– Алло? Его голос звучал заторможено, как будто он спал. – Титус, пожалуйста, скажи мне, где ты. Что случилось? Ты в порядке? Вероятно, мне не следовало так давить, потому что мои вопросы были встречены молчанием. – Титус, пожалуйста. Я знаю, что тебе тяжело, и мне хотелось бы дать тебе больше ответов, но… ты можешь просто сказать, где ты? Потом мы сможем поговорить, и ты объяснишь, что тебя расстроило. – когда и эти слова были встречены молчанием, меня внезапно осенило. – Ты же не поехал искать папу? Он издевательски засмеялся. – Боже. Я не в Шотландии. Я у бабушки. Хотя ее нет дома. И снова странное невнятное произношение. Он выпил? – Оставайся там. Я тебя заберу. – Нет, не надо. Какой смысл? Просто… отстань от меня… – Просто будь там. Звонок прервался. Титус нажал отбой. Ругая себя за то, что не справился лучше, я схватил ключи от машины, вышел из дома, запрыгнул в «БМВ» и завел двигатель. Затор из-за сломавшегося автобуса перед универмагом «Питер Джонс» заставил меня понервничать. Не знаю, почему я так паниковал, но что-то в голосе Титуса обеспокоило меня сильнее, чем что-либо до этого. Что-то очень мрачное, горькое, яростное. Как будто он превращался в силу, с которой я никогда не думал столкнуться – нечто непредсказуемое, полное гнева, полная противоположность тому Титусу, которого я знал, о котором заботился и которого любил как собственного сына большую часть его жизни. Как раз когда движение возобновилось, мой телефон зазвонил. – Титус? – крикнул я в трубку, не глядя на экран. – Нет, это я, – спокойно произнес мамин голос. – Но Титус здесь. Я облегченно выдохнул. – О, ты дома. Это… это хорошо. Извини, что накричал… ну, сейчас все немного сложно. – Представляю, – сказала мама. – Но хотя бы об этом тебе не надо думать. Здесь, на Уилтон-Кресент, Титус в безопасности, и тебе не нужно за него волноваться. – Я волновался. Очень волновался. По телефону мне показалось, что он пьян. Я волновался, что он сделает что-нибудь глупое или безрассудное… Мама слегка раздраженно вздохнула. – Дорогой, он почти молодой юноша. Ему не десять лет. Спиртное выветрится, и он скоро успокоится. – Значит, он пьян, да? – спросил я, вновь повышая голос. – Пятнадцатилетний мальчик среди бела дня. И где он его вообще достал? – А ты в пятнадцать ни разу не напивался, да? – слегка насмешливо спросила она. – Чарльз, ты можешь просто дать мальчику время отдышаться, только сегодня? Он переночует здесь, а завтра утром я привезу его в Челси. Как тебе? Я кивнул, хотя она и не могла меня видеть. – Хорошо. Ладно. Извини, что сорвался. Просто… все немного странно… – С тех пор как вы в субботу уехали от Эштонов? – спросила мама. Она не звучала любопытной, но сейчас мне было не до ее расспросов. – Да, – сказал я. – И немного до этого… Я сейчас не могу объяснить. Сзади мне засигналил большой «Рендж Ровер»: я не поехал на зеленый свет. Я коснулся педали газа и за долю секунды принял решение двигаться дальше вглубь Белгравии, а не возвращаться домой. Происходило что-то странное, и я хотел без промедления разобраться во всем с Титусом и мамой. – Мы можем поговорить об этом в другой раз, – продолжила мама. – Хотя, дорогой, наверное, не связывайся с Эштонами сегодня или в ближайшее время. Думаю, так будет лучше. Я некоторое время переваривал эту фразу, прежде чем ответить. – Что ты имеешь в виду? Не связывайся. Странная формулировка. Связываться насчет чего? В голове всплыл образ Пиппы, бегущей по лестнице, на залитом слезами лице застыл страх. Не до конца веря, что теперь мне приходится задавать этот вопрос собственной матери, я произнес слова, которые весь день крутились в голове: – Что происходит? Я услышал, как мама медленно набрала воздух в грудь, на несколько секунд задержала дыхание и медленно выдохнула. Она тянула время. – Просто… дай мне это время с Титусом. – Это как-то связано с Рейчел? Она проигнорировала вопрос. – Мы кое-что обсудим. Потом я привезу его домой. А потом мы с тобой пойдем поговорить. По моему телу циркулировал непрерывный ядовитый поток тревоги. То ужасное, параноидальное чувство, которое испытываешь, когда вокруг смыкаются стены. «Они все что-то знают», – подумал я. Титус, Мэттью, Эштоны, даже мама. После всего, что произошло между мной и Мэттью, после всех секретов, которые выплыли наружу, я все еще не видел какого-то жизненно важного элемента. – Чарльз, дорогой? Ты слушаешь? Я повернул налево, не включив поворотник, чем вызвал яростные сигналы от других водителей. – Я сейчас же еду к тебе. – Нет, Чарльз, правда… Я отбил звонок. Все равно не пройдет и минуты, как я увижусь с ней. Я сумел сбавить свое опасное вождение, въехав на величественное пространство Белгрейв-сквер, – слишком много фургонов лондонской полиции для выходок в духе «Форсажа» – и скоро тормозил перед привлекательным полукругом домов на Уилтон-Кресент. Дверь маминого дома открылась еще до того, как я припарковался. Она сложила руки на груди и, хотя не выглядела сердитой в полном смысле этого слова, была явно встревожена в своей сдержанной, несуетливой манере. – Чарльз, пожалуйста, сделай, как я прошу, и возвращайся домой. Я уставился на нее: – Как ты можешь просить меня об этом, когда Титус в доме, напившийся до беспамятства? – Не до беспамятства, – перебила она. – В данный момент он немного расстроен, чуть-чуть подшофе, но скоро будет в порядке, и я прошу тебя дать ему возможность расстраиваться, не превращаясь в назойливого родителя и не делая хуже. Даже с лучшими намерениями. Ярость подстегнула мою тревогу. – Назойливый родитель? – рявкнул я. – Так ты обо мне думаешь? Я хотя бы рядом с ним, живу под одной крышей, а не свалил в Белгравию, спустив деньги на какой-то дворец эпохи Регентства для себя одного. Я понял, что зашел слишком далеко, как только договорил. На мамином лице промелькнула обида, за которой последовала напряженность, которую я привык связывать с ее редкими вспышками гнева. Она шагнула на тротуар, чтобы встать ближе ко мне, и сказала: – Чарльз, пожалуйста, окажи мне любезность и допусти, что я знаю, что делаю. Отправляйся домой, сходи на работу, просто займись чем-нибудь, пока я со всем разберусь. И прекрати орать на улице, или переполошишь все посольство Сингапура. Она кивнула на здание слева. Затем развернулась на каблуках и вернулась в дом, закрыв дверь. Я неподвижно стоял на тротуаре почти минуту, затем сел обратно в машину. Для каждого движения требовалось огромное усилие, словно мое тело охватило трупное окоченение. Пальцами, которые казались онемевшими и хрупкими, я завел двигатель и медленно выехал на дорогу в сторону Пикадилли. Если бы я знал, что худшее еще впереди, то, возможно, не сумел бы и этого. Глава 45 Чарли За день до убийства Финальная часть того холодного, не по сезону осеннего августовского дня станет одним из худших моментов в моей жизни. Не самым худшим. Он наступит вскоре после. Началось все с того, что я поехал в «Риц», чтобы напиться. Так я поступал в юности и когда мне было чуть за двадцать: если жизнь становилась слишком тягостной, я тянулся за бренди или водкой, или, если совсем не было выбора, за любым доступным пивом. Я сдал машину на парковку, устроился в уголке бара «Рицоли» и погрузился в пучину размышлений, когда на телефон пришло уведомление об электронном письме. Оно пришло на мой личный адрес, не на рабочий, иначе я не обратил бы внимания. ОТ: Руперт Эштон ТЕМА: Кое-что важное Я сразу же разблокировал телефон и открыл письмо, второпях чуть не опрокинув свой бокал с бренди. Я прочитал слова Руперта один раз. Потом еще один. Письмо было длинным, и мне потребовалось много времени, чтобы до конца осознать слова. После этого все начало… ну, темнеть.