Это они зря! На такие вещи плевать нельзя, если дорожишь рабочим местом в элитной клинике. — Выкладывай, — Алекс неохотно двигает свой стул в сторону стола. Так будет быстрее. Кристина разводит бурную деятельность. Подлетает ближе к столу, начинает суетливо копаться в сумочке, роняет с руки перчатку… — Мои поздравления, — сухо роняет Алекс, сдерживая раздражение. Вот и стоило приезжать ради этого? Чтобы лишь на секундочку блеснуть дорогущим ободком на безымянном пальце. Впрочем. Глаза у Кристины триумфально сверкают — заметил — а это значит, что стоило. Послать бы её с этим фондом далеко и надолго, вот только так дела не делаются. — О чем ты? Ах, об этом? Ах, спасибо! Я не хотела, но Андрей настаивал… Актриса — она всегда актриса. Даже если сцены театра и кино не видели её с самого окончания института. Крис манерничает, но ликует, это её звездное мгновение, она даже не замечает, что единственный её зритель абсолютно равнодушен к разыгрываемой перед ним сцене. Зачем ей это замечать? Она замуж вышла. За старого их общего знакомого, давнего противника Алекса по бизнес-арене. Строго говоря, они и враждовали-то по старой памяти. Потому что когда-то воевали за расположение одной манерной пианистки. И Козырь тогда выиграл. Зачем-то. — Бумаги, — Алекс скупо напоминает о деле. Билет на этот бенефис он не заказывал, и очень хотел бы сократить его продолжительность. — Да-да, конечно! Самое смешное, что она уже перегорела. И пары месяцев после развода у них не прошло, как Крис осознала, что есть-таки прелести в том, чтобы быть красивой, состоятельной и разведенной. Примерно в то же время закончились её неубедительные попытки Алекса вернуть. Увы, вот эти вот сцены не закончились. Чего уж стоит история трехмесячной давности, когда Крис “случайно” прислала ему фотографию сморщенного младенчика в плетеной колыбельке. Её второго ребенка, которого она все-таки решилась родить. Поздравления приняла весьма чопорно, и даже фото потом удалила, но… Конечно, никакая это была на случайность. Как и сейчас это дурацкое, настойчиво демонстрируемое с разных ракурсов обручальное кольцо. Что ж, не одними же деньгами платить по некоторым долгам. И у бывшего мужа, ушедшего к любовнице, есть и другие формы невидимых счетов, которые надо закрывать. Так что пусть Крис лучится самодовольством, пусть любуется на роскошный бриллиант на пальце, пусть… Это не влияет в мире Александра Козыря вообще ни на что! Причина сговорчивости медперсонала оказывается несколько прозаичнее, чем недопустимая дурость. И когда эта “причина” заходит в отцовскую палату — Алекс даже передумывает отрывать голову главврачу. Это ведь бесполезно. Сопротивляться харизме Эда простым смертным не дано, а его любовь к матери — крепка и неоспорима. Он позволяет ей и не такие капризы. — Увы, сынок, но я еще не сдох Эд вздыхает. Нет, не в духе “ну почему ты так тянешь с этим, старик”, а с отчетливым “как ты меня заебал своей тупой заевшей шуточкой”. Но что поделать. Алекс бы очень хотел произносить эту шутку пореже, да и вообще желательно — устранить повод для неё в зародыше. Но… Неделя за неделей, месяц за месяцем… Повод даже не думал уходить на задний план. И даже больше того — он занимал все больше места на переднем плане. Кажется, уже вообще ничего кроме себя не оставил.. Эд проходит в палату без особого стеснения, двигает в центр комнаты первый ему попавшийся стул. — Мне сказали, ты говорил с врачом о выписке после окончания этого курса, — аккуратная бесстрастность выдает Эдика с головой. Таким тоном он ведет переговоры, а значит — намерен отговаривать. — Окно открой, — Алекс кивает в сторону ближайшего. Эд приподнимает брови — мол, а три личных медсестры-горничных тебе нахрена, — но встает на ноги. Открывает. Алекс же тянет на себя ящик стола, чтобы найти там пачку сигарет. Находит и тут же убирает руку подальше — цепкая Эдикова клешня быстро реагирует на эту очевидную контрабанду. — Мозг не долбай, — хмуро роняет Алекс, возвращаясь к подоконнику и усаживаясь на его краю, — я помню, что мне нельзя. — Помнишь, но куришь, — Эд напоминают недовольного волчару, напыженный, напряженный, недовольный. — Ты ведь говорил с моим врачом, — откликается Алекс бесцветно, щелкая зажигалкой, — а значит, должен вдуплять, что мои дела уже не испортишь одной гребаной сигаретой. Конечно, Эд понимал. Они все это понимали, с середины дороги, когда к карциоме прибавилась и саркома до кучи, но все-таки прикидывались, что надежда есть. — Ты что, сдаешься? — Эдик вскидывается, как настоящий бойцовый петух. — Ты? Сдаешься? Ты же сам учил меня даже мыслей о поражении не допускать. Давняя завязка делает свое дело. Сигарета оказывается невыносимо кислой, горькой, обжигает горячим дымом легкие изнутри. Будто подчеркивает, насколько Алекс Козырь одряхлел за эти двадцать два месяца. Настолько, что одна капля никотина натурально может доконать. Но это, конечно, только так кажется. — А еще я учил тебя, что твоя победа может казаться другим поражением, — это должно было звучать назидательно, а звучит — полноценным оправданием измученного старпера. — Папа, это ведь смешно, — Эд морщится и встряхивает головой, — ты два года борешься за жизнь, не сдаешься, и вот сейчас — ты готов все это бросить и ради чего? — Ради кого. Поправка выходит сама по себе, рефлекторно. Алекс по привычке морщится — говорить с Эдом о Свете уже давно стало плохой идеей. По многим причинам. Впрочем, эта маленькая осечка самоконтроля открывает новую интересную деталь. Эд прекрасно держит лицо. Это не был секрет, никогда, но до этого у Алекса, пожалуй, не было возможности оценить это в достаточной мере. Эд даже бровью не ведет, будто речь и не коснулась вдруг женщины, которую он в отсутствие отца тайком преследует. Одни и те же концерты, одни и те же светские мероприятия, модные показы, которые нахрен Эдику не упали, даже рестораны для обедов он бронировал те же, что и Она. Он делал это виртуозно, не приближался, всегда был в стороне, на пару рядов позади, за ширмой, за перегородкой, вне поля зрения, но на постоянной основе. Рядом с Ней! Алекс не искал этого сам, но отметил тот детектив, что пару раз в месяц делал для него фотоархив со Светой. Это было сложное откровение. Очень-очень сложное. Откровение из-за которого Алекс два месяца не принимал Эда в принципе, до тех самых пор пока не осознал, что это бессмысленно. Летучую он сам к себе не допустил, и строго говоря, кроме Неё и Эда он в жизни и не дорожил особо никем. И если отказываться от них обоих — можно даже не строить из себя ничего. Просто повеситься и не пытаться делать вид, что есть ради чего жить. Впрочем, речь ведь сейчас об Эде! Который умудряется делать вид, что вообще не против отцовской любовницы. — Разве ей не лучше, если ты вернешься к ней надолго, а не на несколько месяцев? Разве она обрадуется, если ты приползешь в её дом умирать? Надо же. Даже “её дом”. А пару лет назад, узнав, что Алекс оформил квартиру на Свету, Эд окрестил Свету “голодранкой” и “выскочкой”. И за наглость свою несусветную даже получил по морде. А сейчас поди-ка. "Её дом". Признает-таки, что не его это дело, кому отец что отписывает. Он еще Её не знает, но определенные сдвиги в отношении очевидны. Чего только не творит с Козырями необъяснимая Летучая магия… — Люди живут и с саркомой, — отстраненно произносит Алекс, ни к чему конкретному не выводя. Говорить про усталость не хочется. Про то, как надоели эти гребаные стены, высасывающие его жизнь без особой пользы. И отражение в зеркале, с каждым днем все меньше напоминающее его, все сильнее становящееся лишь тенью его. Люди живут и с саркомой. Недолго живут, паршиво живут, если честно-то, но все-таки живут. Что-то успевают, хватают последние глотки яркой жизни жадными ртами… Хоть как-то. Хоть сколько-то. Лишь бы перестало быть так тускло. — Я нашел тебе донора, — Эдик как всегда вытаскивает тайный козырь из рукава, — и совместимость у вас по предварительным анализам такая, будто Паулис твой внебрачный сын. Старший! Донора искали последнюю пару месяцев. Даже для Козырей добыть его в столь сжатые сроки было проблемой. А с учетом того, что искал только один из них… — Я ведь говорил тебе, что против этой идеи. — Папа, пожалуйста! — рык все-таки продирается из Эда наружу. — Все согласовано, все добровольно, после операции семья Паулиса получит такие отступные, что им в отличие от меня можно хоть всем пятерым до конца жизни не работать. Откуда в тебе эта прорва старперской морали вдруг вылезла? Ответа нет. И пальцы осатанело впечатывают окурок в стеклянное блюдечко пепельницы — а оно ведь шесть месяцев стояло девственно чистым, с самого переезда в эту клинику. — Риски высокие. — Мы их снизим, — Эд категорично качает головой, — я нашел в Америке клинику по трансплантации. У их хирурга сорок шесть успешных операций только по пересадке сердца. Этот спор повторяется как по нотам, не в первый раз. Только в предпоследний раз донора у Эдика не было, и только потому он и был вынужден оставить тему. Сейчас он подготовился идеально. И объяснять ему, что чуйка орет благим матом, потому что… Не верит, что приживется чужое сердце, по одной только причине, что оно совершенно не знает одну Летучую девицу… Эд назовет это маразмом. И будет прав. Если объективно — они уже оба заколебались вот так вот друг на друга смотреть, с отчетливым посылом «ты у меня в печенках». С одной только разницей, у Эда было вполне достаточно сил, чтобы сражаться тур за туром, до последнего вздоха, до победного соглашения. И хватку сына Алекс знал. И что эта настырная сволочь не оставит его в покое. Было ему дело до отцовской принципиальности, как же! Как будто сам не стремился удержать свой мир нерушимым любой ценой. Он уже давно победил, он два года управлял их компанией в одиночку, заткнув всех, кто вообще смел подумать, что считаться можно было только со старшим Козырем. И все-таки, так рвал задницу ради мизерного шанса на то, что Алекс проживет еще несколько лет… И была ведь охота сражаться за больного старого мудня. Да так заразительно сражаться, что Алекс начинал верить в этот шанс сам. Тем более — он же Козырь. Ему по жизни от души насыпали везения, вон целую Летучую все-таки нашел и себе забрал, что там какая-то операция. Между прочим, больше пятидесяти процентов на удачный исход… — Ты ведь не отвалишь, пока я не соглашусь, да? — Алекс спрашивает это в той же тональности вроде, но в глазах Эда радостно полыхают огоньки ликования. Он уже понял, что победил. Победил, почти не задействовав свой запас аргументов.