С самого ее основания Мак считался главным. Не потому что мы его выбрали и не потому что из нас он был самым талантливым. А потому что основать группу – это его идея. Он собрал нас. Ребята даже и не подумали бы вернуть меня, не дай Мак на то согласие. Я надеялась, что смогу его уговорить. Без «Полета сердец» Мак не представлял своей жизни, вместе мы неплохо пели. Мы же через столько прошли! Он не мог вот так взять и все разрушить. Постучала в дверь еще пару раз. Слишком сильно – я была жутко зла. Понимала, что он специально не открывает, понимала почему. Это было смешно. – Значит так! – Опустив руку, кричу через дверь. – Хочешь проучить меня; наверно, я этого заслуживаю. Но не ребята. Не группа. Тяжело вздохнув, я наклонилась, решила все-таки оставить блокнот. Может, поэтому он не отвечает. Он просил блокнот. А не разговора со мной. Мне следовало привезти блокнот и не трогать Мака. Но я не могла это просто так оставить. Мне надо было поговорить с ним, вразумить его. – Прошу, всего пару минут. Проходит время, но никто не отвечает, раздраженно вздыхаю и отхожу назад. Может, он вообще не дома. Может, он уехал на чужой машине. Вместе с ребятами. Или… девушкой? При этой мысли мне стало нехорошо, хотя понимаю: теперь мы с Маком друг для друга чужие люди. Заставляя себя думать о чем-то другом, хожу по крыльцу туда-сюда и вдруг замечаю, что шторы на большом окне в гостиную закрыты не до конца. Прикрыв глаза от яркого света, заглядываю в окно. Внутри был бардак. Я не то чтобы удивилась. Любые эмоции захлестывали Мака с головой, поэтому на такие занятия, как уборка, его не хватало; не раз наблюдала, как – еще до наших отношений – он переживал расставания, знала, что в минуты печали он пускает все на самотек. На журнальном столике стояли банки из-под пива и открытая коробка пиццы. На краю стояла пустая тарелка, на белой керамике виднелись пятна, похоже, кетчуп. Опустила взгляд под стол и заметила. Пальцы ног Мака. Из-за стола только пальцы и видно, во мне засело странное чувство. Что-то тут не так. Я знала, что со стороны заднего дворика боковая дверь не закрывается. Как-то зашла, когда мы встречались; Мак тогда вернулся, а я стою в душе голая, все в пару. Оставив блокнот, побежала за дом. Оказавшись внутри, бросилась в гостиную. Если Мак напился и ничего с ним не случилось, то, увидев меня, будет в ярости. Но для меня это возможность, нельзя ее упускать. Честно говоря, всей душой надеялась. – Мак! – задыхаясь, я упала на колени. Он лежал на спине и смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. Слишком уж раскрытыми. И не мигал. Не смогла в них заглянуть. Правый локоть был странно выгнут. У руки лежали упаковка таблеток и бутылка водки. Около виска натекла лужа крови. Кровь была и на углу журнального столика, похоже, упал и ударился. Трясущимися руками взяла кисть и безрезультатно попыталась нащупать пульс. Кожа ледяная. Не сразу нашла в себе силы позвонить в полицию. Мак умер. И никто его не вернет. Это мои последние с ним минуты. Хоть он меня и не слышал, я сказала все то, что должна была сказать во время нашего последнего разговора. Я сказала, что он любовь всей моей жизни. Я рыдала. Я держала его за руку. Я просила у него прощения. И только после этого набрала 911. Глава 25 На первом этаже Даррен выкрикнул мое имя, его громкий голос эхом отозвался от сводчатых потолков. Во мне нарастало раздражение. Я так устала: мы с Маком весь день договаривались о концертах в городе. Где-то нам говорили «да», но чаще – «нет». К вечеру вымоталась. Сижу теперь на кровати, массирую уставшие ступни. На полу в ногах валяются туфли на высоченных шпильках. В следующий раз надену обувь без каблука. Хотя в глубине души понимаю: нет, каблуки все равно надену. «На таких каблуках твои ноги выглядят еще сексуальнее», – шагая у меня за спиной в очередной клуб, сказал Мак. Вспомнив, я улыбнулась и проорала Даррену: – Что?! – Спускайся. Я простонала. Он что, не видит, в каком я состоянии? Все, чего я хочу, это сходить в душ и спокойно посидеть в тишине, а не бежать по приказу вниз непонятно зачем. – Минуту, – крикнула я в ответ. Размяв шею, тяжело вздохнула. Через силу встала и пошла к двери, волоча босые, ноющие ноги. Жутко хотелось переодеть юбку, но, похоже, это придется отложить. Спустившись по лестнице, услышала, как тихонько играет легкий джаз. Завернув за угол, увидела в столовой всю семью. На столе стоят четыре тарелки, в центре зажженные свечи и упаковки с едой из моего любимого тайского ресторана. Почуяла нотки карри и кокоса. Даррен улыбнулся: – Понимаем, у тебя выдался непростой день, поэтому… – он указал на стол. Друг напротив друга стояли дети, улыбались во все зубы. Мне тут же стало стыдно за то, что на него разозлилась. Пошла к Даррену в объятия. – Спасибо, – прошептала я, уткнувшись в плечо. – На самом деле, это Хадсон предложил, – сказал он. А как же иначе. Мой славный мальчик. Повернулась к сыну. Присела и обхватила его руками. Он прильнул ко мне, почувствовала на шее потные ладошки. Выпрямилась и на всех посмотрела: – Мальчики, это так мило! – Вообще-то я тоже помогала! – вклинилась Кендра. Уверена, делала она это без особого желания. Превращаясь в подростка, она становилось угрюмой и закрытой. – Спасибо, дочка, – не понимая, какое проявление любви она от меня ждет, я похлопала ее по плечу. Она не любила нежностей, особенно в последние месяцы. Даррен отодвинул стул и усадил меня за стол – я расплылась в улыбке. Но в глубине души мне было стыдно из-за романа с Маком: я не только изменяла мужу, но и тратила то время, что могла бы проводить с семьей. Наложив себе еду, я осмотрела стол и дала себе слово, что отношениям с Маком положу конец. Что обязанности матери и жены буду исполнять лучше. – Что происходит? Услышав вдалеке за дверью голос, полный настороженности, я проснулась. Мне приснились дети, когда они еще были маленькими, и живой Даррен. Своего слова я так тогда и не сдержала. Попыталась сесть, но тело не слушается. Голова словно свинцом налита, веки безумно тяжелые, прикладываю немало усилий, чтобы держать их открытыми. Комната размыта, будто смотрю на нее через стакан с водой. – Маме нехорошо, – послышался ответ. – Но все под контролем. Не волнуйся. Хоть говорят и далеко, я все равно узнала. Кендра. Хадсон. – Что это значит? И почему она заперта? – Это для ее же блага. Такое уже случалось. Не переживай сильно. – А я переживаю! Кендра, она странно себя ведет, – сказал Хадсон. – Что ты сделала? Внимательно слушаю, как же хорошо, что Хадсон это просто так не оставляет. Он узнает правду и точно вытащит меня отсюда. Вспоминаю, какое в отражении у Кендры было странное выражение лица. Пытаясь тогда подняться, я вцепилась в край комода. Вначале я обрадовалась, думала, она поможет мне, но через секунду эта радость прошла. Она уставилась на меня с такой ненавистью, которую никогда не видела. Конечно же, она злилась на меня и не раз, но то было другое. Мои страдания, похоже, доставляли ей удовольствие. Казалось, она хочет насладиться моими судорогами. В тот миг мне стало жутко. Представить не могу, на что она еще способна. – Хадсон, ты ничего не понимаешь, – ответила Кендра как всегда своим снисходительным тоном. – Понимаю, маме сейчас нехорошо, но она ведь болеет. Нет, она лжет. – Пока я был в доме, никаких приступов не замечал, – к моей радости уверенно заявил Хадсон. – За последний месяц, может, и да. Но это тянется давно. Ты не знаешь, потому что тебя тут не было. Ты не видел, как развивается болезнь. Иногда кажется, что она здорова, мыслит здраво. Так продолжается несколько дней, недель, а потом случается приступ, как сегодня. Вот почему я уговаривала ее жить со мной, – чуть спокойнее говорит Кендра. – Ты волнуешься, я понимаю, с таким ты раньше не сталкивался, но не переживай. Я знаю, как за ней ухаживать. Тебе разве не надо на работу? Я с ней посижу. Иди. С мамой разберусь. При мысли о том, как она со мной разберется, меня начинает бить дрожь. – Я маму не брошу. – Впервые в жизни, – съязвила Кендра. – И сколько еще ты собираешься упрекать меня прошлым? – спросил Хадсон – вопрос справедливый. Думая о наших отношениях с Кендрой, я многие годы задавала себе такой же я вопрос. – Я же приехал. – Я не о прошлом. Хоть ты и приехал, но постоянно где-то пропадаешь. Мама говорит, что ты почти каждый вечер уходишь. В глубине души мне стыдно. Не стоило ей этого говорить. Упомянула о гулянках Хадсона мимоходом, когда Кендра в последний раз забирала Мейсона. Она спросила, каково это иметь такого помощника, как он, и в ее словах было столько желчи, будто Хадсон только и говорит о том, что обо мне заботится, а сам ничего не делает.