Он произносит это во время коварно подкравшихся финальных титр, произносит неохотно, но твердо. Что ж… Нельзя сказать, что я не ждала ничего такого. Наверное, потому так безоглядно и поглощала каждую секунду рядом, потому что подозревала. Неспроста Алекс так просто сорвался с фабрики, да еще и на несколько дней. Он никогда не жалел времени для меня, даже больше того — выискивал каждую свободную минуту для меня, но все-таки не работа — это священный кит, столп бытия, если Александр Козырь отложил её в сторону, дело тут определенно нечисто. Я потягиваюсь, осознанно отодвигая тот момент, когда придется разлучать свою щеку с мягким льном легких брюк Алекса. На чуть-чуть. Принять вертикальное положение все-таки стоит. Вспомнить, что я не только влюбленная кошка, но и, черт побери, взрослая и даже иногда принадлежу к виду “человек разумный”. — Надолго? — спрашиваю задумчиво, косясь на маникюр. Хочется хоть чуть-чуть покусать ноготь, нервно, но уж больно шикарно вышло это блестящее ярко-желтое покрытие. Жалко портить! Алекс молчит достаточно долго, чтобы я встревожилась. У него всегда обычно заранее готовы все ответы, если тему разговора задает он, а тут такое ощущение, будто я ему каверзный вопрос задала. Я почти дозреваю до второго, нарушающего наши с ним правила переспрашивания, потому что кажется, он меня почему-то прослушал, но Алекс все-таки разлепляет губы. — Конкретных сроков нет, Летучая. От таких новостей сложно не рассыпаться на мелкую стеклянную пыль. Сложно не ощутить, насколько на самом деле плохи мои дела — я растворилась в нем, уже давно, даже не пыталась изображать из себя, что готова жить самостоятельно, жить отдельно. И никогда до этого мы не расставались больше чем на пару дней. Если мне предстояли большие командировки — он прилетал по мою душу. Если уезжал он — мне привозили билеты на самолет красивые, но такие холодные его секретарши. А тут… Уехать! Надолго! Неизвестно на сколько! Это трудно принять, с этим непонятно как дышать, и вообще… — А насколько надолго? Месяц? Год? — я вижу его легкое покачивание головой и натурально испытываю священный ужас. — Не один год? — Конкретных сроков нет, — он повторяет неохотно и с отчетливой неприязнью к этим самым словам. Да черт же! — Ты не скажешь зачем? Этот вопрос получается неосторожным, противоречащим правилам, но искренним. Вообще-то Алекс не любит лишних допросов. Все нужные факты он всегда сообщает сам. И если в первую очередь ни цель, ни пункт назначения его поездки не были озвучены, значит, произносить их он не собирается. И обычно я не лезу, Его личное пространство — священная зона, границы которой нерушимы даже если мне очень хочется схлопотать. Но все-таки… Сейчас все-таки не тривиальная ситуация. И сам Алекс это понимает. И смотрит на меня без гнева, но с какой-то дьявольской пустотой. — Нет, Птица, не скажу. — Ты уезжаешь от меня? Да-да, вот так меня размазало! От самоуверенной стервы до уязвимой соплячки, которая уже сейчас готова падать и кататься по полу от боли. Почему от боли? Ну, когда есть перспектива потерять половину тела — это определено больно. Ну и пусть, что потеря не будет материальной. Я все равно ощущаю её. И потому — лихорадочно трясусь. Он не отвечает, просто смотрит на меня в упор. Потом вздыхает и тянет к себе, заставляя устроиться на коленях. Утыкается губами в висок — дышит. — Ты задаешь дурацкие вопросы, Птица. — Все под стать твоим новостям, — огрызаюсь я обиженно, но магия Козыря уже делает свое дело. Его жажда снова проходится по моей коже кипучей волной. Второй волной, третьей… Так вот он и работает. Вместо тысячи слов объясняет на каком-то мистическом уровне, что уезжает не от меня. А потому что надо! Очень надо, Летучая, очень! И этого я тоже ждала. Боялась, но все-таки заставляла себя не утомлять его излишними допросами о его самочувствии. Он явно пытался решить свои проблемы со здоровьем в пределах столицы, но кажется, не получилось. И снова сводит нутро тревогой, только теперь не идиотской блажью ревнивой собственницы, а тревогой глубинной, наполненной исключительно концентрированным страхом за моего мужчину. Я вожусь на его коленях, похныкиваю, поскуливаю… Принимать необходимость его отъезда мне не хочется, да и кто захочет, чтобы от тебя увезли настоящую половину тебя. Живую, чувствующую, пусть и чужую половину, которую ты присвоила только потому что глубже всех запустила свои длинные корешки. — Я смогу связаться с тобой? Алекс снова молчит, а я капитулирую беззвучной своей истерике, прижимаюсь губами к его скуле, и пытаюсь успокоиться его запахом. Всегда помогало. Увы не сейчас. — Нет, не сможешь. Становится еще больнее, еще тревожнее. Я понимаю, чего он хочет. Дервиш, сволочь, тоже перед тем как отправиться в свой собачий рай — трижды пытался уйти из дому, так чтобы его не нашли. Только если псину-то я могла притащить домой на поводке и надрать ему за такое поведение уши, то Алекс совсем не подходит для таких средств удержания. И все же… Не впиваться же в него зубами. Вдруг у него что-то серьезное со здоровьем? И я наконец решаюсь на внятный ответ. Которого от меня и ждут. — Просто скажи, что вернешься ко мне, — шепчу, не слезая с Его колен. Шепчу, и отчаянно пытаюсь стереть кожу губ об жесткую Алексову щетину. — Скажи, что не оставишь навсегда одну. Он фыркает. Стискивает руки вокруг меня, припечатывая к себе. Обволакивает, присваивает, клеймит самим собой на веки вечные. — Не бойся, Летучая, — слышу его тихий шепот, — навсегда я тебя одну летать не оставлю. Ни за что! Это… Отличная клятва. Такую не стыдно принять. Эпилог Сколько бы он не подходил к окну, к любому из шести окон ему доступных — желанной для глаз яркости он не получает. Только серое небо, блеклое небо. Эта осень какая-то совершенно бесцветная! Конечно, Козырь, ты сам дурак! Чего ты ждешь от гребаной осени в гребаном Берлине? Откуда бы здесь взяться вожделенной тобой яркости? Твой допинг, единственная, кто могла бы сейчас сделать лучше — вне зоны прямого доступа. Конечно, это ерунда. Расстояние до Неё — две тысячи километров и один короткий звонок. Он точно знает, что одна СМС — и она будет тут, так быстро, будто её крылья по-настоящему появились за спиной. Одна СМС, один звонок, пара слов в мессенджер — только сделай выбор и соверши этот шаг. А можешь просто вставить симку в телефон. Она, конечно же, тут же узнает. А ты — конечно же, её наберешь, Козырь. Еще не хватало — давать ей звонить тебе первой. — Александр Эдуардович… Он не реагирует на это нерешительное покашливание за спиной, продолжает стоять и смотреть в осень за окном. Бледно-желтую, нерешительно-рыжую… Безвкусную нелепую осень. — К вам посетитель, — зная, что большей реакции ей ждать не стоит, сообщает медсестра. А вот тут надо среагировать. Иначе она уйдет и скажет, что он не в настроении для приема гостей. Он, конечно же, не в настроении, но если сейчас избегать семьи, то от безысходности можно просто свихнуться. Алекс дергает плечом. Этого достаточно чтобы медсестричка, уже выдрессированная под своего сложного клиента, тихой тенью скользнула обратно за дверь. А минуту спустя за спиной звучно перестукивают тонкие каблуки. Он и сам удивляется, какую сильную реакцию вызывает этот звук. Напряженный, задолбавшийся, истощенный предельно внутренний зверь не просто вскидывает голову — вскакивает, топорщит шерсть, возмущенным рыком требует обернуться. И Алекс, разумеется, оборачивается. Но не так быстро, как если бы он развернулся навстречу к Ней. Не может её тут быть. Посвященных в его местоположение чертовски мало, а те кто посвящены — не посмеют открыть рот. Или не захотят. — Ты зря приехала. Честно говоря, вообще не понятно, что её на этот визит вдохновило. Кристина закатывает глаза. Любимый её жест, и как он раньше его терпел? — Я привезла документы на подпись, — морщится она, — ты обещал передать мне свою долю в моем фонде. Формально — в их общем фонде. Но да, такое обещание он действительно давал пару недель назад. Не Кристине. — У Эда генеральная доверенность. Он мог все подписать за меня. — Я все равно была в Берлине, — Кристина кукольно хлопает ресницами, старательно прикидываясь дурочкой, — решила, что могу к тебе заехать. Меня так просто пустили к тебе. Тут им, кажется, плевать, что я всего лишь бывшая жена.