А потом задние лапы снова толкают медведя вперед. Алекс шарахается в сторону, Алекс швыряет в медведя ружье. Близость имеет значение. Он просто не успеет вскинуть его к плечу и адекватно прицелиться. А без прицеливания шансов нанести хозяину тайги смертельную рану не особо много. Медведь получает прикладом по морде. Птицы от яростного возмущенного рева взмывают высоко над соснами, с которых они наблюдали за возней этих, нелетучих. Псина, не Дервиш, конечно, но тоже вполне ничего — сообразительный. Ни брехливого лая, ни поджатого хвоста — только оскаленные зубы и мощные рывки вперед. Правда даже овчарка может только выиграть своему охотнику время, отвлекая, но не загрызть медведя на смерть. Удар. Болезненный собачий визг оглашает поляну. От удара медвежьей лапой пес летит далеко. Хорошо бы псина выжила! Жалко гробить таких первоклассных охотников. — Сюда иди, — Алекс впечатывает тяжелый ботинок во впалый бок хищника и отпрыгивает в сторону, чтобы не огрести тяжелой лапой, на сдачу от пса. В этой истории — он видит свою роль немногим целее псины. Сам виноват — сам бросил ружье, оно отлетело далеко. Что ж, зато нож остался! Длинный, широкий, с зазубринами. Так хорошо лежащий в руке, как клык! Медведь оказывается совсем не рад физическому контакту. Наглые двуногие не только не сверкают пятками при виде его таежного Величества, но и смеют кусаться, пинаться, швыряться всякой тяжелой ерундой! Медведь поднимается на задние лапы и перескакивает так, чтобы отвесить подзатрещину и Алексу. Тот уворачивается. Пока уворачивается! Он отдает должное себе и своим рефлексам. Они и рядом не стояли с рефлексами истинного зверя, голодного зверя, озлобленного зверя. Наверное поэтому он оказывается не совсем готов, что только-только вставший на задние лапы и приготовившийся обороняться передними бурый сделает резкий прыжок вперед, обрушиваясь на Алекса всей массой. Алекс запомнит тот резкий взмах, закончившийся ножом, вколоченным по самую рукоять в глаз нападавшего зверя. А потом — оглушительный выстрел, один единственный — но достаточный, чтобы падающая на него туша вдруг обмякла. Легче это, впрочем, её не сделало. Он же должен быть легче! Он же после спячки, исхудавший, должен весить по минимуму, а ощущение такое, что все двести килограмм на Алекса навалились и распластали по холодной весенней земле. Вот ведь… Резкий удар по медвежьей туше справа заставляет её пошатнуться и помогает Алексу и самому сделать толчок, сваливая мертвого зверя на таежную лесную подстилку. В глазах плавают черные мушки, в желудке — катастрофическая нехватка алкоголя, адреналин произошедшего даже не трясет — бьет тело резкими нервными спазмами. В поле зрения влезает широкая ладонь Эда, и от помощи сейчас Алекс не отказывается. Потому что… Не та ситуация, чтобы строить из себя гордеца и вставать самому. Смотрит на Эда. На его губах нет прилипшей ухмылочки. В его глазах — будто сфокусировался на цели прицел. Когда с него слетает маска — кажется, будто сквозь его кожу на Алекса смотрит он сам. Молодая версия, более совершенная, отполированная, удачная. Вот и медведю он попал не куда-нибудь, а под левую лопатку. Туда, где кроется под мехом крупный, ведущий к сердцу сосуд. Идеальный расчет на мгновенную смерть. Потому и долго возился, что целился не абы куда. — Торопыга, — Алекс ухмыляется, ударяя сына кулаком пониже локтя, — еще пара минут, и возвращался бы ты уже наследником. А ты… — Не думаю, что нам стоит с этим спешить, — улыбка Эда кажется прохладной, но на самом деле от себя настоящего к маске он возвращается не мгновенно, — ты мне еще пригодишься, старик. — Надо же, — Алекс делает вид, что удивлен этим словам, — а я-то думал, что все. Просрочен. Списан со счетов. Путаюсь у тебя под ногами. — Путаешься, — нахально заявляет Эд, уже с большей эмоциональной отдачей, — но это ведь доля детей — заботиться о родителях в преклонном возрасте. Как ни крути, а сыночек получился той еще паскудой! Пока Алекс отходит к собаке, Эд вытягивает из глазницы медведя отцовский нож. Разглядывает его. Хмыкает. — М? — Алекс оборачивается и приподнимает заинтригованно бровь. — Нам нужен медвежий патологоанатом, — задумчиво проговаривает Эд, — если мы, конечно, желаем выяснить, кто из нас сегодня забирает себе трофей. Ты точно ему до мозга достал. Ну и кто из нас убил его первым? — Ты никогда не забирал трофеев, — замечает Алекс, осторожно оглядывая пса. Тот ударился об дерево и тихонько скулил, но шевелился. Это обнадеживало. — А вот сейчас хочу, — откликается Эд, делая вид, что говорит с вызовом. — Голову или шкуру? — На медвежьей башке бабу не разложишь, — философски откликается Эд, подбрасывая отцовский нож в ладони, — а на шкуре можно. Он кажется несерьезным, но в то же время что-то совершенно иное проступает в его лице. Строго говоря… Это была их первая охота, где риск для жизни оказался таким заоблачно высоким. И вполне понятно, почему Эд хочет сохранить для себя свидетельство такой сильной эмоции. — Она твоя, — Алекс коротко пожимает плечами. Он даже не сомневается, что летальным для медведя стал именно выстрел. Глава 13. Стильная Увы — не все утра начинаются с кофе. И с секса тоже не все начинаются. Увы! Подумать только — я втянулась. Втянулась просыпаться под жарким боком, втянулась, что меня может разбудить требовательный поцелуй-закус куда-нибудь в плечо. Козырь хоть и не любит ждать, но всегда добивается, чтоб я проснулась, прежде чем он начнет. На будильнике пять-тридцать, я проснулась. Валяюсь на жестком общажном матрасе, вместо ложа греха и похоти в президентском люксе гостиницы Азимут. Козырь предлагал мне остаться там. Номер все равно держали под бронью для него. Только я все равно уехала в общагу. Вот еще. Я любовница. Кошка, которая гуляет сама по себе. Я не буду валяться в огромной кровати, нюхать простыни, пропахшие сексом, и грезить его возвращением. Вместо этого я буду… Лежать на узкой общажной кровати… Держать над глазами оборванную половинку фотки, так, будто Алекс смотрит на меня сверху вниз. Касаться кончиками пальцев его лица на фотографии. Представлять, что я делаю это вживую… Страдание — это особый вид удовольствия. И если ты осознанно заставляешь себя им упиваться — это твое право. И мое право тоже… — Ты похож на море, — говорю я фотке, потому что она точно не передаст сказанные мной слова хозяину, — когда смотришь издали — кажется, что ты спокоен, неподвижен, может быть, даже не опасен, но стоит приглядеться — видишь волны. Плавники акул. Тьму твоих глубин. Он смотрит на меня — усмехается. Будто слышит по-настоящему, будто едва заметно покачивает головой. Будто выдыхает насмешливое: — А ведь ты говорила — не будешь скучать. Говорила. Врала. Можно подумать, ты этого не понимал, чудовище. Можно подумать, поверил мне хоть на секунду. На тумбочке начинает квакать ядовитой жабой мой будильник. Я рывком сажусь на постели, вытряхивая из головы лишнюю дурь. Алекс приезжает сегодня вечером. Ева Моро назначила мне собеседование на сегодня. Упущу ли я шанс завалиться спиной на полированный капот кое-чьего мерседеса и потребовать преклонения перед моими успехами? Да вот еще! А для этого на Еву Моро нужно произвести впечатление. Чтоб она сама по себе усомнилась, что хоть сколько-нибудь компетентна в вопросах моды. В идеале — чтоб сразу уступила мне кресло. Но, будем реалистами — это произойдет навряд ли! Что не отменяет того, что выглядеть я сегодня должна на все сто тысяч процентов! Говорят, есть такая штука — дресс-код. Если бы те, кто его придумал, знали, как над его детищем издеваются служители капризной моды, он бы вертелся в гробу так долго, что натер бы мозоли на всех боках. А потом — потерял терпение, вылез бы из могилы и начал бы убивать нас по одному. Чтобы перестали. Но мы и после смерти продолжим это делать! Итак, дресс-код. Для собеседования в супер-модном журнале!