На этот раз тратить слова на то, чтобы заткнуть ей рот не требуется. Только лишь лицо яростным взглядом обжечь, так чтобы Крис, оскорблено вздернув подбородок, тоже сделала шаг назад. Увы, сейчас это даже смотрится как подражательство Свете и потому — совсем не трогает. Оригинал вызывал куда больше эмоций и впечатления. — Значит так, — Алекс выдыхает эти слова отрывисто, остро желая, чтобы они отпечатались где-то у Крис в подкорке, — ты сейчас сядешь в свою тачку. И поедешь за мной. На минимальном допустимом расстоянии. Отстанешь на лишние десять метров — пожалеешь. Когда надо будет тормозить, я тебе три раза мигну поворотником. До трех сосчитать сумеешь? Крис определенно не ожидала такой тональности разговора. Судя по глазам — за встречу с любовницей мужа она ожидала долгие вычурные извинения, и десяток верблюдов, груженных дарами её величеству. А тут — никто и не собирается ничего дарить, замаливать свою вину, даже извиняться нет ни малейшего желания. — Все, в машину, — Алекс резко разворачивается и сам исполняет свое же распоряжение. В тачке находит телефон на пассажирском сиденье, подрубает к нему наушник и первым делом набирает… Нет, не Эда. Потому что как бы не шумела в ушах жажда крови — срываться на близких нельзя. Слишком уж просто рвутся эти связи. Зато вломить тому, кому ты платишь — очень даже можно. Особенно, если ты нюхом чуешь, что Эдик уж больно просто согласился помочь матери и отвлечь отца. Быстро. Даже с его молниеносным методом принятия решений это слишком. На территорию главы семейства Эд всегда залезал с осторожностью. Знал, что Алекс если что — без особых церемоний потом его покарает. А раз залез сейчас — значит, заранее начал стелить соломку. Максим Вадимович Кустарский — начальник службы безопасности Александра Козыря, чьи молодцы собирали на Свету объемную папочку досье, воистину нарывается — отвечает своему нанимателю аж с третьего звонка. Зато голос у него звучит так, что сразу чувствуется — этот старый крот даже из-за стола встал и стрункой вытянулся для этого ответа. Что ж, значит, нюх у Акелы еще не отшибло. Кустарский точно имеет грешок за душой. Осталось только определить, тот ли это грешок, в котором его подозревают. — Эд копает под Клингер? — Ну… — Кустарский чересчур палевно теряется с ответом. Сука! Чем дальше в лес, тем больше сердце хочет бойни. — И давно? Максим Вадимович хватает воздух ртом с той стороны трубки. — Распорядился предоставить ему досье сразу по возвращении с охоты. Значит, щенок не внял просьбам не лезть на отцовскую личную территорию. А каким мирным казался. Судя по всему, расчет был — или Алекс даст удовлетворительные для Эда ответа, или Эдик уже сам получит нужные ему результаты. Ну и какими же целями озаботился этот верный паладин своей мамочки? — Ты предоставил? — Алекс даже не пытается сдерживаться. Голос звучит рублено, резко, почти достиг октавы рыка. — Я… Попросил дать мне время. Дать время решить, кому из двоих Козырей он сохранит верность. И на что же был расчет? Что за пару часов Эдик лишит отца всех его активов и возможностей? Или что Алекс сам в ящик сыграет? Мечтатели, блд! Кустарского Алекс сбрасывает без прощаний. Риторических вопросов на тему того, почему о таких вещах он узнает сейчас, и то, потому что сам догадался, тоже задавать не стоит. Зачем? Максим Вадимович и так наверняка вот прямо сейчас встал из-за стола и пошел к шкафу за коробочкой для вещей. Он пять лет работает на Алекса. Знает, что тот не держит в штате тех, кто его подводит. Эдик в отличие от Кустарского не испытывает судьбу. Отвечает с первого же гудка, аж со второй секунды. И в отличии от Кустарского — Эдик даже не думает изображать трепет. — Ну и? — звучит Эд лениво, правда все-таки потерял существенную часть иронии в тоне за время с последнего их разговора. — Мамочка уже излила тебе душу? — Я буду очень тебе признателен, папа, — Эд очень сильно прожимает последнее слово, — если ты перестанешь говорить о маме в таком тоне. Ну ладно. Раз мы демонстрируем гонор в таких выражениях, кто запретит Алексу в трех фразах разъяснить наследничку, куда ему надлежит запихнуть свою признательность? Хороших таких фразах, емких, концентрированных. — У тебя все?.. — с той стороны трубки тянет арктическим льдом. И начхать. Если сыночка решил, что имеет право диктовать отцу свои условия и в постели — пусть выгребает все восторги от такой "заботы". — Не-е-ет! — теперь уже пришел черед Алекса смаковать слова с жестким оттягом. — Конечно нет, сынок! Ему казалось, что Эду выдан почти безграничный лимит терпения. Но оказывается, все-таки нет. Пузырек терпения разлетелся вдребезги, растекся по стенам мелкими каплями. Оказалось достаточно легонько тронуть. Но уж больно цена оказывается высокой. — Ты не будешь ничего узнавать о Светлане Клингер, — хрипло произносит Алекс, бросая мимолетный взгляд на экран навигатора — вожделенная цель начала маячить на самом краю дисплея наконец-то, — и больше никаким макаром не будешь ни самостоятельно, ни опосредованно мешать моим с ней отношениям. Ты вообще выучишь для себя новое правило, что все что касается её — красная зона для тебя. — Как интересно, — насмешливо тянет Эд в ответ, — а что же в обмен на это будешь делать ты? — А я не буду принимать никаких мер по поводу этого твоего маленького предательства, Эдик, — с яростной лаской обещает Алекс, — и даже поимею милосердие, и не трону твою чертову мать, хотя конкретно сейчас и конкретно её у меня нет ни причин, ни желания щадить. — Эта малолетка не стоит и ногтя на её руке, — категорично бросает Эд. — Мне нужен твой ответ в течение минуты, сынок, — Алекс выстужает и свой голос. Впереди уже виднеется нужное здание. Блестит розовым приторным боком. В уме для Алекса над целью мигает красными огнями радостная стрелка. И если бы не держал себя в руках на принудительной основе — втопил бы педаль газа, лишь бы поскорее очутиться на удручающе тесной парковке бюджетного учреждения. От ответа Эда зависит многое. Практически все. Он ведь не послушный папочкин сыночек, нет — он выпестованный амбициозными родителями своенравный стервец. И он может попереть против отца, если захочет. Главный вопрос — захочет ли. Захочет ли терять десять-пятнадцать лет в Рафарме, потому что яснее ясного, что из управляющего состава его Алекс выведет «за ослушание»? Захочет ли заниматься веселой войной там, где можно свести все к худому миру? Эдик — самолюбивая скотина, но в то же время, их отношения все-таки можно назвать теплыми. На те же охоты они вместе выбирались вопреки всему. И конечно же, Эдик может захотеть продемонстрировать отцу, что он и сам с усами. Они от этого решения проиграют оба, на самом деле. И Эд, молчащий по ту сторону трубки, кажется, прикидывает, хочет ли он таких убытков. Может ведь. И сам он — выплывет. Черт возьми, и ведь план по выводу Эда из всех схем — он самый паршивый из всех имеющихся. Очень много уязвимых мест выявляется. Поди-ка отбалансируй весь механизм, если выдернешь из него ведущую шестерню. — Хорошо, — наконец сухо выдает Эд, — я буду огибать твою малолетку за три квартала. Но и она сама, по своей инициативе не должна и близко подходить к маме. И никаких посылок, подарков, записок, которые могут довести маму до истерики. Это ты до неё донести сможешь? — Донесу, — отрезает Алекс, и Эд сбрасывается сам. А Алекс включает поворотник. Три подмигивания, как и договаривались. Нет таких слов, чтобы описать, какое облегчение он сейчас испытывает. В конце концов, характер-то у Эда — его. В худшем смысле. И эта патологическая неприязнь к тем, кто пытается навязывать свои условия — тоже у них общая. — Зачем мы здесь? — зябко кутая плечи в тонкий шарфик, Кристина смотрит на здание, возвышающееся над ними, со смесью неприязни и брезгливости. И вправду. ЗАГС мог выглядеть и покраше, и Алекс непременно выбрал бы что-то приличнее, но сегодня от ткнул в ближайшую географическую точку. — А ты попробуй угадать, дорогая, — саркастично откликается он, утапливая чешущиеся руки от греха подальше — в карманы, — тебе хватит трех попыток? Глава 17. Одержимая — Свет, а Свет… Я вслепую шарю по полу, нашариваю чашку, заглядываю в неё — она пуста, удручающе и вероломно. Ну что ж, значит, пусть земля ей будет свалкой. В последний путь свой чашка летит до двери, врезается в неё, брызгает во все стороны осколками. — Нет, ну ваще! — голос Ленки за дверью смещается в сторону от сочувствия до ярого недовольства. — Ты в курсе, что это и моя комната? Во второй раз мне под руку попадается уже не чашка, на этот раз туфля. И в дверь она врезается набойкой. — Пойду еще погуляю, — Ленка за дверью вздыхает как-то обреченно, и судя по удаляющимся шагам — выполняет свою мысль незамедлительно! Хочет жить, девочка. Не зря из всех моих соседок эта продержалась действительно долго.