– Ну, он играет роль во всем этом, верно? Большую роль. Я ничего не сказал, и через секунду Арчи продолжил: – Судя по тому, что написано в письме – а если ты не помнишь, то всучил мне свой телефон и потребовал, чтобы я прочитал, – выходит, что у тебя есть выбор. Я нахмурился: – Какой выбор? Арчи задумчиво пережевал яблоко, потом проглотил и сказал: – Остаться в браке с Мэттью. Попробовать отыскать путь во всем этом дерьме. Или уйти в сказочный закат с Прекрасным принцем своей мечты? Он был прав. Но, конечно, я не задумывался о таком будущем. Я твердо ожидал, что отправлюсь в тюрьму за то, что собирался сделать. Я смутно осознавал вероятность того, что у отца с его запутанными связями в правительстве и среди юристов может получиться спасти меня от заключения посредством какой-нибудь умной стратегии защиты в суде, но все это было просто фоновым шумом. Только отвлекало от четкого курса действий: заставить Мэттью осознать свое предательство самым ясным и жестоким из возможных способов. – Просто предупреждаю, – сказал Арчи, – Красивый конец бывает только в сказках. Я кивнул. – Знаю. И не переживай. У меня нет иллюзий, что это закончится хорошо. Глава 46 Чарли Три дня после убийства Мама смотрит на меня во все глаза. Она открывает и закрывает рот, потом наконец говорит: – Я никогда бы не подумала, что это возможно… что ты можешь убить Мэттью. – Ты никогда не думала, что я способен на такое? – спрашиваю я. Она качает головой: – Никогда ничего подобного. Мэттью тоже удивился? Когда понял, что я делаю, за долю секунды до того, как нож вонзился в него. Потрясло ли его, что его муж способен – всегда был – на убийство? Полагаю, я никогда не узнаю. Но, вероятно, именно это он и пытался сказать, когда дергался и задыхался, цепляясь за жизнь. «После». Я думал, что услышал именно это. Может быть, он хотел сказать «После стольких лет…»? После стольких лет, как я мог совершить такое с тем, кого любил? Этот вопрос на несколько мгновений уносит меня в собственные мысли, затем, когда я возвращаюсь в настоящее, я озвучиваю более неотложный и практичный: – Почему вы так быстро решили, что Титус убил Мэттью? Мама с отцом переглядываются, а потом она говорит кое-что неожиданное для меня. – Потому что он сказал мне, что хочет. Когда пришел ко мне домой в тот день, когда ты подумал, что он пропал. Он был очень расстроен. Он каким-то образом узнал, что Мэттью тебе изменяет. Он не сказал мне, с кем, или откуда он знает. Он был сам не свой от мысли, что Мэттью мог тебе изменять. Это его потрясло. Он всегда считал вас образцом стабильной семьи. Он сказал, что ненавидит его. Желает ему смерти. Я просила его не рассказывать тебе, сказала, что придумаю способ сообщить тебе. А потом, через два дня, когда я получила твое сообщение о том, что Мэттью зарезали… и твоя оговорка, когда ты сказал: «Рейчел призналась, она взяла… она призналась в преступлении» – мне стало ясно, что она невиновна. Она начинает плакать и промокает глаза. Отец наклоняется вперед и говорит: – Значит, все это время, пока мы ломали голову над тем, зачем Рейчел убивать Мэттью, ты все знал, и одновременно мы пытались защитить нашего внука от ареста, когда на самом деле должны были смотреть на своего сына. Я смотрю отцу в глаза. Его всегда было невозможно прочитать, но сейчас мне кажется, что я различаю в его взгляде кое-что. Что-то новое, чего точно не видел раньше. Как будто он впечатлен. Как будто он видит меня в совершенно ином свете. В воздухе чувствуется напряжение, словно он настолько сгустился от их понимания, что накал почти чувствуется на языке. Как будто в комнате что-то горит, как будто дым от сгоревших цветов, которые прислала Елена, поднялся из кухни и подпалил обои. Наконец я киваю и говорю: – В двух словах, да. Глава 47 Чарли День убийства После завтрака Арчи подвез меня до «Рица» за моей машиной. Он одолжил мне одежду, и, поскольку он ниже меня на пару дюймов, я ощущал прохладный ветерок позднего утра на щиколотках, когда выходил из его нелепой «Спайдер» в «Риц», чтобы оплатить парковку. Я безотчетно задумался, не превышает ли алкоголь у меня в крови норму, хотя моя пьяная отключка случилась вчера относительно ранним вечером и я отлично контролировал себя, когда обнялся с Арчи на прощание и пообещал ему позвонить, если мне потребуется убежище, если станет тяжело. Когда я прибыл на Уилтон-Кресент, мама сообщила, что Титус долго спал и был тихим и подавленным во время их короткого разговора утром. Она сказала, что вчера вечером он был сильно расстроен, и что мне нужно приглядывать за ним. Одним из самых больших моих сожалений в грядущие недели и месяцы, а может даже годы, станет то, что в тот день я не уделил больше внимания Титусу. На самом деле, я едва заметил его, когда он сел в машину рядом со мной и что-то буркнул, когда я сказал, что Мэттью едет домой. Я слишком сильно задумался о том, какой нож буду использовать. И о том, что увижу в глазах своего мужа, когда воткну этот нож ему в сердце. Уже дома, после часа раздумий, я выбрал серьезный тяжелый нож для нарезки мяса. Он лежал у меня в руке как влитой, и его острое лезвие блестело в теплом свете заходящего солнца. Я накрывал на стол, слушая, как Титус бродит наверху. Он сказал, что может остаться на ночь у Мелани, и с подозрением отнесся к моему явному спокойствию по этому поводу, затем приободрился. Мы не обсуждали его вчерашний бунт. Честно говоря, я его почти не помнил. Меня настолько захватило предвкушение возвращения Мэттью, что все событие просто казалось заурядным и неважным. Проблемы появились, когда Титус спустился в кухню и сказал, что в итоге никуда не едет. Оказывается, у Мелани дома был другой мальчик. Похоже, они оба ни в чем себе не отказывали. Не удивительно, что мое неодобрение отношений с несколькими девушками одновременно казалось ему пуританским. – Что ж… может, проверишь, свободна ли другая подруга? – осторожно предложил я. Он вздохнул. – Я понял, ты, наверное, хочешь поругаться с папой, чтобы я не слышал. Не волнуйся, я вам не помешаю. Я не хочу с ним разговаривать. Я просто поем и оставлю вас. Это не было идеальным решением. Я это знал, но все равно продолжал. Мысль о присутствии Титуса в доме должна была меня остановить. Я пойму это через несколько секунд после смерти Мэттью. Но, думаю, что до этого был просто не способен мыслить рационально. Мэттью выглядел нервным, когда вошел, как будто ожидал стрельбы с лестничной площадки. Я только крикнул: «На кухне!» – и позволил ему пройти короткое расстояние в одиночку, несомненно задаваясь вопросом, в каком настроении он меня обнаружит. – Я купил еду, – сказал он в качестве приветствия и поставил пакет из «Оттоленги» на аккуратно накрытый стол. – А где Титус? – спросил он, оглядываясь, потому что стол был накрыт на троих. – Ты писал в сообщении, что он уедет. – Он наверху. Его планы развалились. Его друг все-таки не сможет увидеться с ним сегодня. Он сказал, что спустится поесть. Потом мы поговорим. На лице Мэттью промелькнуло выражение испуганного кролика перед несущимся грузовиком, но он не стал спорить. Мы молча сервировали еду, и скоро Титус пришел на кухню и сел, игнорируя присутствие Мэттью. – Мне жаль, что пришлось уехать, – сказал он, подойдя к мальчику и неловко пытаясь его обнять. Титус, скованный и не реагирующий, продолжал сидеть с прямой спиной. – Но теперь я дома. Все войдет в норму, обещаю. Не получив ответа, Мэттью сел на место и начал медленно есть, переводя взгляд с меня на Титуса. Я почувствовал порыв холодного воздуха. Будь я в более осознанном состоянии, я бы зафиксировал это как следует и проверил бы, откуда дует. И понял бы, что Мэттью, торопясь войти в свой когда-то мирный, счастливый дом, оставил открытой дверь, закрыться которой мешала его дорожная сумка. – Я думал, ты будешь у друга, – сказал Мэттью Титусу, вероятно, пытаясь нащупать приятную, легкую тему для разговора. – Я должен был поехать к Мелани, – сказал Титус, предпочитая смотреть на еду, а не на Мэттью. Это явно меньше порадовало его. – Она занята, или что? – Наверное, трахается с Натаниэлем. Он на год старше меня. Он часто занимается сексом. Всегда умудряется вычислить, какие девочки легкодоступные. А Мелани определенно легкодоступная, – сказал он полусмеясь-полуязвительно. И снова, если бы я был как следует собран, меня тоже огорошил бы его лексикон, но все происходящее разворачивалось как будто под водой. Все было странно искривленным и мутным, просто очертания и звуки вместо людей и слов. – Титус, я знаю, что расстроил тебя, и я тебя не виню, но подобные выражения непростительны. И особенно я не хочу слушать, как ты говоришь о женщинах в таком тоне. Титус снова издал свой полусмех. – Но это правда. Нас у нее много. Вот почему я трахаю Пиппу. И сомневаюсь, что я единственное завоевание Пиппы, судя по тому, как хорошо она отсосала у меня в первый раз. Но, смею сказать, шлюха – это семейное… – Довольно! – крикнул Мэттью, вставая со стула. Титус тоже вскочил, побелев от гнева, и со стуком задвинул свой стул под стол так, что зазвенели тарелки. Он выбежал из гостиной и поднялся наверх, оставив нас с Мэттью в ставшей странно тихой комнате. Конечно, в этот момент я должен был понять, что Титусу известно про Мэттью и Елену. И что рассказала ему Пиппа. Но я был не в состоянии увидеть связь. Вместо этого меня накрыло странное воспоминание о том времени, когда я играл на кларнете в школе. В вечер своего первого выступления на одном из концертов в честь окончания года я одновременно был в восторге и нервничал. Мысль о том, чтобы впервые выступать перед зрителями, вызывала тремор, ощущение риска и опасности – слабое, конечно, но опьяняющее. Я вспомнил, как стоял в пустом помещении в стороне от сцены и дрожащей рукой наливал себе стакан воды. Но через несколько минут, когда я забирал свой кларнет со стола, мои пальцы сомкнулись вокруг инструмента без дрожи. Я был совершенно спокоен. Все шло по плану. Я просто знал это. И сейчас было так же. Двуличность Мэттью клубилась вокруг меня, подобно клочьям дыма – его возмущение, ханжеский гнев на поведение сына наряду с попытками скрыть собственное – я без труда взял нож со стола. Нож, который не требовался для ужина, но никто не заметил. Мэттью, конечно, заметил, когда я взял его совершенно твердой рукой. И когда обходил стол, спокойно и тихо, крепко сжимая его. Думаю, удивление помешало ему сопротивляться как следует. Настоящий подарок, если вспомнить о криминалистах. Это значит, мне не смогут инкриминировать брызги крови, царапины на лице, частицы кожи под ногтями жертвы. Он все еще сидел в шоке, когда я наклонился к нему, одной рукой придержал за плечо, а другой всадил нож ему между ребер. Я почувствовал, как острие с хрустом проткнуло что-то, когда я загнал его глубже. Осознав, что происходит, Мэттью запаниковал, но я хорошо его проткнул, и он мог только ерзать, вяло хвататься за нож, пока кровь пропитывала его голубую рубашку, и отчаянно пытаться что-то сказать.