Но и он не подошел. Больше вариантов у меня нет. Меньше всего хочется, чтобы компьютер заблокировался. Следующий, кто подойдет к нему, узнает, что в доме кто-то был. Скорее всего, это будет полиция, и если они начнут собирать отпечатки… О боже! С ужасом смотрю на свои руки. Перчатки. Вот что я забыла. На прикроватной тумбочке осталась пара черных кожаных перчаток. Вечером я их достала, но взять с собой забыла. Такую же ошибку я совершила и в доме Молли. По спине пробежал холодок. На месте преступления нельзя оставлять отпечатки. В ужасе несусь в ванную и хватаю с полки полотенце для рук. Вернувшись в кабинет, вытираю все, к чему прикасалась. Понятия не имею, поможет ли это, но попытаться стоит. Засунув полотенце за пазуху, где уже лежит блокнот, выхожу в гостиную. Какая же идиотка! Я все обыскала, но так ничего и не нашла. На секунду остановилась, сделала глубокий вдох. Где бы еще посмотреть? И тут я вспомнила, куда стоит заглянуть. Направила телефон на ковер и, ориентируясь на свет фонарика, пошла на кухню. На стене висит календарь, под ним на столешнице блокнот. Хватаю его и читаю первую страницу. «Библиотечные книги сдать до 10.03». Смотрю на дату. Октябрь. Месяц, когда умерла Хезер. Только сейчас я осознала, как близко даты смерти Лесли и ее дочки. Одно и то же время года. Их разделяет меньше месяца. Меня пробирает дрожь. Блокнот пустой. Тяжело вздыхаю. Я так ничего и не нашла. На стене тикают часы. Пора отсюда выбираться. Положив блокнот на то же место, откуда взяла его, выхожу с кухни, свет направляю точно в ноги. Окно кухни выходит на дорогу, не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел. И хоть в гостиной чувствую себя спокойнее, тут все-таки опаснее: основное окно выходит на двор Бет. Подходя к коридору, хотела выключить фонарик, но на ковре вдруг увидела светлое пятнышко. Может, это гранула перлита или маленькая ракушка? На идеально чистом ковре Лесли им не место. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть, и в эту секунду замечаю еще что-то. Что-то совсем знакомое, лежит под настенной вешалкой в морском стиле. Это… Из-под свитера прямо мне в подбородок вываливается блокнот. Полотенце тоже вот-вот выпадет. Запихиваю их обратно. Поднимаю блестящую штучку и подношу ее на свет фонарика – у меня дыхание остановилось! Это моя сережка. Она из набора, что много лет назад мне подарил Даррен. Эти сережки совсем не вписывались в мой стиль, но пока Даррен был жив, я заставляла себя иногда их надевать. Но теперь я их не ношу. Даррена больше нет. Конечно же, сережка не пролежала у нее на ковре все эти годы. Этого быть не может. Но как она попала сюда? Шаркающий звук. Возможно, это ветер или какой-то зверек, но я все равно встаю, засунув сережку в карман. Итак задержалась тут дольше, чем следовало. Выключив фонарик, я погрузилась в темноту дома. Стою вдалеке от окна, на ребра давит блокнот, в кармане лежит сережка, а где-то глубоко в мозгу все крутятся и крутятся мысли: я что-то забыла, что-то очень важное. Так накрутила себя, что вернувшись домой, не смогла уснуть. Словно пришла с концерта: по венам хлещет адреналин, в голове проносятся самые жуткие моменты ночной вылазки. Как хорошо, что Хадсон спит. Проходя быстрым шагом мимо его комнаты, слышу, как он глубоко дышит. В спальне сняла c себя черный костюм и переоделась в мягкую пижаму. Забравшись под одеяло, открыла блокнот Лесли и принялась с жадностью его читать. Многое мне уже было известно: начало учебного года в сентябре, волнение, связанное с готовкой печенья для осенней ярмарки. Удачно съязвила о женщине из книжного клуба – я рассмеялась: за то короткое время, что пробыла в клубе, я познакомилась с Энн Уинстон. Помню, что высказывать свое мнение она всегда начинала со слов: «А вот когда я училась в Стэнфордском университете…» или «А вот мой преподаватель по философии говорил…» Лесли записала несколько наших разговоров, и от того, насколько точно она их передала, мне стало жутко. Она написала о моей стрижке – тогда я в первый и последний раз отрезала челку. Пытаясь казаться милой, она мне не сказала, что думает на самом деле. Также она упоминала и Хадсона: в основном, заходил ли он к ним и подвозил ли куда-нибудь Хезер. Почерк у Лесли был своеобразный: странное сочетание письменных и печатных букв, сама его разрабатывала. Не видела его уже давно, пришлось сидеть по несколько минут над каждой страницей и тщательно все разбирать. От напряжения поплыло перед глазами. За пару недель до смерти Хезер она написала: «Не могу уснуть. Встала в 4 утра выпить стакан воды. На кухне посмотрела в окно, во дворе Валери зажегся свет». Вспомнив, как Даррен установил на гараже лампочку с сенсорным датчиком, я села в кровати. «Открылась дверь, в дом Валери кто-то вошел и закрыл за собой дверь. Кто это был – не поняла. Распереживалась. Думала, не разбудить ли Валери, предупредить о незваном госте? Срочно вызвать полицию? Побежать к ним в дом? Но тут увидела, что в комнате Хадсона включился и тут же погас свет. Значит, это не грабитель. Уже было собралась вернуться в спальню и напоследок глянула в окно. Заметила, что на лобовом стекле машины Хезер что-то написано, вышла посмотреть что именно. Пеной для бритья написали «ШЛЮХА». Никогда я не была так зла. Полная ярости, разбудила Джеймса. Надпись мы смыли, пока ее не увидела Хезер. Сказала Джеймсу, что это явно дело рук Хадсона. Ответил, что Хадсон – славный парень и на такое не пошел бы. Хезер мы ничего не рассказали, мы даже не осмелились бы! Это был бы для нее конец света! Мы спросили, как дела в школе. Что с друзьями? С Хадсоном? Она ответила, что все хорошо. Но я знаю, это не так. Буду начеку». Почему Лесли мне об этом не рассказала? Любопытство меня распирало, я встала с кровати и вышла из комнаты. После смерти Даррена я редко бывала в его кабинете. Зашла туда, меня окутал затхлый застоявшийся запах. Щелкнула выключателем, комната наполнилась тусклым светом. В кабинете пусто, в углу стоит письменный стол, а на нем – стационарный компьютер. Он старый, никогда им не пользовалась. Там же в углу стоит картотечный шкаф. Нижний ящик заполнен налоговыми документами, свидетельствами о рождении и детскими сертификатами о прививках, которые начали вести с самого их рождения. В верхнем хранится все, что связано со школой: дневники, фотографии и документы, которые я не стала выкидывать. В глубину этого ящика я спрятала свои старые ежедневники и расписания на день. Моя мама такие вещи никогда не выбрасывала, говорила, что однажды ей захочется заглянуть в прошлое и вспомнить, что было. Не одна она так делала. Я тоже все хранила. Когда мамина память начала ухудшаться, я перебрала все ее старые вещи, прочитала, чем мы занимались вместе: про повседневные хлопоты и разные важные события. Так я не дала воспоминаниям угаснуть. Хоть большую часть жизни я пыталась не быть похожей на мать, здесь я последовала ее примеру – и была этому рада. Я открыла верхний ящик, просмотрела ежедневники и нашла тот, который вела в год смерти Хезер. На цыпочках вернулась на второй этаж, забравшись в кровать, пролистала ежедневник и нашла нужный день. В тот вечер у Хадсона был матч и на ночь он остался у Джареда. Так что надпись на машине Хезер оставил не он. Так ведь? Хотя… Джаред жил за углом. Так что Хадсон мог прийти сюда пешком, расписать машину и рано утром вернуться в дом. Конечно же, я не записала, во сколько он вернулся. Но зачем бы он так обошелся с Хезер? Читаю дальше. После случая с машиной, Лесли с маниакальным упорством записывала все про отношения Хадсона и Хезер: отмечала каждый раз, когда они ходили гулять и какое после этого у Хезер было настроение. Описала, как несколько раз возвращалась домой с покрасневшими глазами и размазанной тушью, словно плакала. За полторы недели до смерти Хезер Лесли написала: «На руке синяк. Спросила ее. Говорит, на физ-ре ей дали мячом. Но больше похоже, что ее крепко сжимали. Синяк узкий и растянувшийся, будто следы пальцев, от мяча обычно остаются круглые пятна». Прочти я это тогда, посмеялась бы. С каких это пор Лесли стала экспертом по синякам? Но сейчас думаю о Наталии. О фотографии, где у нее под глазом синяк. Дрожа всем телом, переворачиваю страницу и натыкаюсь на ту, что начала в доме Лесли. Перечитала первое предложение, что Хезер стала бояться. Оказывается, все зашло так далеко, что она решила порвать с Хадсоном. А потом, за день до вечеринки в честь приближающегося Хэллоуина Лесли записала своим дурацким почерком: «Всю неделю Хезер говорила, что не собирается идти на вечеринку. Сегодня за ужином зашел разговор о вылазке к соседям за сладостями. Я поделилась мыслями о семейных костюмах. Она вдруг сказала, что передумала, Хадсон ее уговорил. Не похоже, что ей так хочется идти на вечеринку. Не хочу, чтобы она туда шла. Но Джеймс настаивает, что каждый Хэллоуин она проводила с Хадсоном. Не пойдет в этот раз – будет потом жалеть. Как же мне хотелось, чтобы он хоть раз меня поддержал. Уверена на все сто: Хадсон для него – идеал. Сын, которого никогда не было. Ну почему он идет мне наперекор?» Тяжело сглатываю. Я и представить себе не могла, что Лесли относилась так к Хадсону еще до смерти Хезер. Хотя я понимаю, почему она со мной об этом не говорила. Говорить матери плохое о ее ребенке, обвинять его в жестокости – так и дружбу погубить можно. Кажется, она не раз обсуждала это с Джеймсом. Дочитывая дневник, я стала замечать, как рушится их брак. Как он пренебрегал ее чувствами: то предлагал разобрать вещи в комнате Хезер, хотя Лесли не была еще к этому готова, то говорил ей бросить свои домыслы начет Хадсона. Пока я размышляла над тем, что прочла, слово «ШЛЮХА» не выходило у меня из головы. Впервые это слово зазвучало в мой адрес после смерти Мака: так за спиной меня называли те, кого я считала своими друзьями. Этим же словом в меня бросались в Интернете рассерженные фанаты. Вроде той анонимной дряни, что оставила комментарий под записью о смерти Молли. Я потянулась к тумбочке и достала золотые часы. Водя кончиками пальцев по гравировке, все думаю и думаю, что в них-то и кроется разгадка. Понять бы какая… Палки и камни могут сломать мне кости, Но слова никогда не причинят мне вреда… Со свистом над ухом пронесся порыв ветра. За спиной раздался грохот, будто кто-то из ружья выстрелил. Закрыв уши руками и крепко зажмурившись, я пригнулся. Услышав смех сестры, разлепил веки. Она стояла рядом и хихикала. Меня колотило, я посмотрел через плечо. У меня сердце в пятки ушло, будто на американских горках прокатился. У стены по всему полу валялись осколки маминой любимой вазы. Господи, она что, целилась мне в голову? – Что происходит? – смотря на нас широко раскрытыми глазами, в комнату влетела мама.