– Вообще-то, раз мы коснулись этой темы, было бы удобно, чтобы Пиппа во время своих визитов ночевала в моей комнате. Со мной. А не в гостевой. Он натягивает джинсы и с громким щелчком застегивает ремень. Его слова потрясают меня. – Ну… не думаю, что это прилично. Вам обоим еще по пятнадцать лет… Я замолкаю, а лицо Титуса застывает. – Нам почти шестнадцать. И я так хочу. – Теперь он застегивает пуговицы рубашки, спокойно и аккуратно, без малейшей дрожи в пальцах. – Я уверен, ты можешь уладить это с Рупертом. И еще мы бы хотели поехать в отпуск в конце весны, когда нам исполнится шестнадцать. Только вдвоем. И, конечно, нам нужны будут деньги на расходы. Это же нормально, верно? – он пристально смотрит на меня с дерзким блеском в глазах. – Я имею в виду, что буду чувствовать себя намного лучше, если все это получится. Если ты понимаешь, о чем я. Паника возвращается, затопляя меня, возвращается с такой силой, что кратковременное облегчение, которое я испытывал несколько секунд назад, теперь кажется жестокой шуткой. Мальчик, рядом с которым я провел последние десять лет своей жизни, смотрит на меня с легкой улыбкой на губах, а я чувствую, как способность говорить покидает меня. Наконец я киваю и умудряюсь прошептать: – Конечно. Титус широко улыбается: – Спасибо, пап. Я знал, что ты поймешь. После чего уходит обратно к бассейну, оставляя меня сидеть на лавке в раздевалке. И пытаться остановить дрожь. Эпилог Елена Через три года после убийства В день, когда мне поступил звонок, в главном фойе гостиницы «Сент-Реджис» в Вашингтоне было на удивление тихо. Я встречалась с известным владельцем сайта, чтобы обсудить его пожертвование на избирательную кампанию, которой руководила. Скромный и спокойный мужчина лет пятидесяти. Даже несмотря на то, что в его одежде или внешнем виде не было ничего примечательного, он словно излучал харизму и власть. – Я думал, вы хотели познакомить меня с остальной командой, – сказал он, садясь и соглашаясь на бокал вина. – Я не жалуюсь. Просто не часто удается выпить один на один с английской аристократкой. Я засмеялась и отмахнулась от его комментария, как будто это излишняя лесть, как будто подобное не имеет значения. Я усвоила, что люди ожидают именно этого и что обычно это работает. После этого они несколько расслабляются. – Малкольм, вы уже дважды встречались с действующим президентом. Уверена, это более впечатляюще. Он наклонился вперед, и я уловила аромат его лосьона, напоминающий прохладный, свежий осенний вечер. – Елена, я не стремлюсь произвести впечатление. Я делаю это всю жизнь. Я просто хочу, чтобы в Белом доме как можно дольше сидел правильный парень. И солидное пожертвование должно послать достаточно громкое сообщение. Я подняла бровь: – Я думала, ваш уход в журналистику и авторские статьи уже делает это. Он коротко, резко рассмеялся. – Это еще одна причина, по которой я продвигаю информационную часть предвыборной программы. Крупная форма в журналистике не должна ограничиваться газетами и новостными сайтами. У нас миллионная аудитория каждый день. Давайте начнем воспитывать эту аудиторию. Вот оно, подумала я. Сейчас он заговорит о ней. В любую секунду. – Что приводит меня к вашей дочери, – сказал он, – И к тому, какая она хорошая писательница. Я узнала о сотрудничестве своей дочери с «Фритолк», социальной сетью Малкольма Драйвера, превратившейся в правоцентристскую блогерскую площадку, незадолго до того, как он связался с нами, чтобы сделать пожертвование. Пиппа начала вести какую-то колонку с девчачьими сплетнями на первом курсе Оксфорда, а «Фритолк» переманили ее к себе писать для них с более сильным акцентом на ее политические взгляды. Серия ее статей и эссе публиковалась под заголовком «Пиппа Эштон: как я это вижу». Почему кого-то волнует взгляд моей девятнадцатилетней дочери на важные проблемы современности, было для меня загадкой. Однако, вместе с тем я не могла отрицать тот факт, что ее тексты привлекали внимание при помощи нарочито вызывающих заголовков, например «Становятся ли университеты демократическими» и «Почему чокнутым веганам надо заткнуться по поводу охоты на лис», а еще, как у завирусившегося лонгрида на три тысячи слов, «Почему я больше не разговариваю с бедными людьми о льготах». Все это вызывало у меня некоторую боль – не обязательно потому, что я была не согласна с темами, которые она поднимала, а из-за того, как они преподносились, как будто их единственной целью было оскорблять людей и вызывать негодование. В моем понимании это не являлось проработанными дебатами. Это было, как когда-то сказал Эллиот Гулд в фильме Стивена Содерберга, «граффити с запятыми». Но если Малкольм Драйвер так впечатлился моей дочерью, тем лучше для кампании, подумала я, улыбнувшись ему поверх бокала. Я уже хотела продолжить разговор дальше, но он вцепился в Пиппу. – И я слышал, что она выходит замуж, не так ли? За какого-то блестящего молодого человека, которым пестрит ее «Инстаграм». Титус, верно? Похоже, ему нравятся вечеринки, но они очаровательная пара. Хотя девятнадцать лет весьма рано для невесты. Это же сейчас считается рано, да? Его лицо оставалось совершенно нейтральным, но я понимала, что ему интересно услышать мое мнение по этому поводу. А оно у меня было. Например, какого хрена Пиппа совершала такую глупость и выходила за этого примитивного, пустоголового мальчишку? Например, что ей следует подождать хотя бы до двадцати, прежде чем решаться на такой серьезный поступок, как брак. Не говоря уже о моем беспокойстве по поводу того, что она постоянно проживает под одной крышей с Чарльзом Аллертоном – мужчиной, который будет ненавидеть меня вечно. – Эй… Елена, все в порядке? – Малкольм смотрел на меня, слегка склонив голову набок. – Извините, – сказала я, осознав, что ненадолго погрузилась в свои мысли, – Я… да… Пиппа, несомненно, имеет успех. У меня в кармане зазвонил телефон. Он стоял на беззвучном режиме, но вибрация была достаточно громкой, чтобы Малкольм поднял брови. Я выругалась про себя, но Малкольм кивнул на мой телефон: – Прошу, ответьте. Я никуда не тороплюсь. Я бросила взгляд на экран. Звонил Трип. У меня екнуло сердце. Трип – двадцативосьмилетний бармен, с которым я встречалась последние девять месяцев. Два месяца назад я поселила его в своем доме в Калораме. Просто было удобнее, чтобы он был под рукой, когда нужен мне, и обычно он с удовольствием скрывался в другой комнате со своим ноутбуком, когда не нужен. Он отчаянно хотел стать сценаристом, выдающим политические триллеры в стиле «Карточного домика», хотя самое близкое его знакомство с этим миром заключалось в подаче выпивки случайному сенатору. Я была готова отклонить звонок, когда заметила несколько сообщений от него. Два слова выделялись на фоне остальных, словно отрываясь от экрана. Рейчел Холден. – Прошу прощения, я… Мне придется… – Пожалуйста, идите, – кивнул Малкольм, давая понять, что это не проблема. Я ответила на звонок. – Наконец-то, я уже собирался класть трубку, – сказал Трип, слегка волнуясь. – Ты видела мои сообщения? Я подумал, что должен… – В чем дело? – перебила я. – Расскажи вкратце. – Ну, это немного странно. Тут для тебя пришла посылка. Она странная, потому что, когда я ее открыл, то увидел… – Ты открыл посылку, которая адресована мне? – повторила я, от возмущения моментально позабыв, что хотела, чтобы он побыстрее перешел к делу. – Да, но… ну, я думал, что она для меня, потому что сегодня еще много чего доставили, и… – Трип, просто скажи мне, что это, – потребовала я с растущим раздражением. – Это письмо. И компакт-диск. – Компакт-диск? – Да, – сказал он немного нервно. – Я его не включал. Но… ну… я прочитал письмо. Оно странное. Я помню, как ты рассказывала мне про Рейчел, которая убила твоего… друга. Ну, судя по тому, что говорится в письме… Блин, это странно. Я думаю, что тебе надо приехать и прочитать самой. Или я могу сфотографировать его и прислать тебе, но, думаю, что ты захочешь и диск, так что… – Не включай его. Не делай ничего с ним. Просто не трогай. Я завершила звонок. Бар и окружающее его фойе гостиницы внезапно показались мне размытыми и переливающимися, как будто поменялась резкость зрения, я словно смотрела через линзу фотокамеры. У меня возникло странное ощущение, как будто мир чуточку сместился и все покатилось не в ту сторону. Мне надо было принять решение. Я знала, что должна была делать. Я должна была остаться и убедить Малкольма отдать неприличное количество денег, прежде чем уйду. Но в то же время я знала, что сейчас не способна никого очаровать. Я медленно возвращалась на место, пытаясь решить, что делать. Но оказалось, что в этом не было необходимости. Когда я подошла, Малкольм поднял глаза от телефона и сказал, что ему нужно срочно вернуться на работу и он пришлет свое предложение мне на электронную почту. Он заверил меня, что оно будет солидным. Я поблагодарила его, затем велела водителю везти меня прямо домой, и все это время мой мозг трещал. Дома Трип сразу же бросился извиняться. – Я не хочу это слушать, – сказала я, подняв руку, чтобы он замолчал. Он выглядел робким и пристыженным. Он был в «домашней одежде», а попросту в пижаме, и на мгновение у меня создалось ощущение, словно я его мама, а он – мой сын – подросток, которого отругали за шалость в школе. Я спросила, где посылка, и он показал на кухонную столешницу из серого мрамора. Я подошла, взяла посылку и попросила его оставить меня одну. Письмо было на писано на дешевой бумаге формата А4. Мне показалось, что почерк автора обычно не такой аккуратный, но он приложил усилия, чтобы сделать его читабельным. И было кое-что еще. Буквы были написаны с сильным нажимом, отчего с обратной стороны листа остались выпуклости. Было ли это признаком старательности? Может, решительности? Или ярости? Я быстро пробежалась по письму глазами, потом села в одно из кресел в гостиной и заставила себя прочитать еще раз, спокойно, вчитываясь в каждое слово. «Дорогая Елена, Странно писать вам, учитывая, что мы незнакомы как полагается. Думаю, вы могли кивнуть и улыбнуться мне на годовщине ваших родителей. Но это было давно. Когда вы с Мэттью трахались. Извините, я понимаю, что это довольно грубо, но нет смысла быть вежливыми. Я понимаю, что вы, вероятно, все эти годы ненавидели меня за то, что я убила мужчину, которого вы любили. Или, может быть, вы его не любили. Может, это был просто секс или отвлечение от того, чем еще вы занимали свое время. На самом деле, мне все равно. Но поверьте мне, вам лучше без него. Странно думать, что мы связаны – теперь больше, чем когда-либо, поскольку ваша дочь и мой племянник собираются пойти к алтарю. Видите ли, проблема в том, что я не уверена, что они подходят друг другу. Они очень молоды. И неужели она действительно хочет выйти замуж за парня, который становится известен своими громкими, распущенными вечеринками на яхтах? Или она ожидает, что он откажется от выпивки, наркотиков и оргий, когда на его пальце окажется обручальное кольцо? Если так, то мне кажется, что ей нужен ваш материнский совет, и как можно быстрее. Вот почему я пишу. Я недовольна тем, как складывается жизнь моего племянника. И сомневаюсь, что вы довольны тем, что ваша дочь выходит за него. Вот почему я пишу вам сейчас, по прошествии стольких лет. Видите ли, того, о чем вы думаете, на самом деле не было. Это долго объяснять в письме, но я прикладываю диск с записью, которую сделала через несколько месяцев после суда. Это мой разговор с Чарльзом Аллертоном. Как вы увидите, это просто бомба. И я уверена, что вы правильно ею распорядитесь. С наилучшими пожеланиями, Рейчел Холден»