скромно удалились, снова кивнув Сабине, на этот раз на прощание. В следующую минуту в ресторан вошли три шведа: все блондины, с раскрасневшимися от ветра лицами, одетые в спортивные костюмы, — только что с пляжа, на котором они каждое утро упражнялись в тайчи[29]. Сабина иногда встречала их во время утренних пробежек. Шведы поздоровались с ней, как добрые знакомые. Ответив на приветствие, писательница от нечего делать принялась просматривать номер общественно-политического еженедельника, на обложке которого размещался пугающий заголовок о депрессии, сплошняком охватившей Польшу. Титульную статью Сабина решила тщательно проштудировать позже — с ручкой в руке: кто знает, вдруг там окажется что-нибудь важное для нее как для автора еще не написанного романа о душевном надрыве, выгорании и кризисе…А пока что она заглянула в конец журнала, в рубрику, посвященную культуре. Литературные отзывы, занимавшие примерно одну десятую разворота, в большинстве своем представляли собой всего-навсего скопированные аннотации, которые издатели обычно размещают на последних страницах обложек.«И эти типы еще смеют именоваться литературными критиками? — неодобрительно покачала головой Сабина. — Это… как если бы я требовала присудить мне премию „Афина“». Она имела в виду самую престижную в стране литературную премию, которую, впрочем, многие считали квинтэссенцией снобизма.К счастью, муки творчества на этот день не планировались. Еще с утра Сабина задумала поехать в строительный супермаркет: в рекламной листовке она увидела довольно красивые светильники, которые подошли бы для ее новой террасы. Итак, на сегодня у нее была отличная отговорка, позволяющая заняться кое-чем другим, помимо попыток писать роман. Кое-чем таким, что — в отличие от вышеупомянутых попыток — принесет хоть какие-то плоды.К вечеру она вернулась домой и, усталая, рухнула на кровать. Даже не заметила, как заснула. А когда проснулась, вокруг царила кромешная тьма — мигал только диод подключенного к розетке ноутбука. Несколько минут Сабина пролежала в растерянности, как вдруг — с силой Ниагарского водопада — на нее обрушилась лавина образов из прерванного сна: обнаженные тела, ее и Бориса, переплетенные в самых что ни на есть изобретательных позах из «Камасутры» и перекатывающиеся по пустому миколовскому пляжу. Песок в волосах, морские волны — и фантастически умелый любовник, доводящий ее до сладострастных спазмов… Внизу живота побежали мурашки. «Значит, я еще не вышла в тираж окончательно?»Сабина лежала какое-то время, пытаясь собраться с мыслями. Потом взглянула на часы: почти два часа ночи.«Нужно обследоваться по поводу гормонов, не забыть бы. Это ненормально», — наконец констатировала она.Глава 10Это было даже любопытно. Сабине, как урожденной варшавянке, ранее никогда не доводилось ночевать в собственном городе в отеле. Но сейчас у нее здесь не было своего угла, где можно было бы остановиться. Ее элитная квартира давно была продана парочке молодых волков из IT-сектора, а однушка, в которой жил Анджей, по понятным причинам в расчет не бралась.Люцина предлагала заночевать у нее, но об этом писательница и слышать не желала. «Пусть не думает, скотина, что мы с ней снова обнимемся и будем вместе попивать винцо, будто ничего не случилось». На этот раз агентша перешла все границы, и Сабина не собиралась ей это спускать. Раз уж она решилась на тщательную перестройку всей своей жизни, то теперь должна последовательно пресекать все действия окружающих, которые пробуждают в ней внутренний протест. Сабине, возможно, и некомфортно было поступать так, но ведь никто не обещал, что будет легко.Она остановилась в небольшом бутик-отеле в Новом Мясте. Рецепционистка в безупречно белой и идеально выглаженной блузке, узнав в своей гостье Соню Гепперт, проявила профессионализм и предложила заменить стандартный номер, который Сабина забронировала заранее, на люкс-апартаменты— без доплаты. В спальне Сабина бросилась на необъятное супружеское ложе. Она вынуждена была признать, что капелька роскоши ей приятна — в особенности после утомительного лавирования между мешками со стройматериалами, лицезрения оголенных до штукатурки стен и перепачканных рабочих.В Варшаву она приехала с двумя диаметрально противоположными целями. Нынче вечером она собиралась на торжественную церемонию вручения премии «Афина». А на завтра было назначено судебное заседание по поводу ее развода.Это стало для нее изрядной неожиданностью — разумеется, приглашение на церемонию, а не развод. Раньше на раздачу «Афин» Сабину не звали. Привычными гостями там были члены литературной элиты, а Соню Гепперт вряд ли можно было отнести к таковым. Но на этот раз обо всем еще за несколько недель позаботилась Люцина. Писательница упрямо не отвечала на звонки от нее, но в конце концов прочитала сообщение:Сонька, перестань дуться, у меня есть для тебя кое-что супер-экстра! Ты в списке гостей на воскресную «Афину». Дресс-код вечерний. Увидимся на месте.В заключение шла россыпь разнообразных смайликов: сердечек, улыбающихся рожиц, бокалов шампанского и букетиков роз.В следующую же минуту агентша предприняла такую отчаянную атаку, что Сабина капитулировала и взяла трубку.— Чего тебе? — Она как раз была на автозаправке и почти кричала в трубку — так, что бледный продавец в фирменной куртке нефтеперерабатывающей компании бросил на нее испуганный взгляд. — В самом деле, Люцина, ни стыда у тебя нет, ни совести!Тут уж продавец навострил уши.— Сонечка, я вывешиваю белый флаг, не стреляй в гонца! Я несу тебе добрую весточку. Дорогая, ты должна приехать на раздачу «Афин». Я все знаю, все понимаю: ты решила покончить с Амелией Крук и дешевой мишурой, ты же крупный писатель. И я тебя в этом поддерживаю. Потому что ты для меня как сестра. Потому что я желаю тебе добра и уже поняла, как важна эта твоя новая книга, — стрекотала Люцина на одном дыхании. — Я считаю, что твое присутствие на раздаче премий этим… ну, словом, лучшим писателям — это идеальный старт. Ты должна войти в их общество. Я тебя к этому побуждаю, я тебя к этому склоняю, я тебя умоляю!Сабина, несколько ошарашенная такой тирадой, присела на табурет у лотка с хот-догами; в подогревателе, наполненном жиром, крутились сосиски. Продавец взял длинные щипцы и от нечего делать перекладывал сосиски с места на место, прислушиваясь к разговору.— Ну так как? — Люси сделала вопросительную паузу.На этот раз доводы агентши были не лишены смысла. Но признать ее правоту — нет, на это Сабина пока что была не способна.— Никак, — сказала она и разъединилась.Но зерно было посеяно. Помедлив с решением как можно дольше, Сабина наконец милостиво согласилась воспользоваться предложением Люцины. А потом оказалось, что два важных дела, из-за которых писательница должна была приехать в Варшаву, удивительным образом совпали по времени.И вот теперь она лежала на роскошном ложе, уставившись в потолок и отгоняя от себя мысли о завтрашнем заседании по поводу развода. Вместо этого она сосредоточилась на вопросе менее гнетущем, хотя извечно актуальном для каждой женщины: что надеть?В Миколово у нее не было ничего подходящего ни для модной церемонии, ни для судебного зала. Переезжая к морю, она решила воспользоваться случаем и радикально сократить свой гардероб. Право же, зачем ей в Миколово столько коктейльных платьев, строгих жакетов и элегантных костюмов? И в результате теперь ей особенно не из чего было и выбрать. Но раз уж она в Варшаве, стоит обратить внимание на бесчисленные бутики. «Шоппинг, — подумала Сабина, — отличный способ убить время перед предстоящими событиями».Торговую галерею она сразу же вычеркнула из списка вариантов — не хотела нарываться на такой стресс после нескольких целительных недель, проведенных вдалеке от городских орудий пыток, — и выбрала камерный бутик, в котором за последние годы бывала довольно регулярно. Как она и предвидела, подыскать там что-то подходящее удалось довольно быстро — помогла молодая продавщица, не просто стройная, а даже чересчур худенькая. «Регулярно отправляет свои фотографии в модельные агентства, была на кастинге шоу „Top Model“, закончила курсы косметологии, а смысл жизни ищет в психологических пособиях Малашинской и в книгах Коэльо», — невольно создала в мыслях ее гипотетическую биографию писательница.Вечернее платье глубокого изумрудного цвета было и впрямь божественным. Сабина давно не надевала таких красивых вещей и не сумела противостоять искушению купить этот наряд, хоть на миг и засомневалась: не слишком ли броско она в нем будет выглядеть? Однако победило женское тщеславие, а может, и упрямство, которое подсказывало: Сабина должна доказать всем, что ее не сломал крестовый поход, организованный против нее. «Хрен вам! — украдкой посмеивалась она. — Именно что: я буду выглядеть супер».А для судебного зала идеально подойдет тщательно скроенный темно-синий костюм: он достаточно солиден для такого случая и достаточно хорошо подогнан, чтобы чувствовать в нем свою привлекательность и уверенность в себе. Довольная, Сабина уже намеревалась выйти из примерочной и направиться к кассе, как вдруг что-то остановило ее: так и не отбросив шторку, она застыла на месте, точно вросла в пол.— Дорогая, подбери-ка мне какую-нибудь обалденную шмотку, да чтоб шикарно выглядела! — раздался по ту сторону шторки визгливый голосок. И кому он принадлежал, Сабина смекнула с первого же слова.«Вот зараза, как же я не подумала! — ругала себя писательница. — Я должна была предвидеть, что могу здесь на нее наткнуться». Бутик располагался на улице Мокотовской, это была излюбленная прогулочная аллея всех состоятельных дам из высшего общества, кроме того, рядом была площадь Спасителя, на которой находился офис Люцины, а Люцина тоже была постоянной клиенткой этого святая святых высокой моды.«Черт возьми, надо же было ей притащиться сюда именно теперь! Не хочу ее видеть», — лихорадочно размышляла Сабина. Обида на агентшу все еще жгла, как незаживающая рана.— Ах, какая чудесная юбочка! Оленька! Славная ты моя! Какая вещь, так бы ее и съела! У тебя врожденный талант, дорогая, никто не умеет так, как ты, подыскивать мне потрясные шмотки, — тарахтела Люцина. Да уж, на конкурсе по влезанию людям в зад без мыла эта рыжая стервочка отхватила бы золотую медаль. — Все, иду примерять, надеюсь, эта прелесть на мне застегнется, ха-ха-ха!Услышав это, Сабина, притаившаяся в примерочной, окаменела. Что делать? Если выйти, то будет стычка, а этого ей сейчас ни капли не хотелось.— Одну минутку, в примерочной сейчас другая пани, — предупредила продавщица.Сабина за шторкой кусала пальцы от беспокойства.— Ладно, подожду. А как твои дела, Оля? Рассказывай, как жизнь. Есть какие-нибудь штаны на горизонте? Да такие, чтобы и в штанах кое-что было?!На мгновение воцарилась тишина.— Вы ведь и раньше спрашивали, разве я вам не говорила? Жених меня бросил… за месяц до свадьбы, — наконец отозвался грустный голос.— Да, действительно, о чем-то подобном ты упоминала… — Казалось, Люцина немного утратила пыл. — Но не стоит переживать, девчонка! Жизнь не терпит пустоты: не этот, так следующий. Скажу тебе по секрету: со мной тоже после минувших выходных один тип поступил не очень-то красиво… Да ну их! Жаль время тратить на хандру!— Но оказалось, что я от него беременна… — Голос продавщицы задрожал так, что стало ясно: еще минута — и польются слезы.— Ох, да что ж так долго-то в этой примерочной? — Люцина не слишком любила, когда кто-то переходил безопасную границу small talk[30]. Но что поделать, люди порой и впрямь не умеют себя вести… — Слушай, Олька, безвыходных положений не бывает. — Инстинкт поиска оптимального решения у Люцины срабатывал всегда, даже в таких малорадостных случаях, как этот, не зря ведь она считала себя идеальной агентшей. — Ребеночка отдашь бабушке, пусть о нем позаботится, а сама еще погуляешь. Вот увидишь, все будет хорошо, Оленька!— Но моей мамы нет в живых… — Последние слова продавщицы сменились рыданиями. Она их даже не сдерживала.— Ах, боже мой, напрочь забыла! — отдаляющийся голос Люцины был едва слышен за громким плачем продавщицы. — Меня же клиент ждет, мне пора бежать! Я еще зайду, чао, дорогая!Двери захлопнулись, и это стало для Сабины сигналом, что она спасена. Она сделала глубокий вдох и вышла из-за шторки, держа в руках платье и костюм. Бросила неуверенный взгляд на заплаканную продавщицу, не зная, как себя вести.— Простите, это непрофессионально, обычно я оставляю личные дела за порогом магазина, но эта женщина совсем меня расстроила, — всхлипывая, пояснила Оля.— Вы и представить себе не можете, как хорошо я вас понимаю, — отозвалась писательница и расплатилась за покупку. — Я верю, что вы справитесь. Вот, пожалуйста… — Вообще-то с момента переезда Сабина не использовала визиток, но сейчас в недрах сумки ей удалось отыскать несколько карточек, одну из которых она протянула удивленной девушке. — Если будет совсем плохо, звоните мне. Постараюсь как-нибудь помочь, — добавила она, беря из рук продавщицы бумажный пакет с логотипом бутика.У Сабины не было привычки вмешиваться в дела посторонних людей, но этот жест доброй воли получился совершенно естественно.Забрав покупки, она вернулась в отель.Когда под вечер она, уже готовая к выходу — в изумрудном платье в пол, на которое набросила свою любимую норковую мантилью, привезенную из Парижа (Сабина не смогла расстаться с ней, даже переехав к морю), с уложенными в голливудские волны волосами, — появилась у стойки портье, то даже сдержанный обычно персонал позволил себе вздох восхищения. Сабина и вправду умела превосходно выглядеть.«И пусть только кто-нибудь скажет, что не одежда красит человека», — без ложной скромности констатировала она, разглядывая себя в большом зеркале в холле.Заказанное такси приехало вовремя, и писательница отправилась в путь. Разумеется, она немного беспокоилась: не каждый день сочинительницам литературы для кухарок и героиням светских сплетен выпадает случай побывать на самом амбициозном приеме в столице. Впрочем, Сабина старалась думать о себе прежде всего как об авторе глубокого и волнующего романа — ну, пускай еще не написанного романа, — и ехала на церемонию в основном для того, чтобы найти мотивацию творить. Сначала она боялась наткнуться где-нибудь на Магдалену Телешко, первопричину всех своих невзгод и переживаний, но в конце концов решила: будь что будет. Ведь когда она, Сабина, все-таки напишет свой психологический роман, обществу придется как-то на нее реагировать. А кроме того, быть может, Ружа будет смотреть трансляцию церемонии и среди всех этих людей, которыми она так восторгается, увидит наконец свою мать… Вот эту последнюю мысль Сабина гнала от себя изо всех сил, но в глубине души все равно чувствовала уколы ревности.Награждение планировалось проводить со всей помпезностью: сперва торжественная церемония с телевизионной трансляцией, затем банкет, тартинки и шампанское. Такси Сабины затормозило у входа в Национальный театр, и она увидела скопище фоторепортеров, толпившихся вокруг нескольких телеведущих. Между ними протискивался один из величайших (и по росту тоже) польских писателей, получивший номинацию за свой очередной роман о путешествии в Монголию. На его лице была написана ярость: засунув руки в карманы зеленой куртки-аляски, он таранил орду папарацци, шагая напролом, точно баран.Сделав глубокий вдох, Сабина вышла из машины. Фотографы, будто саранча, немедленно бросились к ней. Вспышки фотоаппаратов сразу же ослепили ее, и она почти ощупью шла вперед, к входным дверям. Однако и за ними ждала очередная группа, вооруженная фотоаппаратами. Они тут же оставили в покое величайшего писателя, которого снимали лишь потому, что с ним поздоровалась ведущая церемонии, известная тележурналистка; мужчина вытаращился на Сабину и, пожав плечами, скрылся в глубине фойе. Сабина немного попозировала, следуя принципу «коль уж меня все равно фотографируют, так хоть буду хорошо выглядеть в кадре», а затем направилась следом за своим предшественником.В зале она заняла место в седьмом ряду. Возле нее сидела главный редактор одного из женских журналов, а с другой стороны расположился популярный спортивный журналист. Сабина чинно поздоровалась с обоими и принялась осматриваться в поисках известных (вернее, знакомых ей) лиц. При этом писательница надеялась, что на глаза ей не попадется Люцина, а уж тем более Магдалена Телешко. Но у последней, похоже, случилось что-то непредвиденное, поскольку ее, как ни странно, нигде не было видно — вероятно, на этот раз она не почтила мероприятие своим присутствием.Ох, кого здесь только не было! Были очень известные и в то же время очень древние писатели, собственно, стоявшие одной ногой в могиле, — даже газеты давно уж приготовили некрологи к случаю их похорон. Были другие, все еще юные душой, хотя по документам были уже далеко не молоды. Публицисты-репортеры представляли собой замкнутый кружок, в который весьма неохотно допускали кого бы то ни было нового, будто корпорация адвокатов, не слишком-то желающая делиться правами на свою профессию. Были модные варшавские литераторши, активистки и феминистки, напоминавшие — в своих цветных юбках и намотанных на головы платках — веселых куриц на насесте. Были поэты — они-то ни на какие премии не рассчитывали, ибо поэзия существенно проигрывала в популярности прозе. Были писатели-геи, тратившие свои гонорары на процедуры биологической регенерации, пересадку волос и шмотки из миланских бутиков. Где-то в задних рядах прозябали провинциальные авторы, которым посчастливилось обнаружить приглашения на церемонию в своих почтовых ящиках, висящих на воротах в удаленных от мира городишках, таких как Сейны, Велюнь, Гожув, Пиш и еще более захолустных. Наконец, хватало здесь и разномастных журналистов, светских звезд, актеров и кинорежиссеров. Сливки общества, crе`me de la crе`me[31]. И все же Сабина в своем вечернем наряде довольно резко выделялась на фоне обнищавшей писательской касты. «Не стоило мне так выряжаться, — мысленно отругала она себя. — Ведь эти бедняги, и вместе взятые, не продали столько книг, сколько я под одним заглавием. Сейчас опять кто-то начнет придираться, что, мол, слишком уж мне в жизни повезло».К счастью, в зале погасли лампы и началась торжественная часть. Длинные сюжеты о каждом номинанте относились к тому нестерпимо претенциозному жанру видео, который частенько показывали по «Пятому каналу культуры». Камера непрестанно двигалась, интервьюируемых снимали с невыгодных ракурсов, обычно снизу, от чего у всех появлялись тяжелые подбородки и тени под глазами. Героев — совершенно безосновательно — располагали в самых невероятных местах, что также было типичным для амбициозного телевизионного продукта: в ванне, в холодильной камере, в канализационном люке, на крыше высотного здания или на операционном столе. По лицам людей было видно, что они устали и растеряны, — судя по всему, сниматься им пришлось во множестве дублей.Но вот наконец видеопоказ был окончен, и на сцене появилась красивая телеведущая — одна из тех самых женщин без возраста, столь многочисленных на телевидении, — в паре с председателем жюри. Оным председателем был критик-патриарх, транссексуальный Маэстро, перед которым трепетали писатели и который уже долгие годы «разделял и властвовал» на польском литературном поприще, игнорируя большинство женщин (с тех пор как он сменил пол, их судьбы и взгляды перестали его интересовать).Загремели фанфары, и Маэстро распечатал конверт, скрывавший фамилию везунчика, которому предназначались сто тысяч злотых и все сопутствующие почести (а также надежда, что вся эта слава хоть капельку поспособствует реализации книги).— And the Oscar goes to…[32] — В этом месте Сабина, как и все в зале, застыла в ожидании. — Ян Францишек Бутенко!Буря аплодисментов сотрясла Национальный театр. Провинциальные писатели и поэты, оставшиеся за бортом этой гонки, еще сильнее съежились в своих лучших выходных костюмах и полиэстеровых платьицах.— Бутенко! Какая неожиданность!Даже у Сабины эти слова красавицы ведущей вызвали чувство неловкости. Бутенко спал с Маэстро вот уже много лет — еще с тех пор, как тот был женщиной. Об этом знали все, хотя официально это замалчивалось (Сабине все сплетни сообщала, конечно же, вездесущая Люцина). В нынешнем году его роман идеально совпал с общественным запросом — так, во всяком случае, утверждал Маэстро в нескольких своих статьях, посвященных роли творчества Бутенко в новой польской прозе. Книга, построенная на языковых экспериментах и изображающая нравы в среде кондукторов поездов ближнего следования Нижнесилезской железной дороги, знаменовала собой, по мнению Маэстро, «новое веяние в несколько затхлой атмосфере современной польской литературы».«Неужели именно так у нас и присуждают премии? — с отвращением думала Сабина. — И какие шансы будут, например, у меня, если я и впрямь стану серьезной писательницей? Да никаких».— Знаете, как по мне, это просто цирк, — услышала она справа чувственный голос главного редактора женского журнала. — Я бы на их месте постыдилась.— Вот тем и хорош спорт: там результат — он и есть результат, он объективен, а не присуждается каким-то голосованием, — философски изрек спортивный журналист.— Отчасти вы правы, — признала Сабина. — Не очень-то красиво на сегодня выглядит весь этот мир серьезной литературы. А я уж думала, что только в моем жанре победу одерживают амуры.Ее соседи рассмеялись: эта колкость их позабавила.— Зато вам, пани Соня, можно не участвовать в этом «конкурсе красоты» ради каких-то там ста тысяч. Fuck you money[33] — это и есть лучшая в жизни награда, о которой мечтал бы каждый, — отметила главный редактор.Это циничное, но справедливое замечание Сабина приняла с молчаливым достоинством.Церемония подошла к концу, на сцене настраивали аппаратуру музыканты — открытие года «Пятого канала культуры», дуэт в стиле нео-фольк, который Сабине с первых же минут напомнил парочку лабухов, напевавших нудные песенки в фильме «Четыре свадьбы и одни похороны». Судя по всему, восторга эта музыка не вызывала не только у нее, поскольку досточтимые писатели и писательницы, вместо того чтобы культурно слушать двух молодых артистов, уже массово поднимались с мест и направлялись в сторону буфета.— Пора и нам, — подытожил спортивный журналист и тоже встал; его кресло громко хлопнуло.На сцене пара бедолаг рвала струны своих акустических гитар, распевая по-английски, а зал стремительно пустел.Зато в фойе разыгрывались сцены из дантового ада. Людям более зрелого возраста, таким как Сабина, могло показаться, что они вернулись в далекие восьмидесятые, в тот долгожданный день, когда в мясную лавку наконец «выбросили» какие-то обрезки получше. Толпища писателей, журналистов и профессоров литературоведения проталкивались к обильно заставленным столам, выхватывая куски поаппетитнее и обступая разносящих подносы с тартинками напрочь растерянных официантов, которые перешептывались между собой: хуже, мол, бывало разве что на конгрессах «Самообороны»[34].Сабина чувствовала себя не в своей тарелке, и это ощущение нарастало. «Значит, это и есть тот мир, в который я так рвусь? — откровенно спрашивала она себя, и этот вопрос сидел у нее в голове с самого начала вечеринки. — И что, я тоже буду вот так расталкивать всех на банкетах, пробиваясь к лососевым роллам и скверной водке?» Мимо нее как раз прошествовал один из авторитетнейших архитектурных обозревателей: в руках он нес две тарелки, на которых, образуя своеобразную композицию,