Замирает в двух шагах, смотрит на него сверху вниз, но даже это ей не помогает. Она чуть покачивается, вперед-назад, переживая новый приступ борьбы с ломкой. Сверкает глазами. — Я тебя ненавижу! — Я тебе это еще напомню, Летучая, — Алекс расслабленно улыбается и отклоняется чуть назад, опираясь на ладони, — это все? Вдох, выдох… Летучая прикрывает глаза. Снова проходится по сухим губам языком в тщетной попытке смягчить жар пекла, калящего её изнутри. — Нет, — произносит, не открывая глаз, — нет, это не все. Последний ей шаг вперед — шаг обреченной, шаг признавшей поражение, шаг покоряющейся. Делая его, она стояла на ногах, закончив — упала на колени и в отчаянном измученном порыве прижалась щекой к его колену. Обнимает ноги. — Я хочу… — шепчет отрывисто, — я всего с тобой хочу, Козырь. Слышишь? Ну и как такое можно вообще не услышать? Глава 19. Побежденная Я собираю себя из мелких лоскутков. Сметаю по сусекам в мелкую кучку. Конечно, себя мне уже до конца не вернуть, я безвозвратно размазана, но… Хоть чуть-чуть осознать. Понять, что я делаю. Ощутить вкус. Под щекой — горячее и мощное мужское бедро. У лица — грубая, широченная ладонь с сильными пальцами. Ох, эти руки… Внутри меня болезненно сводит абсолютно все. И перед глазами снова плеть, раскраивающая воздух и спину незнакомого мне мальчишки по неведомому и бесконечно прекрасному лекалу. Как же он хорош… Кажется, он не оставил мне шанса с самого начала, когда с ноги вышиб дверь. Все что было дальше — как вырвал плеть, как ловко оглушил меня своим разводом, как выдрал на моих глазах Ива — на редкость везучего паршивца… А может… Я просто самообманывалась. И шансов с самого начала не было, он просто позволял мне ломаться и что-то из себя строить. А сегодня — лимит его терпения кончился. И он сделал со мной то, что мог с самого начала сделать… И как он это сделал… Снова и снова, как только мысли касаются этих воспоминаний — горло сводит сладким спазмом. — Ты оклемалась? — грубовато роняет Алекс над моей головой. Я поднимаю взгляд, и кажется — моего лица касаются не его глаза, а колючие, темные волны прибоя. Господи, какой же он… Бескрайний. Просто стой и смотри. С колен — отличный вид, между прочим. Черта с два я его уступлю. — Да, я оклемалась, Господин. Когда-то я зареклась говорить это слово. И называть так мужчину. И вот так, раболепно, измученно сидеть на коленях у его ног, и украдкой пробовать кончиком языка его ладонь. Правда тогда я даже не подозревала, что Александр Козырь вообще существует. Вот такой вот весь резкий, жесткий, абсолютно невозможный, но такой реальный, что весь мир на его фоне просто мерк.. Не так и плохо сделать исключение для мужчины-исключения… — Собирайся, — пальцы его проходятся по моему подбородку, как по горлу кошки, поощряюще — но требовательно, — в этом клоповнике мы задерживаться не будем. Я поднимаюсь на ноги скорее на рефлексах, чем осознанно. Слейвспейс — бесконечный кайф выполнять приказы Александра Козыря — делает все за меня. Я прохожусь по номеру, собирая свои девайсы обратно в сумку. Касаюсь их, пальцами скольжу по кожаным рукояткам, по гибким хвостам и понимаю — все. Отказало. Уже не прет. Не отдается в груди моей глухая истома, не хочется не то что расписать спину Нижнего своего, да даже просто звучно разрезать воздух резким щелчком. Будто разом закончились запасы силы и потребности. Боль… Боль закончилась. Вот эта вот моя космическая, которая мешала дышать и не ненавидеть мир по утрам. Которую я и выпускала, всякий раз когда надевала шипастые туфли и шла снимать шкуры. И стало так хорошо-хорошо, будто впервые за много лет встал на нужное место какой-то сустав, и все вдруг начало работать как надо. — Все собрала? Тогда на выход, Летучая. — Одну минуту, Господин, — впервые за много лет улыбка моя выходит не вызывающей, а кроткой. Козырь приподнимает бровь, удивляясь моей задержке. А я — просто подхожу к урне в углу и топлю в ней сумку со всем своим арсеналом Госпожи. Ни капли сожаления в душе не шевельнулось. Что ж, я так и думала, что не шевельнется! Поворачиваюсь к Алексу — и словно бабочка на булавку сама насаживаюсь грудью на его взгляд. Внимательный, цепкий, испытующий. Он мог бы задать мне не один вопрос — уверена ли я? Действительно ли этого хочу? Не пожалею ли? Но это вопросы для того, кто меня не чувствует. А он — просто протягивает руку ладонью ко мне, давая понять, что уходить без меня не собирается. И так он резко дергает меня к себе, когда я за эту его руку берусь — будто всерьез хочет переломать мои ребра ударом торса. — Не можешь без красивых жестов, да, Светочка? — спрашивает и тут же кусает меня в шею. Бесцеремонно, с силой, без опостылевшей мне до предела бережливости. — Господину не нравятся мои жесты? — я бы хотела подобрать более красивое слово, но вот это предложение я именно выскуливаю. Задыхаясь от острого желания большей боли. Еще большей. Жесткие пальцы ложатся на мое горло. Сжимаются жарко, толкают вниз, заставляя ноги подломиться, а колени снова поцеловать пол. — Ох, если бы не нравились, — Алекс вздыхает будто бы с сожалением, — ты же мне все планы рушишь, Летучая. Все, что только можно. Думал так отсюда уйдем, но нет. Не уйдем. Не так. — А как уйдем, Господин? — от хватки его пальцев темнеет в глазах. Он и раньше не раз палился, что склонен распоряжаться всем, даже правом на дыхание, и меня это всегда только заводило. Заводит и сейчас. Так заводит — впору опять скулить. Нетерпеливо, умоляюще скулить. Даже зная, что он не внемлет, в этом — точно нет. Так даже лучше. Просто пусть знает, что я сейчас подыхаю от совершенно непотребного желания ощутить его член в себе. Пусть ухмыльнется этому. Пусть лишний раз убедится, что моя потребность в нем — лютая. Бешеная. Раз он выбрал меня — смысла больше нет молчать об этом. Алекс молчит и продолжает давить мне пальцами на горло, мешая дышать. Смотрит в лицо. Любуется. А я — как паршивец Ив раньше, подбираюсь, подтягиваюсь выше, чтобы шея моя лучше легла в его ладонь. — Умница, — давление становится сильнее, воздуха — еще меньше, сердце в груди метается в панике, — какая же ты умная, моя девочка. Стоило ждать, пока ты дозреешь. И все остальное — тоже стоило делать. Он впивается в мой рот, все так же не давая дышать. Целует, пока мое тело пытается изыскать пару лишних глотков воздуха в легких. Хотя нельзя сказать «целует» про это действо. Он жалит меня своим языком, клеймит своим раскаленным ртом. Тянет из груди остатки души, что раньше не успел вытянуть. Я ненавижу тебя, Козырь. Ненавижу и просто без ума. Иному я бы не позволила делать со мной ничего такого. Подводить меня так близко к грани, заставлять задыхаться, лихорадочно трястись от мысли — а что если не отпустит, но в то же время знать — отпустит. Когда нужно. Когда… Его пальцы покидают мою шею в середине этой глубокой затяжки друг другом, в простонародье именуемой поцелуем. И пока мой нос жадно втягивает воздух, пока тело трясет от адреналина, а сама я — с трудом давлю в себе приступы кашля, Козырь ведет по моей шее другой рукой и затягивает на ней плотное кожаное кольцо. Ошейник. Наверное, я бы заметила это раньше, если бы он меня не душил. А теперь — я просто осознаю ошейник на своем горле так, будто он там и был все это время, что мы знакомы, просто сейчас проявился на свет. — Вот так ты отсюда выйдешь, Сапфира, — шепчет Козырь ехидно, — моей до конца. Есть ли у тебя возражения? Возражения… Есть ли у меня они? — Ты позволишь мне посмотреть, Господин? — С удовольствием. Он реагирует быстрее, будто ожидал моего вопроса, а может быть даже — хотел его.