– Я… мне… ну… мне надо знать, чего от него ждать. Боже, я худшая мать на планете. Может, Кендра права. Осматриваюсь по сторонам. Если об этом узнает Хадсон, то я потеряю его навсегда. Что же я делаю?! – Ладно. – Она поворачивается со вздохом. – Но у меня всего пара минут. Она обходит здание – я за ней, из окон магазина нас больше не видно. Подогнув одну ногу, она облокотилась на стену. – И я буду курить. Она взяла в рот сигарету и закурила. На предплечье – тату. Я не сразу разглядела, что изображено, какие-то черные каракули. Пару секунд вникаю. Крылья ангела. Крылья мне нравятся больше, чем непонятные слова, выбитые на руке у сына. – Ну, я жду, – она подняла одну бровь. – Что? – Вы говорили, что хотите задать мне пару вопросов, – теперь подняла обе брови. – Ах, ну да. – Пути назад нет. Как бы я ни считала этот разговор ошибкой, знаю: если упущу возможность, буду корить себя. Задаю вопрос, который мучил меня всю ночь: – Почему на моего сына наложен запретительный приказ? Приподняв подбородок, она выпустила струйку дыма поверх моей головы. Дым на секунду повис в воздухе и растворился. – Не хочу, чтобы он со мной общался. И так понятно. Сдерживаю язвительный ответ, вместо этого говорю: – Ясно. Почему? Что он тебе сделал? Затягиваясь, она внимательно на меня смотрит. В ней есть стержень, на фотографиях этого не видно, но во время встречи я поняла. Тушь под глазами чуть размазалась, тонкие губы накрашены темно-бордовой помадой, из-за чего бледная кожа смотрится еще светлее. В носу – колечко. Не сбоку, висит посередине. Кажется, с ним не очень-то удобно. Руки в татуировках, рисунки выглядывают из-под ретро-футболки с «Металликой». Волосы собраны в растрепанный хвостик. По фотографиям в «Фейсбуке» решила, что она младше Хадсона. Но стоя рядом, думаю, они примерно одного возраста, а может, она даже старше. – Хадсон говорил, что я поклонница? – А, – не сразу поняла, о чем она. – Имеешь в виду, моя? Она кивнула. – «Танца сердец». Но и ваша тоже. – Нет, не говорил. – Так меня и пригласил на свидание. Сказал, что ваш сын. – Она стряхнула пепел. – Решила, что здорово бы пообщаться. Странно, Хадсон мне ничего не сказал. Поклонников сегодня днем с огнем не сыщешь. Рада узнать, что у меня есть хотя бы один. – Я тогда только рассталась с парнем. Бывший мне изменял. А Хадсон, он такой… Очаровательный? Милый? Привлекательный? – Я ему так понравилась. Ладно. Не то, что я ожидала. – Понимаете, так приятно быть с кем-то, кому ты очень нравишься. С кем-то, кому ты нравишься, и даже, может, больше, чем он тебе. – Скользнула по мне взглядом: как вам новость, что сыграла на чувствах Хадсона в своих целях? Я ничего не ответила, не показала никаких эмоций. – Я решила, что наши отношения будут идеальные. Что больше мне не изменят. – Она посмотрела мне прямо в глаза. Нахмурилась. – Но оказывается, есть вещи похуже измены. По спине пробежал холодок, хотя сегодня совсем не холодно. Обхватила себя руками. – Что ты имеешь в виду? – Хадсон до ужаса ревнив. Он запрещал мне видеться с друзьями. Черт, ему даже не нравилось, что я хожу на работу. Он постоянно торчал у магазина… прям как вы сейчас. – Меня бросило в краску. – После расставания уже подумывала уволиться: он постоянно сюда ходил. – Но не уволилась, – заметила я. Вряд ли Хадсон был таким опасным. Она точно от него не скрывалась. – Ты даже не сменила номер. – Я собиралась. И даже собиралась переехать – он постоянно появлялся в моей квартире. Собиралась изменить всю свою жизнь. Но тогда бы он одержал верх, понимаете? И я послала все в одно место. – Она кинула окурок на землю и растоптала, на ногах у нее были вансы в клетку. – Вот почему я обратилась в суд, и на него наложили запретительный приказ. Так я могла сохранить свою жизнь и не бояться, что он отравит ее своим присутствием. – Обойдя меня, она сказала: – Перекур окончен. – Он когда-нибудь обижал тебя? – спросила я, пока она не ушла далеко. – Я имею в виду, физически. – В памяти всплыло ее лицо с синяком. – Мне пора, – раздраженно бросила она, не сбавляя шаг. – Больше сюда не ходите. – Она зашла в магазин, оставив меня у входа, все так же без ответа. Какое-то время стояла в недоумении, потом пришла в себя. Повернувшись, гляжу в окно магазина. Наталию увидела не сразу. На этот раз не за прилавком – среди стеллажей говорит с покупателем. На что-то показывает, наверно, альбом. С улыбкой на лице убирает прядь темных волос – представляю, что, должно быть, видел Хадсон. Пытаюсь представить его на месте покупателя, но в итоге злюсь. Наш разговор перевернул с ног на голову мое представление о сыне. То, как она его описывала, идет в разрез с моими собственными воспоминаниями: мальчик, которого надо крепко обнять, прежде чем уйти. Мальчик, который боится и поэтому берет меня за руку. Человек из ее рассказа – полная противоположность тому, кто живет со мной, покупает продукты и приглашает в бар, чтобы развеяться. Ужасно, что она открыла мне глаза. Ужасно, что я смотрю на него с новой, пугающей стороны. Но оказывается, есть вещи похуже измены. Слова, что она произнесла, заставляют вспомнить давно забытое. Это случилось за пару дней до смерти Хезер. Все началось, когда я ударилась мизинцем. Ругаясь себе под нос, я нашла виновника. Хадсон и его найки. К нам собирались прийти Лесли и Джеймс, я заранее убрала весь дом. У Лесли всегда идеальная чистота, об этом все знают. И я попросила детей соблюдать порядок и чистоту, как у нее. Неужели это так сложно? Бурча, я схватила кроссовки и пошла наверх. Дверь закрыта, но я так разозлилась, что даже не постучала. Хадсон хочет, чтобы его правила соблюдали? Пусть научится соблюдать мои. Распахнув дверь, швырнула кроссовки. Со стуком сначала упал один, потом второй. С победоносной улыбкой на лице я подняла взгляд, но улыбка быстро исчезла – Хадсон был не один. На нем, словно одеяло, лежала девушка. Ее волосы всклочены, помада размазалась. Оттенок на губах Хадсона, будто он поел красящийся фруктовый лед. Но это губная помада. – Прошу прощения, – пробормотала я, выходя из комнаты и плотно закрывая дверь. Вышло крайне неловко, уже не первый раз. Недавно Даррен грозился снять дверь с петель, а Хадсон отговаривал его, убеждая, что Хезер мы знаем хорошо и им двоим можно доверять. Но в этот раз там была не Хезер. Через стекло меня замечает Наталия – интересно, как долго стою тут, погрузившись в воспоминания. Поджав губы, бросила на меня раздраженный взгляд. Давно пора бы уйти. Смотря себе под ноги, быстрым шагом иду к машине. Сев внутрь, надеваю солнечные очки. Делаю глубокий вдох. Не стоило сюда приезжать. Это была ошибка. Если Хадсон узнает, он будет вне себя от ярости. Вдруг из-за меня нарушится запретительный приказ? Никогда себе этого не прощу. Запретительный приказ. Как же глупо звучит. До сих пор не могу поверить. Мне казалось, такие дела заводят только на опасных ребят. Наркоторговцев, бандитов, насильников. Не на таких, как Хадсон. Пока выезжала с парковки, думала, а знаю ли я своего сына. Действительно ли он тот, кого мне описала Наталия: псих-собственник, который все держит под контролем? Или же он милый юноша, что приглядывает за мной? А может, и то и другое? Голова идет кругом. Включаю поворотник и собираюсь свернуть на автостраду. Смотрю в зеркало заднего вида – сердце перестает биться. Сзади Хадсон. Не прямо за мной, а через несколько машин. Секунду назад боковым зрением видела, как его машина переместилась со средней полосы и встала за мной. Присматриваюсь. Точно ли он? Машина такая же, но водителя не разглядеть. Но точно мужчина. Понятно по комплекции. Машина пропала из виду. Господи, а если он видел, как я выезжаю с парковки магазина пластинок?! Понятно, зачем я приезжала. Как еще могу объяснить эту поездку? Решила развеяться? Почему бы нет. Нет, вряд ли это он… Середина рабочего дня. Он на карьере в Висте-Фоллс. Окленд совсем в другой стороне. Он никак не мог тут оказаться. Аккуратно выехав на автостраду, снова взглянула в зеркало заднего вида. Ни на одной из полос Хадсона не видно. Выдыхаю с облегчением, хотя тревога в груди все еще сидит. Не уверена, могла ли это быть машина Хадсона. Может, это из-за чувства вины, что накопилось за день? Я поступила безответственно. Глупо. На меня не похоже. Может, это все болезнь? Когда маме поставили диагноз, она вела себя более чем странно. Да, скорее всего. Проявление болезни, ничего больше. Действую безрассудно. Будь я здорова, никогда бы на такое не пошла. Хадсон не должен ничего узнать. По дороге домой заправилась, запах бензина въелся в пальцы. Заправка осталась далеко позади, а он все держится. Терпеть не могу этот запах! Доходит до того, что глохну с пустым баком на дороге. Так и сегодня: еще немного и оказалась бы куковать на обочине. Долгие годы нашей семейной жизни бак за меня заправлял Даррен. Когда он заболел, мне впервые пришлось ехать самой. Разрыдалась прямо на заправке. Рабочий подошел узнать, не нужна ли мне помощь, но я послала его куда подальше. Из машин на меня таращились водители. Кончилось тем, что я залила всего четверть и юркнула в машину – так было неловко. В спешке забыла про шланг. Поехала, и он оторвался, торчал из машины. Конечно же, я сразу это заметила и вернулась. Оплатила ущерб за шланг и заплатила механику за устранение вмятин на машине, – дорогая вышла поездка на заправку. Подъезжаю к дому, у тротуара стоит машина Хадсона. Эту же машину я видела два часа назад в Окленде. Машина, которая должна быть сейчас в Висте-Фоллс у шахты по добыче глины. Которой не должно быть здесь. Но все-таки вот она. Беспокойство вернулось, в груди ему как дома. Всего лишь половина третьего. Обычно он дома ближе к четырем, иногда и позже, если есть сверхурочная работа. Захожу, Хадсон за столешницей ест сэндвич. Прохожу на кухню, он поднимает голову и рассматривает меня с любопытством. Вся столешница в крошках, буханка хлеба и колбасная нарезка не убраны. Такое ощущение, что сэндвич он делал в спешке. – Ты рано, – говорю я, не в силах на него посмотреть. – Сегодня без сверхурочной? – Ага, – отвечает он с набитым ртом. – А ты где была?