На мое бедро падает лопата-ладонь и двигает меня назад. Ровно в ту сторону, которая противоположна вектору моего движения. — Если хочешь знать, с добрым утром можно и словами сказать! — ставлю его в известность, но то, что в бедро мне упирается нехилый такой стояк, на самом деле уже неплохо поднимает настроение. Я ведь знаю, что с женой у него уже давно не искрит. Когда-то нагадала ему наобум, потом — в колыхании тьмы в его зрачках поняла, что как всегда не промахнулась. Но вот сейчас, здесь… Он только разлепил глаза. Или у его виагры вечное действие, или… Или вместо виагры он принимает меня. Лестная роль, мне очень даже по душе. — Эй, ты в курсе, что я могу не хотеть? — тяну насмешливо, когда он сильнее наваливается на меня, раскладывая по белой шелковой простыне. — В расчет беру. Сейчас проверим, — его короткие ответы, эти рубленые фразочки, будто короткими рваными штрихами ложатся на бумагу, на которой я мысленно рисую его портрет. Он терпеть не может болтовню. А вот без церемоний нырнуть сразу тремя пальцами внутрь меня — это запросто. Ах-х, чер-рт. — Ты хочешь, — удовлетворенно заключает Алекс и настойчиво трет пальцами о чувствительную стенку внутри меня, — течешь как кошка по весне. — Может, это не на тебя? — шиплю, хотя тело извивается в сладких голодных конвульсиях. — Может, я не о тебе думаю и теку. — Ладно, — легко соглашается Алекс и резким движением вздергивает меня на колени. Расстояние от “разлеплю глаза” до “приступлю ко второй серии сериала “Траходром” оказывается гораздо короче, чем я думала. Это хорошо… Он дерет меня, бесцеремонно, без прелюдий, грубо, настойчиво. Мне так и нужно. Только так и нужно! Чтобы сильно, энергично, на грани с болью, чтобы долго-долго, пока я не начну орать от каждой резкой фрикции. — Пожалуйста! — Еще! — Еще! А он — ведет себя как сука, вывернул мне запястье и прижал к спине под лопаткой. Бля. Бля. Бля! Точнее — Алекс, Алекс, Алекс… Я выпускаю эти вопли наружу и слышу его фырканье сверху — так о ком, говоришь, думаешь, Светочка? Слышу, и меня скручивает жесточайшим сухим оргазмом из всех существующих. Мучительным, опустошающим, не насыщающим. Господи, да что за напасть! Я не могу хотеть его так долго. Я не могу кончать и снова и снова задыхаться от того же голода… Выходит, все ты можешь, Светочка! Когда Козырь наконец выпускает меня из постели — утро почти достигло точки “день”. И вместе с выебистым омлетом из взбитой белой пены нам приносят еще и вполне себе выебистый стейк с кровью. Достается, он, конечно, не мне. — Фи, стейк, как банально, — я морщу нос, терзая вилкой свой омлет, — разве ты не удовлетворяешь свою жажду крови, когда рвешь своим врагам глотки? Алекс приподнимает на меня свой обволакивающий взгляд. — К сожалению, делать это по-настоящему — запрещено законом, — произносит он без малейшей тени иронии. — И что, ты прям всегда чтишь законы как непреложные истины? — спрашиваю с интересом, дотягиваясь до блюдечка с клубникой. Ну, зачем-то же это блюдечко принесли? А вопрос — на самом деле интересный! Козырь отправляет себе в рот кусочек мяса, и я вижу хищное удовольствие на его лице. Вкус крови ему явно по нутру. — Ты так любишь риторические вопросы, Летучая? — Я люблю выстраивать диалог! — откидываюсь на спинку роскошного кресла в барочном стиле, и непринужденно оправляю сползшую с плеча широкую черную рубашку. Никто мне её не давал, я её сама сперла. Трусов не надела, а рубашку напялила, ага! Алекс промолчал, что, как я уже поняла — считай, одобрил. И мне нравится, как он глодает меня глазами, хотя нас разделяет один только стол. — Закон — очень удобный инструмент. Но не универсальный. И его есть чем остановить. — Чем остановишь Шубина? — спрашиваю с интересом, подтягивая к груди колено. Я худая, это делает рубашку Козыря для меня чем-то вроде платья — могу перехватить на поясе и даже длина будет почти пристойной. Что не меняет того, что поза у меня очень провокативная. И подол рубашки в какой-то момент ложится неправильно, сверкая наружу тем, что приличные девочки всеми силами скрывают. Я… Ну ладно, я играю приличную. Мне нравится поправлять эту рубашку и лишний раз касаться мягкой ткани, мне нравится откровенно заинтересованный взгляд, которым Козырь успевает стрельнуть в бесстыдно оголенную зону. Блин, может, ему ту виагру в еду подмешали? Истолкли в порошок, посыпали стейк? Бред, бред. Нет, видела я гормонально озабоченных парней. Но он-то в возрасте уже. Ему прилично за сорок. И он никак не может успокоиться. — Ты не ответил, — напоминаю я Алексу, который явно предпочитает хлеб со зрелищами любой отвлеченной болтовне. По крайней мере морщится он так, будто я ему про больной зуб напомнила. — Если он не понимает, против кого ему можно переть, а против кого — нет… — То что? Что? — совершенно по-девчоночьи ерзаю пятой точкой по обивке кресла, а Козырь — кажется, только за ради этого и не договаривал. Налюбовался на изнемогающую меня, криво улыбнулся. — Жаль его будет. С таким вкусом это сказал… Столько обещаний в эти три слова вложил… Я, конечно же, захотела, чтобы Барин не внял. Чтобы его там подлатали, поставили на ноги, и он попытался Козырю отомстить. А я бы посмотрела, насколько мокрое место от него останется… — Жалеешь, что вчера его пожалела? — задумчиво интересуется Козырь, и я с удивлением обнаруживаю, что стейка он прикончил уже половину. И когда только успел? Вот что значит, человек не тратит время на трепание языком! — Нет, — беззаботно болтаю головой, — я не хотела, чтобы он сдох. Чтобы просто сдох, конечно же. А вот как он сегодня утром проснулся, как макнулся в ощущения… Это гораздо вкуснее. — И все-таки садистка, — Алекс смотрит на меня, будто определяет мой вес в каратах, — сложно тебе будет. — Сложно мне будет что? — приподнимаю бровь заинтересованно. — Сложно будет отвыкать от плети, — невозмутимо откликается он. А я… А я немножко охреневаю. Потому что… А с чего он вообще взял, что я намерена от чего-то там отвыкать? — Этот вопрос не обсуждается, птица моя. Ты не будешь смотреть, как какие-то выщерки ползают перед тобой на пузе и мечтают лизнуть носок туфли, — Козырь улыбается мне насмешливо, и я понимаю, тот яд, что подтягивала для прицельного плевка, проступил где-то на лице раньше положенного времени. Ну, блин! А я-то считала, что прекрасно владею эмоциями! — Что, сам хочешь этим заниматься? — задираю подбородок, беря Алекса в прицел прищуренных своих глаз. — Тогда давай, жги. В мои рабы попадают только после качественной презентации… Он сидит со мной совсем рядом, бедром к бедру. И просто слегка наклоняется, слегка прихватывает меня под коленом. Сжимает пальцы. Ни черта не понимаю в акупунктуре. Но кажется, что где-то там находится точка, которая отвечает за язык. Потому что мой отнимается мгновенно. Чтоб тебя, Светочка! Ты, кажется, совсем свихнулась! — Я не буду ставить тебе никаких условий, Летучая, — спокойно проговаривает Алекс, проскальзывая пальцами выше, в чуткую нежную впадинку под коленом, — потому что слово “если” предполагает, что я даю тебе выбор. Выбора у тебя нет. Ты со мной, ты не берешься за плеть. Есть вопросы? — Может, ты пойдешь в… — томно начинаю я, но его пальцы с силой стискивают мою ногу, чуть выше колена. — Обязательно туда зайду, — ухмыляется Козырь, — позже. Не переживай, ласточка, ты этого визита точно не пропустишь. Такой жесткий… Прямой… Проницательный как смерть… Как только он открывает рот — я будто сразу лишаюсь всех шансов его переспорить. Это странное ощущение — мне всегда есть что сказать. Я всегда выходила из дискуссий победительницей. Я прирожденная балаболка, даже Шубин в бытность моей юности предпочитал затыкать меня не аргументами, а кляпом. А тут… Я будто вязну в болоте. Все глубже, глубже, глубже… А у болота такие красивые, такие опасные черные глаза, что у меня в висках прибоем шумит удовольствие. Я хочу, чтобы он не отрывал от меня глаз. Я так люто этого не хочу, что почти пропала. Граница… Мне она нужна прямо сейчас, срочно! Этот тип умудрился даже не взломать все мои замки — он, кажется, с ноги их открыл, вышиб, оставил дверь болтаться на сорванных петлях. Уселся посреди моей души и теперь с хозяйским видом оглядывается. Не прочерчу границу — присвоит всю меня. И морда эта наглая совершенно не треснет, хотя ему бы стоило! — Хорошо, — выдыхаю через силу, но звук собственного голоса все-таки слегка приземляет, — хорошо, я не возьмусь за плеть, пока ты мне не надоел. Но раз так, и ты — не возьмешься тоже. Да! Я попала в самое нужное место. Болевая точка. Это не видно, но ощущается, что разогнавшийся бык налетел со мной на стену.