнаю, что она выходила, чтобы впустить кое-кого в свой коттедж. Кое-кого, кто только что приехал. В Норвегию. Когда Мэттью замолчал, я напрягся, осознав, к чему все идет. Конечно, я всегда знал примерные обстоятельства смерти отца Титуса, но Мэттью никогда не рассказывал мне в таких подробностях, так осознанно стараясь передать мне историю, полную картину. И у меня появилось ужасное предчувствие надвигающейся беды, от которого я не мог избавиться. Мне даже захотелось убежать из комнаты, из дома, прочь от его сдавленного, слегка дрожащего голоса. Прочь от секретов, которые он мог открыть. Но я не убежал. Я продолжил слушать – и это решение изменило наши жизни навсегда. __________ В этом месте Мэттью пришлось сделать короткую паузу. Он уже долго говорил и не был в туалете с тех пор, как мы вернулись домой из Оксфорда. Пока он ходил туда и, не сомневаюсь, проверял, что Титус у себя в комнате слушает музыку, я прошел в кухню, взял оставшийся кусок пиццы и затолкал в рот. Я вдруг зверски проголодался. Когда Мэттью вернулся, он бросил взгляд на пиццу у меня в руках, и я на автомате предложил ему. Он покачал головой и вернулся в гостиную. Я пошел следом, сел и дал ему продолжить. – Дальше отпуск превратился в кошмар. Колетт перестала отдыхать с нами. В основном она просто проводила время с Джонни в своем коттедже. Когда я понял, что он там, то чуть не улетел обратно домой, но даже это казалось невозможным. Мне было плохо на улице среди снега, я с трудом вылезал из кровати по утрам. Самое близкое, когда я оказался к нему, это когда Сильвия настояла, что нам всем нужно сфотографироваться в лыжной экипировке. За неделю к нам присоединилась целая куча людей – университетские друзья Сильвии и несколько знакомых Дэвида, которые, в свою очередь, приехали с девушками. Каким-то образом в присутствии большого числа людей мне стало немного получше. В общем, мы фотографировались рядом с одним из склонов – Сильвия попросила кого-то из сотрудников снять нас – и как раз когда мы сгрудились вместе, я услышал голос, который не мог забыть. Его голос. Джонни. Я не заметил, когда они с Колетт присоединились к нам. Я даже не помню, что он сказал – что-то насчет того, что он чертовски замерз. Но это мгновенно перенесло меня обратно в ту ночь. Одетый в черное человек в маске лисы, прижимающий к моему носу нож, покрытый кокаином. А потом я мельком увидел лицо Колетт. Ее глаза. Она была не в себе. Под кайфом. И что-то во мне оборвалось. Я покинул компанию, пошел в свой коттедж и собрал вещи. Дэвид пришел ко мне как раз когда я позвонил администратору и заказал машину до аэропорта. Его озадачил мой отъезд. Он спрашивал, знает ли Колетт, что я уезжаю? Плохо ли себя чувствую? Он продолжал задавать вопросы, но я смог только покачать головой и сказать, что мне надо ехать домой. И я уехал. Во второй половине дня я улетел в Шотландию. Мама забеспокоилась, когда увидела, что я вышел из машины без Колетт. Меня затопило облегчение, когда я сел в самолет и сумел удержать себя в руках, чтобы не оказаться безумцем, рыдающим в первом классе. Но стоило мне шагнуть в замок, я упал в мамины объятия и заплакал. Я рассказал ей, что он был там. Джонни Холден был там. И что, по-моему, Колетт снова употребляет наркотики. К своему стыду, после этого я бросил и маму, и сестру. Мама продолжала расспрашивать меня. Заламывала руки, причитая, что не может летать самолетами, но очень хочет отправиться искать Колетт сама. Я не помог ей. Я уехал из Шотландии в Лондон на несколько месяцев и попытался погрузиться в работу над докторской. Наступил март, когда я узнал, что Колетт так и не вернулась из Норвегии. Эта новость поразила меня. Прошло больше месяца, почти два, с тех пор, как я вернулся в Англию, оставив ее там. Мама позвонила мне сказать, что Колетт беременна. Она в Норвегии и ждет своего первого ребенка. Своего первого ребенка от него. Так что мы отправились туда на круизном лайнере. Это заняло две недели. Колетт отнеслась к нам обоим грубо и пренебрежительно, несмотря на то, что мы проделали такой путь. Джонни вел себя враждебно и насмехался над мамой, а когда я начал злиться, сказал мне: «Остынь, мы же не хотим, чтобы ты расплакался как девчонка?» Конечно, я понял, на что он намекал, и это произвело желаемый эффект. Мне захотелось немедленно уйти. Но в итоге Колетт практически вышвырнула нас вон. Шли месяцы, мы пропустили роды – это всегда мучило маму. У нее был ужасно тяжелый грипп, и она не могла встать с кровати – да и Колетт не держала нас в курсе. Мама умоляла меня полететь в Норвегию и побыть с сестрой, поддержать ее, так что я постарался затолкать подальше свой страх перед Джонни и полетел по уже знакомому маршруту. Они не справлялись. Хуже. У них был бардак. За несколько минут в их обществе стало очевидно, что они что-то употребляли. Я не знал, что именно, но оба, словно зомби, валялись на кроватях, пока малыш – Титус – плакал в ужасной пластмассовой кроватке. Я тряс Колетт, пытаясь разбудить ее. Она только пробормотала что-то вроде «роды были ужасными» и снова уснула. Джонни в одних штанах в полном отрубе спал на диване, как какой-нибудь подросток с похмелья. Потом я заметил рядом с ним тарелку. И иглы. И согнутую ложку. Мне следовало забрать ребенка и сбежать с ним или что-то еще – просто оставить их обоих с их дрянными привычками – но я не знал, как у них обстоят дела с паспортами и посещением больницы. Я был полностью вне своей зоны комфорта, вне области своей компетенции. Мы с Колетт наорали друг на друга, когда она как следует очнулась. Она взяла вопящего Титуса на руки и сказала, что для матерей нормально быть немного не в себе в первые недели. Я сказал, что внутривенные наркотики – это немного больше, чем не в себе. Она сказала, что это только Джонни, она к ним не прикасалась. Я спросил, к чему она прикасалась, кормит ли она грудью, могут ли наркотики попасть в рот ее ребенку. Она сказала мне отвалить и почти выкинула меня из коттеджа. Я пошел прогуляться по лесу. Поужинал в главном здании гостиницы. Снял там номер и поспал несколько часов. Принял душ. Ближе к вечеру я отправился обратно к их коттеджу. Темнело, и я видел, что у них горит свет, включая наружное освещение на веранде. Пока я поднимался по ступенькам, стало понятно, что кто-то сидит в джакузи. Это был Джонни. Он спал или опять был под кайфом, его подбородок касался воды. Шагнув на последнюю ступеньку, я увидел, что у него в руках. Почти под водой. Ребенок. Титус. Он полез в джакузи под наркотой, с ребенком на руках. Он был опасен. Больной психопат. Мэттью замолчал, глядя на меня широко раскрытыми глазами. И наконец-то что-то встало на место. То ужасно холодное ощущение жути, которое нарастало во мне, поднялось на поверхность. Наши взгляды встретились. И тогда я понял, что он сделал. Понял, к чему все идет. Подозревал ли я, что дело в этом? Знал ли я, глубоко в душе, что было что-то мутное в смерти отца Титуса? Возможно. Но не это полыхало внутри меня, угрожая вырваться, заставить в ярости разнести дом. А тот факт, что он рассказывает мне только теперь. Что он позволил нам построить жизнь вместе, так тесно вовлек меня в жизнь своего приемного сына, так глубоко запрятав эту ложь в ткань нашего существования. В тот миг мне хотелось заорать. Но я ничего не сказал. Я просто ждал, и вскоре Мэттью глубоко вдохнул и продолжил. – Я подошел к джакузи и тотчас вытащил Титуса из воды. Слава Богу, я пришел вовремя, так как его головка могла оказаться под водой в любую секунду. Джонни завернул его в полотенце, которое промокло насквозь. Я поднял брошенную на полу одежду Джонни и вытер ребенка, потом вошел в дом, качая его, пытаясь успокоить. Колетт спала на диване. Она слегка шевельнулась, когда я вошел, и пробормотала, чтобы я заткнул ребенка. Наверное, она подумала, что это Джонни. В правой руке она сжимала большой косяк. Учитывая, что они жили в деревянном коттедже, я ужаснулся тому, что они баловались с косяками и огнем. Я забрал у нее косяк и затушил его в тарелке на журнальном столике. Я положил Титуса в кроватку, и через минуту или две он перестал плакать. Потом я вернулся в гостиную. Колетт снова уснула, а Джонни все еще был в джакузи снаружи. С того момента время для меня как будто замедлилось. Но я весьма ясно осознавал ход своих мыслей, пока наблюдал за происходящим. Подойдя ближе, я увидел, что безвольное бледное тело Джонни сползло с выступа в чаше. И что он соскальзывает глубже в воду. Когда вода достигла его рта, я ожидал, что он хватанет воздух. Что сработает инстинктивное стремление выжить. Но оно не сработало. Потом вода добралась до носа, его голова упала на грудь, и все лицо оказалось в теплой воде. Он не дергался. Не пытался спастись. Просто соскользнул под воду. И не вынырнул. Пришло мое время говорить. Потому что я боялся, что если не сделаю этого, то закричу. – И ты не сделал ничего, чтобы спасти его? Я произнес это предложение тихо, но мои стиснутые зубы выдавали вибрирующую эмоцию. Мэттью заметил и выглядел раздавленным этим вопросом. – Нет. Но… пожалуйста… ты не понимаешь? Ты не видишь, почему? Он разрушал жизнь Колетт. Он поставил меня и мою маму в невыносимое положение. Мы были бы вынуждены подключить полицию, адвокатов, Колетт могла оказаться в тюрьме. Социальные службы. Битвы за опеку. Не говоря уже о том, что он… – Мэттью запнулся, его голос дрогнул до всхлипа. – Что он сделал со мной. Мне до сих пор снится та ночь. Меня прошибает паника, стоит увидеть детскую маску животного. Ты когда-нибудь задумывался, почему я иногда просыпаюсь под утро и не могу заснуть? Меня преследует это. Преследует то, что он и его маньяки в масках сделали со мной. – Тогда почему ты мне не рассказал? Я удержался от крика, но поднялся с кресла и встал в центре гостиной, не зная, хочу ли наброситься на него в ярости или покинуть комнату в знак протеста, не в состоянии справиться с глубинами его секретов, количеством невысказанного между нами. – Ты говорил мне, что не был там. Ты всегда говорил… Ты… лгал мне все это время. – Ой, да ладно, и что бы это дало? Никто не хочет знать такое. Что их муж виновен в… чем? Убийстве по неосторожности? Может, даже и того меньше. И кроме того, я предотвратил смерть. Единственная причина, почему сейчас Титус живой наверху, это я. Ты не можешь оценить это? Ты не можешь дорожить этой единственной замечательной частью того, что случилось? Я был близок к тому, чтобы закричать, что этого недостаточно, недостаточно, чтобы простить годы притворства, но тут меня осенило кое-что другое. Я запнулся, потом упал обратно на диван, сжав голову руками, и потер пальцами глаза. Я подождал еще несколько секунд, пытаясь успокоить сердце. Потом сказал как можно спокойнее: – Я все еще не понимаю, какое отношение это имеет к Рейчел. Глава 40 Рейчел Менее недели до По ночам перед убийством я позволяла себе возвращаться к прошлому. Позволяла себе возвращаться к воспоминаниям, которые обычно держала под замком. Это одновременно и толкало меня вперед, и напоминало, почему все это важно. Как будто я нуждалась в напоминаниях. Поездка в Норвегию на поиски брата была одним из самых трудных, самых напряженных периодов моей жизни. Из разговоров с университетскими друзьями Колетт Джонс и деловыми знакомыми Джонни я узнала, что Мэттью Джонс улетел, чтобы попытаться убедить сестру бросить моего брата и вернуться домой. Он остановился в номере в главном здании шикарного гостиничного комплекса. Конечно, я не могла позволить себе ничего подобного, учитывая растущие долги по кредитной карте и нестабильность моих доходов. Так что я заселилась в хостел на окраине леса в получасе ходьбы от горнолыжного курорта. Это было кошмарное место – общие спальни, полные нищих студентов, путешествующих дикарями, и прочих персонажей сомнительного вида. Я была в ужасе. Но я должна была продолжать ради брата. Первым потрясением стала новость о том, что он стал отцом, а значит, я стала тетей. Я понятия не имела о том, что Колетт была беременна. К этому времени они пробыли в Норвегии довольно долго, и я думаю, что она не дала ему сообщить семье. Я очень долго колотила в дверь, прежде чем ее открыл сонный Джонни. Его волосы отросли по сравнению со стрижкой почти под машинку, которая была у него в Англии. Это напомнило мне время, когда он был моложе и его взъерошенные светлые волосы дополняли веселый, жизнерадостный характер. За его спиной показалась Колетт в халате, прижимавшая к груди что-то мяукающее и кашляющее. – Боже мой, Джонни, – ахнула я, потрясенно прижав руки к губам. – Что ты наделал? Эта встреча закончилась плохо. Он был либо пьян, либо обкурен и обвинил меня, что я «преследую его, как сумасшедшая». Обстановка очень быстро накалилась на следующий день, когда я вернулась и сказала, что, когда мама узнает, что он завел ребенка, не сказав ей, это разобьет ей сердце, и что ему надо поехать домой, и мы все вместе сможем решить, что делать. Он на дрожащих ногах поднялся из джакузи, в которой сидел, возвышаясь надо мной, и сказал мне, что я эгоистка и просто хочу, чтобы мы были «счастливой маленькой семьей», что было, по его словам, «чертовой фантазией, от которой мне надо избавиться». Потом он назвал меня сукой и сказал отвалить. Я знала, что это было сказано под влиянием алкоголя или наркотиков, но все равно смотрела на него в шоке. Тогда я и заметила. След на его правой руке. Маленькие круглые ранки, сливающиеся в одно пятно. Следы от игл. Значит, он начал употреблять героин. И я ничего не могла сделать с этим, кроме как вызвать полицию и попытаться посадить собственного брата в норвежскую тюрьму. Когда я была там, я видела Мэттью всего три раза. На самом деле, четыре. Но про третий я узнала спустя много времени. В первый раз я увидела его идущим к коттеджу в первый день своего приезда, второй – когда зашла в главное здание гостиницы в поисках приличной еды. Я покупала снеки на ближайшей заправке, но на третий вечер больше не могла этого вынести. Я вошла в роскошный, теплый главный вход гостиницы, и меня собирались проводить к столику в ресторане, когда я увидела посетителя за соседним столиком. – Пожалуйста, – очень тихо попросила я официанта, – Может… столик в глубине, возле окон? – Конечно, – ответил он, любезно улыбнувшись. Прежде чем меня отвели в другую часть ресторана, я бросила взгляд на молодого человека. Он был красив, и все, начиная с его кремового свитера крупной вязки и заканчивая маникюром на ногтях, кричало о деньгах и комфорте. Он потер руками глаза, а когда опустил их на стол, я увидела его лицо. Напряженное, усталое лицо мужчины – нет, мальчика – у которого нет сил. Я часто гадала, оглядываясь назад, как все могло бы сложиться по-другому, если бы я села за тот столик и объяснила бы ему, что мы оба были там по одной причине. Предложила бы объединить силы, чтобы убедить наших родных вернуться домой. Но я не села. Я пошла и съела ужасно дорогое блюдо, которое на самом деле не могла себе позволить, в другом конце ресторана и весь вечер не поднимала головы. На следующий день я отправилась на долгую прогулку по территории гостиницы и примыкавшему к ней лесу. Даже несмотря на то, что я отказалась от своей студии и фото-бизнеса и искала другую работу, я по-прежнему носила с собой фотоаппарат и время от времени снимала. Это меня успокаивало. Это был день, когда умер Джонни. Ближе к вечеру я улетела в Англию. Я никогда не прощу себе, что не попыталась навестить его еще раз. Тело вернули нам в Англию. Колетт не состояла с ним в браке, и я не знаю, кого посчитали его ближайшим родственником и как норвежцы все выяснили, но в конце концов нам разрешили провести похороны дома, в Брадфорде. Колетт приехала одна. Она сидела сзади и тихо плакала. Никто из нас с ней не разговаривал. Следующие месяцы и годы были почти невыносимо трудными, маму захватил рак, ее скорбь по сыну убила тот боевой дух, который еще оставался. Строгое католическое воспитание не давало верить, что где-то в мире у нее есть незаконнорожденный внук. Пройдут годы, и однажды, просматривая старый жесткий диск, который собиралась выкинуть, я наткнусь на фотографии, сделанные в две тысячи пятом году. И пойму, что на самом деле сфотографировала в тот день в лесу. Что поймала четкий кадр с коттеджем Джонни и Колетт. Человека в джакузи на веранде. И стоящего над ним мужчину. Мужчину в кремовом свитере крупной вязки. Глава 41 Чарли Менее недели до Мэттью продолжал рассказывать свою ужасную историю, а я сидел на диване, сжимая кулаки. Рейчел присоединилась к их компании. Он по-настоящему не разговаривал с ней, она влилась в компанию университетских друзей, которых привезли Гибсоны. Он почти не запомнил ее. Теперь он понял, что она, должно быть, поехала туда с похожей целью: навестить брата, убедиться, что он не вернулся к старым привычкам, надеясь на их благополучное возвращение домой. После того, как Мэттью рассказал все это, мне было достаточно, чтобы сложить два и два. – Вот почему она пыталась стать ближе к Титусу. Вот почему вела себя так странно. Так стремилась проникнуть в нашу семью, в нашу жизнь. И ты со своим ненормальным поощрением. Такой наивный. И, Господи, она наткнулась на золотую жилу, не так ли, живя на деньги Мерил на Итон-плейс. – Итон-сквер, – поправил он. – Да мне насрать! – я уже кричал. – Давно ты знаешь? Какая опасность угрожала Титусу, пока ты оберегал свои секреты? – Я узнал только сегодня. Она подстерегла меня. Вот почему нам пришлось так быстро уехать. Я не мог находиться рядом с ней. Я не могу находиться рядом с ней. Вот почему я рассказываю тебе все это… из-за того, что она может сделать. Я нервно провел рукой по волосам. – Что она может сделать? Что она тебе сказала? Мэттью был близок к слезам, и, когда он потянулся за своим напитком на каминной полке, я увидел, как из его глаз выкатилось несколько слезинок. – У нее есть фотография. Моя фотография. Как я стою на веранде. А Джонни сидит в джакузи. А я стою там с Титусом на руках. И смотрю. Я сжал переносицу, стараясь дышать медленно. – И что она собирается делать с этой фотографией? Попытается пойти в полицию? Шантажировать нас? Я поднял на него глаза, Мэттью покачал головой. – Я не знаю. Мне было слишком плохо, чтобы говорить. Я только знал, что должен убраться от нее подальше. – И она догадалась обо всем, да? На его лице что-то промелькнуло. Он опустил глаза, потом снова посмотрел на меня, но его глаза были непривычно расфокусированными. – Да, – сказал он. – Она думает, что я мог его спасти.