Нужно сказать, Эдик довольно быстро нашарил очевидное больное место. А мог бы еще быстрее! Эд уходит, а Алекс еще несколько минут лежит неподвижно в кресле. Там, у подножия башни “Империя” суетятся муравьи-людишки, кипит и оглушает своим бешеным ритмом человеческий огромный муравейник. Но они там, внизу, а если смотреть вперед — перед глазами только синь, яркая, разбавленная мелкими облачными мазками. Вопреки всей паскудности самочувствия и общей херовости дня небо сегодня красивое. Огромное. Бескрайнее. В такие секунды всегда бьется в уме один образ — такая же высь впереди, шумная водная хлябь под ногами. В руках худая, распахнувшая руки как крылья девица. От которой уже тогда не хотелось отрываться ни на секунду… Все начиналось так просто. Один маленький узелок в правой стороне груди, мелкий тремор в ладони после долгой сессии. Он всегда принимал меры до того, как проблема возьмет уровень “Полный пиздец” и безопасность его Летучей вдруг окажется под вопросом. Узелок-то вырезали. На третий день после операции он уже нахрен свалил из больницы, потому что Светочка вовсю слала фотки с его рабочего стола. Она не знала, что он в больнице. После того как три месяца она возилась с подыхающим Дервишем, и еще два месяца просто отходила, после того как старый кобель наконец отдал душу песьим своим богам — пугать её своим недомоганием Алекс не стал. Нет, Света всегда оставалась Светой. Яд в её железах вырабатывался круглосуточно и не застаивался, находя своих жертв ежечасно, но… Алекс знал её все-таки глубже. И не хотел так скоро напоминать ей, что сдохнуть может не только их придурочная псина. Впрочем в маленькой лжи нет особого вреда, маленькая ложь — всего лишь несколько слов. Просто чтобы чуточку её поберечь. Ведь это и была его задача. Пока не пришли результаты биопсии — опухоль оказалась не простой, т. е. доброкачественной… Перед уходом Алекс звонит по паре номеров, отдает несколько распоряжений. Подчиненные удивляются, Эд… Эд не отвечает. Успел каким-то образом организовать себе важный досуг, который можно использовать как повод игнорировать весь мир. Его дела уходят в сообщении. Разумеется, когда он увидит, то взорвется еще сильнее, но отказаться от этой маленькой мести у Алекса не получается. Он вообще не умеет проигрывать благородно, только на своих условиях. Пусть даже эти условия и покажутся кой-кому очередной идиотской выходкой впавшего в маразм папаши. Перед самым выходом Алекс снимает пиджак. Отлепляет пластыри, удерживающие на предплечье портативный аппарат-капельницу. Ампула как раз закончилась — аппарат только что испустил тонкую вибрацию. Хоть Эд и в курсе уже — но все равно запирает эту “тайну” в сейф. Капельницы были меньшим из зол, на которое пришлось согласиться. Капельницы, едва-едва лицензированный новейший препарат для химиотерапии, одна ампула которого стоила столько, что даже золото колоть было бы дешевле… Волосы еще не лезли, но ожидая этого, Алекс перешел на совсем уж короткие стрижки. Чтобы если что, кое-кто ничего не заметил. Хотя шансов все равно было мало. Спасало только, что Летучая все-таки верила ему на слово, а на вопросы о самочувствии он отвечал всегда одинаково кратко: “Все в норме!” Почти не лгал. Норма — она ведь разная. У старого мудака с растущей опухолью в грудине — тоже своя норма есть. Пару лет назад, когда он ступал на пороги московских “модных домов”, всяческих фотостудий, подиумных залов, и в принципе злачных мест обитания столичного бомонда, на него смотрели огромными глазами. Охранники не пропускали с первого раза, еще не узнав от начальства, что перед Александром Козырем дверь не только раскрывают, но и ковровую дорожку расстелить не лишнее. Сейчас знают все. Некогда скандальная, ныне — просто одна из самых бессмертных, сплетня о любовной интриге Козыря-старшего и молодой, но очень перспективной Светланы Клингер, знакома всем, тем более Нине Миренцо. Эту даму Алекс все пытался именовать так, сяк, но кроме как “язва на заднице” никакое описание ей так не подходило. Алекса она не переваривала, потому что не рыжие мужчины с точки зрения Нины Миренцо заходить в её ателье не имели права. Хватит с них и того, что они зачем-то ходят по земле. И даже быть Козырем оказывалось недостаточным, чтобы худая, костистая, будто состоящая из острых углов дизайнерша не норовила рухнуть в обморок при виде него. До недавних пор Алекс по личной Светиной просьбе соблюдал границы и просто курил на парковке, сбрасывая ей сообщение. Но с недавнего времени… Да пошла она нахрен, эта Нина Миренцо! Охранник многоопытный, уже не один раз мордой об стену личным Алексовым телохранителем повозимый. Сторонится от двигающихся вверх по ступенькам аж за дюжину шагов. Алекс не хочет упускать этих секунд. Быстрым шагом проносится по коридорам, лавируя среди худых и не очень девушек. Пробирается сквозь джунгли пестрых тряпок и манерных местных аборигенов. С предвкушением смыкает пальцы на ручке двери, полюбуется на вычурную табличку “Клингер”. А после толкает, и не подумает постучаться. Света сидит на краешке гримерного стола и покачивает в пальцах ватный диск. Судя по всему — натурально думает, смывать ли арт-макияж, что ей тут накидали перед фотосессией, или именно сегодня она готова эпатировать в таком виде на улице, на работе и дома. Еще не знает, что от её планов не осталось уже вообще ничего. Он закрывает дверь, припечатывая об косяк хотя бы для весомости. Чтобы Летучая оторвалась уже от созерцания своих расписанных будто кровью глаз и обернулась. Нет, все-таки пошла Нина нахрен. Если раньше он знал, что у него достаточно времени, чтобы напиться этим её ликованием от его появления, то сейчас — каждый его глоток может быть предпоследним. — Господин, — Света мурлычет это слово с таким удовольствием, что эхо от него отдается глубоко в груди Алекса. — Ко мне, — он приказывает это хриплым шепотом, впиваясь в её глаза своими ненасытными, хлопает ладонью по бедру. Сегодня вот это все ему нужно было сильнее, чем обычно. Света опускает ресницы с искренним предвкушением. Никак не надоест это наблюдать — как с её лица сползает её маска. Вслед за тем, как и она плавным, грациозным движением стекает на пол, складывая ладони на коленях. Больше никаких приказов, только еще одно нетерпеливое похлопывание. На самом деле нет нетерпения. Игра в него — есть, ведь процесс — это и есть самое интересное в Тематическом взаимодействии. А он сейчас каждую секунду норовил обратить в этот самый процесс. Он ведь нихрена не успел! Жалкие три года с ней — промахнули мимо, как яркое, но мимолетное свидание. Он недобрал, недопорол, не надышался ею впрок. Да что там, не насмотрелся даже, как эта маленькая сучка, кусая алые свои губы, ползет к нему на коленях. Покорная и своенравная, каким-то феерическим образом умудряющаяся не противоречить самой себе. В какой-то момент её бесстыжие бесы продираются наружу, и она хватает с края гримерного стола цветастый журнал и дурачась впивается в него зубами. Картинка “Девочка несет Господину газету” была прекрасна в каждом своем штрихе. Только когда она все-таки тыкается носом в его колено, приподнимается, чтобы ему не пришлось наклоняться, получив все-таки этот журнал — рассмотреть его повнимательнее, и без силы, но так, чтобы прониклась, хлопнуть Летучую свернутым изданием по щеке. — Двенадцать секретов Дженифер Лопес? Серьезно? И какой из них мне будет полезен, ты думаешь? В темных глазах нет ни тени обиды, только лукавые чертята приплясывают. Ох, Летучая, Летучая… Почему ты родилась так поздно? Лет на двадцать бы раньше — из-под земли бы тебя достал. — Одиннадцатый, Господин, — Света шепчет с придыханием, — утренняя ледяная масочка положительно скажется на этой твоей морщинке между бровей. Они будто сами пишут свою увертюру, он — незамедлительными реакциями, пальцами, что с удовольствием оттягивают голову драгоценной нахалки за волосы, она — своими восторженными всхлипами и отражением его тьмы в глубоких, выражающих только обожание глазах. Это было видно абсолютно всем. Иначе слухи о старом кобеле и молоденькой профурсетке, которые распускали во все стороны подружки бывшей Кристины Козырь, не затухали бы так скоро. И Нина Миренцо, невыносимая анаконда, которая терпеть не может, когда у неё под носом забирают её моделей, до того как она в них наигралась, не отступала бы, только встретив жесткий Алексов взгляд. Некоторым чувствам лучше не мешать, иначе они разрушат мир, только стремясь течь в своем русле. Самая весомая потеря — это, конечно, вождение. После капельниц иногда так сильно штормило, что проблемой периодически становилось просто ровно сидеть, не то что держаться за руль. Это была еще одна потеря в контроле и во времени со Светой. Раньше — на работу её возил, забираясь ладонью на каждом перекрестке между острых, обтянутых какими-нибудь выебистыми колготками коленок. А сейчас… Конечно, развлечься можно было и на заднем сиденье, только куда девать ощущение, что водитель если не видит, то хотя бы слышит их развлечения? И думает о Свете в откровенном ключе. И дышит еще при этом! Впрочем… Нет уж, это же не повод отказываться от неё. И от коленей её! — У нас сегодня планы? — Света отклоняется от безупречной линии поведения, только когда водитель выруливает с парковки в сторону, противоположную дому. — И мой вид соответствует? Он мог бы сказать, что похер на её вид. Никто не должен был иметь претензий к виду его женщины, даже если она заявится голышом в консерваторию. Он мог бы сказать, что в любом своем виде она всегда соответствует ситуации. Это её умение, никогда и нигде не смотреться чужеродным элементом, было одним из любимейших ее достоинств. Но Алекс просто пожимает плечами. — Все необходимое тебе привезут к самолету. — Мы куда-то летим? — Летучая восторженно округляет глаза. — У нас выходные. На Сейшелах. Моро уже в курсе, — Алекс говорит коротко, но этого более чем достаточно, чтобы огромные глаза Летучей воссияли как звезды. Он лукавит, конечно. Улетать на выходные посреди недели означает скорее взять микро-отпуск, дней этак на пять. Но они все равно закончатся очень быстро! Глава 26. Цельная — Ты не сваришься? — я скептично смотрю на черную рубашку Алекса. Нет, кто спорит, ему они идут, ему вообще идет абсолютно все, что натягивается на его бычьи плечи, но… Плюс двадцать восемь на улице! Солнце печет так, что если полежать на нем на пятнадцать минут дольше одобренного местными докторами времени — встанешь ты уже с толстой румяной корочкой. Мой вопрос Алекс игнорирует. Скользит взглядом по мне, по короткому яркому платью, покачивает головой. — Белое надень. — Ты ведь хотел красный купальник, — я подергиваю лямочку топа повыше, чтобы напомнить, — сквозь белое будет просвечивать. Алекс больше ничего не говорит. Только смотрит на меня темнее и чуть приподнимает бровь. “Ты хочешь, чтобы я повторил приказ?” — читается в его глазах.