Его рука замерла. Он сел, я неожиданно свалилась на подушку. – А когда? Облизнув губы, я оттолкнулась от постели и тоже села. В комнате пахло потом и сексом. Так пахнет от Мака. – Не знаю. Это непросто. – Хрень какая-то, – он вскочил и провел по своим волосам рукой. – Что? – Я натянула свитер. Передо мной стоял Мак, голый, его не волновало, что жалюзи на окне не до конца закрыты. Сидя на постели, я подтянула ноги и обхватила себя руками. – Пару недель назад ты обещала, что поговоришь с ним. – Я собираюсь, – ответив, я вспомнила, как однажды вернулась ночью домой: Даррен отрубился в ванной, а дети спали у себя в комнатах; на плите меня ждали остатки холодного сгоревшего омлета. Хадсон, должно быть, приготовил. В свои четырнадцать лет он готовил так себе, посуду мыл еще хуже. – Время сейчас не самое подходящее. – Нет, это какая-то хрень. От этих слов я аж отшатнулась, какой же он бесчувственный. – Да как ты смеешь так говорить? Ты же знаешь, что не все гладко. Он слишком много пьет. Совсем расшатал себе здоровье. – Но это к нам не имеет никакого отношения. – Имеет, и еще какое, – возразила я. – Я нужна семье. – А как же я? – Что ты? – Ты нужна мне. – Я с тобой, – улыбнулась я. – Нет, ты не со мной. Я хочу, чтобы ты была только моя, чтобы была со мной все время. Я люблю тебя. И ты меня любишь. И не надо оправдываться. Будь ты им взаправду нужна, не пришла бы ко мне. В его словах столько горечи – потеряла весь запал. Понимаю, что веду себя эгоистично: бегаю на эти свидания, нахожу время на то, что нравится мне. На того, кто сводит меня с ума. Мало думаю о других. На Хадсона вот в школе стали жаловаться. Хезер как будто не желает к нам приходить, Хадсон начал бывать у нее. Еще и Кендра, какая бы организованная она ни была, стала хуже учиться. Мак прав. От правды не скрыться. Жаль только, что не такой правды он ожидал. Резко открываю глаза, из груди вырывается вздох ужаса. Я не в спальне Мака. Снова у себя. Ищу взглядом Кендру или Хадсона, но никого. Слышала голос Кендры. Точно же слышала? Дверь в мою спальню закрыта. Прислушиваюсь, но никаких звуков. Они что, ушли? В голове стреляет, вот рту пересохло. Надеюсь, что Хадсон поможет мне. Уставившись в потолок и моля о помощи, вспомнила обрывки снов. Даррен. Дети. Мак. Если б я только была смелее… Мак был бы тут. И месяца не прошло, как мы с Маком в последний раз расставили все точки над «и», он позвонил и спросил, не находила ли я блокнот. Куда мы записывали наши песни. Я ответила «нет». А позже вечером нашла. На следующее утро я позвонила, но он не ответил. Поехала к его дому, собираясь оставить блокнот на крыльце. Был самый обычный день. Небо голубое. Светит солнце. По пути заехала в «Старбакс». Отхлебнув мокко, вышла из машины. К обеду точно потеплеет, но утро пока холодное. Запахнула пиджак и, прижав к груди блокнот, поспешила к дому Мака. На мне были джинсы, сапоги на высоком каблуке и футболка с глубоким вырезом, на груди любимый кулон. Хоть мое сердце все еще разбито, пусть он заметит меня в окне, пусть поговорит со мной. Своим внешнем видом я собиралась показать ему, что у меня все хорошо и что о своем выборе не жалею. Пока оставляла блокнот на крыльце, в голове пронеслись воспоминания о нас, все знакомые чувства снова на меня нахлынули. Ужасно, что все так закончилось. Когда разрывала с ним отношения, я понимала, что все делаю правильно. Но я как-то не подумала, от чего отказываюсь. От музыкальной группы. Мак тогда сказал, что выступать и ездить в туры будет совсем непросто. Остальные ребята на мой звонок даже не ответили. Ищут новую солистку – слышала краем уха Сюзанна. Как же они быстро от меня избавились, я в ужасе была. Вообще-то мы решили, что я выступлю на последнем концерте и о моем уходе мы расскажем вместе. Но посреди репетиции, когда мы разбирали нашу с ним песню о любви, Мак выбежал из зала. – В чем дело? – Я вышла и нашла его на стоянке, он закуривал. – Не могу. – Он ткнул сигарету в рот, затянулся. Выпустил облако дыма, я сказала. – Понимаю, мне тоже тяжело. – Тебе тяжело? – рявкнул он, стряхивая пепел. Резко ко мне повернулся: – Посмотри на себя. Посмотри, во что ты одета. Я посмотрела на себя: обтягивающие джинсы, леопардовая майка с глубоким вырезом, сапоги на высоком каблуке. – Ну и что? Я всегда так одеваюсь. – Мне нравилось репетировать в том, что, скорее всего, надену на выступление, особенно любила каблуки. В них чувствую себя более раскрепощенно, легче двигаться по сцене. – Вот именно. Ты ведешь себя так, будто ничего не произошло. Закусив губу, я замерла. – Мак, я не понимаю, что ты от меня хочешь. – Конечно, ты никогда не понимала, – ответил он. Бросил со всей злости на землю окурок и растоптал его. – Сию же секунду уходи. Я дернулась, будто пощечину дали. – Что? – Я отменяю концерт. Скажи ребятам. Ни о чем не беспокойся. – Но мы же договорились, – запротестовала я. – Валери, твою мать, я не могу стоять с тобой на одной сцене и петь песни, ты это понимаешь? Видимо, нет. – Он провел по волосам рукой. – Ты решила играть в дочки-матери со своей милой семьей, так иди. Играй! – Мак, ну пожалуйста, – начала умолять я. – Всего один концерт. Он уверенно покачал головой – меня словно под дых ударили. – Свой выбор ты сделала. С меня довольно. Понятия не имею, что он наговорил ребятам про меня. Про нас. Вернувшись за своими вещами, мне хотелось опередить его, что-нибудь им сказать. Но я была слишком опустошена. Я промямлила что-то про плохое самочувствие и вышла, пока они не увидели моих слез. Жаль, что тогда проявила слабость. Нечестно. Ведь только я все потеряла. Он мог бы меня хотя бы выслушать, узнать, а что чувствую я. Не из-за меня одной все рухнуло. Он тоже был виноват. И если я смогла пережить наш разрыв, продолжила петь в группе и даже представляла, как в будущем мы выступаем вместе, то и он мог бы найти в себе силы и со всем справиться. Чем больше об этом думала, тем больше злилась. Схватив блокнот, я встала перед дверью и пару раз постучала. Опустила руку. Осмотрелась. Прислушалась, что Мак делает внутри. Может, услышу звуки его шагов, пение или игру на гитаре. Дом у него небольшой. Нет и ста квадратных метров. Обычно какие-то окна он оставлял открытыми. Минуту я слушала тишину, постучала еще раз. Перед домом стояла машина, так что он точно дома. – Мак! – крикнула я. – Это я. Принесла блокнот. И снова тишина. – Мак, ну ты чего. – На окне рядом с дверью шторы все еще закрыты. Раздраженно обошла дом и встала у другого окна. – Давай поговорим. С каждой секундой мне становилось все тоскливее. Но было тихо. Никто мне не открыл, никто не ответил. Я заглянула в окно: оно приоткрыто, шторы не задернуты. Одеяло в ногах кровати, простынь смята. На спинке стула висит одежда. Может, в душ пошел. Прислушалась, не журчит ли вода, но ничего не услышала. – Мак! – крикнула я еще раз. – Заканчивай, я знаю, что ты тут. Никакого ответа. Я вернулась к двери и снова забарабанила. В тот миг я была вне себя от ярости: хотелось разорвать блокнот и сгоряча уйти. Но тогда я бы упустила возможность вернуться в группу.