— Ты ведь знаешь, что у меня паршивый характер, да? О-о-о, стадия запугивания! Мой любимый этап! — Я буду бесить вас сильнее, чем вы меня. — А я спущу тебя на самое дно, будешь корректором ставить запятые, и месяцами не писать ни строчки. — Ну и хорошо, вникну во все детали, прежде чем вас подсижу. Буду знать наперечет всех безграмотных оленей в этой редакции. — Ты документы принесла, рыбонька? Вопрос звучит настолько внезапно, что я аж хватаю воздух ртом от его внезапности. Моро ехидно улыбается — кажется, гештальт «подловить Светочку» она сегодня закрыла. А мне обидно, понимаешь ли, я на продолжение этой словесной дуэли рассчитывала! Через пятнадцать минут я выхожу из здания офисного центра и задираю голову, снова пытаясь рассмотреть его вершину. Держитесь там все! Завтра к вам придет ваш личный каюк! Вы будете меня ненавидеть и обожать. Все-все-все! Я постараюсь! Тугой, густой звук автомобильного гудка заставляет меня приземлиться. Я знаю этот звук! Знаю! И не ожидала его услышать раньше вечера! Глава 14. Мотивированная Из всех сравнений, что ей подходили, наиболее емким было «мелкая сучка». Потому что однозначно мелкая, чтоб её, она была даже младше Эда. И это вообще дурновкусие и идиотизм заводить себе любовницу младше собственного сына. С другой стороны… Ну что поделать, если эта птица родилась чуть позже, чем ей стоило бы? Отказываться от неё теперь? Позволить, чтобы к кому-то еще она шла вот так, по-королевски, высоко задрав голову и цокая каблучками наглых красных туфель? Ну, сейчас, конечно! Останавливается в полушаге от него, как обычно. Не прикасается, просто смотрит. Щурится как кошка, будто сомневается, к ней ли явился этот страшный человек? — Ну что, взяли? Так они условились — он не вмешивается в ход её собеседования, даже не осведомляется через своих людей о его результатах. Он мог бы — она знала. Он предлагал. Она послала. И никто не заставлял его соблюдать правила. Кроме него самого. Не всякой розе нужен секатор. Иной раз стоит просто отступить и посмотреть, как она вырастет сама. Вырастет, развернет шипастые ветви, разрастется корнями на полсада, сама сведет мир с ума. Без его помощи. На губах Летучей проступает совершенно прекрасная удовлетворенная ухмылочка. — Можно подумать у них был выбор! И настолько она хороша сейчас — настолько у него исчерпался лимит терпения. Все. Нет его. Кончился! Они договаривались без Темы. Он это помнит. Но протянуть руку и опустить пальцы на горло — это еще не тема. Так. Крепкая ваниль. Сжать крепче, притянуть к себе, окунуть в себя, и самому в неё нырнуть с размаха. Ощутить отдачу — тихий ликующий вдох, и отцепить свою цепь с карабина уже окончательно. Это стало потребностью — затыкать её болтливый рот своим, слушать тихие гортанные звуки погибших в его поцелуях слов и пить воздух из её легких, глоток за глотком, покуда собственная грудная клетка не наполнится. Надо же какие откровения о себе можно осознать, выбравшись из-под едва не ушатавшего тебя медведя-шатуна. Что в губах этой соплячки таится какой-то совершенно невиданный вкус. Которым он совершенно не может насытиться. — Скучала? Спрашивает, уже прижимаясь губами к шее. — Неа! — коза задирает подбородок и хохочет. Врет, конечно. Все-то ей смехуечки, мелкой паршивке, а пальцы-то за рубашку Алекса хватаются отчаянно. — Скучала, — Алекс проговаривает это только для того, чтобы она знала — её вранье прозрачно как стекло, просто потому что она так дивно бесится, когда ей не удается его обмануть. Добавляет уже для себя. — И я по тебе скучал, птица. — Больше, чем по жене? — снова щурится, снова пытается ужалить колючками. Интересно, что она будет делать, когда этот повод для подколок исчезнет? И он мог бы её подразнить. Мог бы ответить уклончиво, спросить, видит ли она здесь его жену, сказать что приехал к ней сразу с самолета и даже не заезжал домой — но… Это все игры в прятки для таких, как её бывший мудень. Когда не хочешь говорить то, что наложит на тебя обязательства. Когда знаешь, что не вытянешь нужный градус искренности и врешь, врешь, врешь, строя из своего вранья очередной грязный гнилой мирок. — Я скучал только по тебе, — Алекс проговаривает это медленно, смакуя каждое слово. Он почти знает, что увидит. Ехидный недоверчивый прищур, саркастично приподнятый уголок губ. Не верит, ехидна. Еще не верит. Но, кажется — благодарна даже за ложь. Уж больно отчаянно прижимается к нему всем телом. — Поехали, — нетерпеливо роняет, даже не подталкивая — продавливая девчонку в нужную сторону. — Эй, а если у меня вдруг планы имеются? — язва, конечно же, не может просто взять и сесть. Пока — не может, да. — Имеются, — Алекс кивает коротко, — садись в машину, расскажу какие. Кофе выпьешь заодно. Кофе? Кто сказал кофе? Летучая уже успела спалиться тем, что хорошо разбирается в алкоголе — разнесла мини-бар в Азимуте в пух и прах и весь абсент спустила на упоротые коктейли. Но кофе был и оставался её личным наркотиком. Его она пила утром, днем и ночью, только дайте. Вот и сейчас — глаза зажглись, крылья носа хищно раздулись. Голодной лаской выворачивается из его рук и лезет в тачку, туда, где в подстаканнике дожидается её стаканчик с черным ристретто. Ну что ж, попалась! Замок щелкает, блокируя дверь. Не сказать, что это была выходка года, и все же Летучая вздрагивает от этого звука. — Давай, ори, спасите, насилуют, — ухмылка сама выползает на лицо Алекса и не желает с него сходить. А Летучая отбрасывает свои гладкие темные волосы с лица и скалит зубы. — Кто сказал, что орать буду я? А вот это интересное обещание, надо будет постебать её вечерком на эту тему. Чтоб не вздумала халтурить. Но это чуточку позже, для начала следует прояснить другой вопрос. — Где твой гипс, птица? Вопрос не в бровь, а в глаз. Светочка эти глаза и округляет. Какой такой гипс, мол, о чем вы, дядя? Вот только это, понятное дело, спектакль, который нужно просто пережить, держа её глаза в тисках собственного взгляда. В конце концов, она фыркает и прихлебывает кофе из стаканчика. — Сняла его вчера. Задрал. — Сняла? — Алекс приподнимает бровь. — По курсу лечения снимать гипс должны были послезавтра. — Херня, — Света отмахивается, уводя взгляд, — они там перестраховщики все. Рука не болела. — Рука не болела? Самое чудесное в ней то, что даже голоса менять не нужно. Все предъявы она понимает сама, достаточно только повторить её же слова. — Не болела, — Летучая бросает на него недовольный взгляд и фыркает снова, — ну и что я должна была, на собеседование с гипсом идти? Оторвать бы ей башку… Такая умная, такая яркая, с талантом и харизмой, что прут из всех щелей. Как при всем при этом у неё в некоторых вопросах наглухо отказывает рассудок? Ей совсем себя не жаль, она будто сама для себя давно списанный расходный материал. — Ну и куда ты меня везешь, папочка? — насмешливо интересуется Света, когда Алекс выруливает с парковки офисного центра. — Ко врачу, — отвечает суше, чем обычно. — А если я не хочу ко врачу? — у Летучей вечно чешутся зубы, разумеется — чешутся они и сейчас. — Высадишь меня и поедешь к женушке? Нет, все-таки желание лишить её вот этой причины для подковырок раз от раза становится все нестерпимей. Алекс не отвечает до светофора. Только притормозив, только получив возможность бросить на неё косой взгляд без риска, Алекс роняет: — Не пойдешь ко врачу — на оргию к Уэйну поеду без тебя. Да, это нужно было увидеть. Глаза у Летучей загораются как прожектора.