– Восемь трупов обнаружили в вашем доме. Как после этого пресса стала его называть? Дом ужасов или что-то вроде того? Аделин только пожала плечами. Ее лицо не выражало ровным счетом ничего. Ди-Ди уже сталкивалась с подобным, когда члены семьи пытались забыть ужасную правду о своих близких. Или когда жертвы ничтоже сумняшеся пересказывали ужасы, случившиеся, по их глубокому убеждению, с кем-то другим. – Коллекция трофеев Гарри Дэя, – продолжила Ди-Ди. – Мне сказали, полицейские нашли тридцать три стеклянных контейнера с человеческой кожей. Он спрятал их под полом в шкафу. Доктор вздрогнула. – Примерно треть контейнеров составляют обычные стеклянные баночки, – добавила Уоррен. – Но, как оказалось, с течением времени Гарри постоянно совершенствовался. Он не только довел до идеала раствор формальдегида, но также стал использовать для хранения кожи стеклянные пузырьки наподобие флакончиков из-под духов. На каждый он вешал бирку. Не с именем, нет. Он подписывал их в соответствии со случайными деталями, которые могли что-то значить лично для него: цвет волос, место, во что жертва была одета. В общем, такой вот уникальный и абсолютно бесчеловечный идентификатор для каждого лота его коллекции. Аделин снова вздрогнула. – Полиции удалось сопоставить фрагменты кожи с телами жертв? – спросила она. – Вроде бы я читала несколько лет назад, что у команды из отдела нераскрытых дел появилась идея произвести анализ… законсервированных фрагментов кожи… на предмет совпадения с данными женщин, пропавших без вести в конце шестидесятых. Полицейские надеялись достать ДНК кого-нибудь из членов семьи этих женщин и сопоставить. Ди-Ди ничего об этом не слышала, хотя идея была вполне здравой. – Я не знаю, – покачала она головой. – По крайней мере, это объясняет, откуда в ПЗООП столько информации по делу сорокалетней давности. – Полицейские также собирались проверить нераскрытые дела об изнасилованиях. Многие маньяки начинают свою деятельность с изнасилований, верно? Извращенная фантазия со временем превращает их из вуайеристов в убийц и насильников. То есть у Гарри могло быть гораздо больше жертв. – Только те восемь он держал у себя дома, – согласилась Ди-Ди. «Чтобы проводить с ними побольше времени», – хотела добавить она, но передумала. Бывших серийных убийц не бывает, они не могут остановиться. Таким был Гарри Дэй, маньяк с полным набором инструментов для удовлетворения своей больной фантазии, с личным рабочим пространством и гибким графиком. Если бы та официантка не сумела от него сбежать, кто знает, сколько еще девушек он мог бы убить… Аделин вдруг негромко заговорила: – Рано или поздно все приемные дети начинают фантазировать о своих настоящих родителях. Мои мама и папа были королем и королевой, но когда я родилась, им пришлось расстаться со мной, чтобы защитить меня от злого волшебника, который хотел прибрать к рукам все королевство, ну и так далее. Мой приемный отец был генетиком. Добрейшей души человек, но с сердцем настоящего ученого. К примеру, когда я в первый раз попросила его рассказать правду о моих родителях, он рассказал. После этого мне в течение десяти лет снились невероятно реалистичные кошмары, в которых на меня набрасывался монстр и сдирал кожу. – Сколько вам было, когда Адольфус вас удочерил? – В три года у меня обнаружили врожденную невосприимчивость к боли. Отец как раз меня курировал. Через некоторое время он решил, что приемная семья не сможет постоянно оказывать мне всю необходимую помощь, и, сделав пару звонков, лично удочерил меня. – Вам повезло. – Это точно. – А что насчет вашей старшей сестры? Вы рассказали ему о ней? – У нее не было редкого генетического заболевания, – просто ответила Аделин. В ее мире это явно говорило само за себя. – А ваша мать? – Она умерла через полгода после смерти Гарри, так ни слова и не сказав. Нервный срыв привел к психическому расстройству, и до конца своей жизни она пребывала практически в бессознательном состоянии. – Думаете, она знала, чем промышлял ее муж? – спросила Ди-Ди. – Гарри похоронил два тела прямо в доме. Оторвал половицы в гостиной, уложил туда трупы и присыпал их известью. Запах там, должно быть, стоял ужасный. Аделин покачала головой, ее взгляд был прикован к глянцевой поверхности огромного стола. – Я не в курсе. Приемный отец в свое время рассказал мне про обоих родителей. Все-таки семья – это часть тебя, и он хотел, чтобы я знала о ней. Так что позднее я сама стала искать информацию. Гарри Дэя соседи описывали как работящего умного парня с золотыми руками. По словам большинства, мои родители были не очень-то общительными, но, по крайней мере, если вы вдруг увидите Гарри на улице, он вполне дружелюбно с вами поздоровается. Одна из соседок, пожилая вдова, даже восторгалась тем, каким приятным человеком был Гарри: он помог ей вставить разбитое окно на кухне и смазал скрипящие дверные петли. Взамен он не попросил ни гроша, только кусочек ее домашнего яблочного пирога. Конечно, когда открылась вся правда, эти рассказы стали чуть ли не легендами: хладнокровный убийца с доброй душой. Но лично я, по правде говоря, во все это не верю. – Думаете, соседи выдумали эти истории? – Не совсем. – Аделин снова посмотрела на Ди-Ди своим безжизненным взглядом. – Гарри изо всех сил пытался им понравиться. Вот он высший пилотаж, делающий из простого преступника настоящего хищника, верно? Полагаю, в тот день, оставив в своей мастерской привязанной к верстаку какую-нибудь бедную девушку, он отправился помочь старушке. Даже если бы полицейские что-то пронюхали, то что бы они о нем узнали? Лишь то, какой Гарри Дэй хороший парень, – только вчера поменял соседке разбитое окно… Ди-Ди кивнула. Она уже встречалась с подобным – «Как? Он ведь такой славный парень!» – так что не могла не согласиться с Аделин. Психопаты не бывают добрыми, они всего лишь актеры, которые хорошо играют свою роль в те моменты, когда им это нужно. – Вы так и не ответили на вопрос о вашей матери, – с нажимом напомнила Ди-Ди. – Потому что я ничего о ней не знаю. – Не знаете или не хотите знать? – Не знаю. Даже приемный отец, который, к слову, всегда находил необходимую информацию, не смог ничего на нее нарыть. Она была словно призрак. Ни семьи, ни прошлого. Я знаю только, что она переехала в Бостон откуда-то со Среднего Запада. По крайней мере, так она всем говорила. В свидетельстве о браке сказано, что ее девичья фамилия – Дэвис, но этого слишком мало для поисков. Она не отвечала на вопросы полиции, да и соседи, похоже, ее совсем не знали. Бенита Дэвис всю жизнь прожила словно тень, а потом и вовсе исчезла, ничего после себя не оставив. От этих слов Ди-Ди непроизвольно поежилась. – Может, это только доказывает, что она знала о том, чем занят ее муж. Она любила его, поэтому и помешалась после его смерти. Аделин пожала плечами: – Маловероятно. Вы не хуже меня знаете, каким страшным человеком был Гарри. Такие люди всегда доминируют. Даже если Бенита и знала правду, то она все равно ничего не могла сделать. Гарри все держал под контролем. – Ваш отец, – поправила Ди-Ди, пытаясь соблюдать точность. Выражение лица Аделин ни капли не изменилось. – Учитывая, что я страдаю от редкого генетического заболевания, никто лучше меня не знает потенциальные ловушки ДНК. Ди-Ди заинтриговали эти слова, она вся обратилась в слух: – Могло у Гарри быть такое же заболевание? Есть вероятность того, что он тоже не чувствовал боли? – Нет. Врожденная невосприимчивость к боли может быть вызвана только двумя рецессивными генами, то есть и мать, и отец должны быть носителями генетической мутации. Не говоря уже о том, что во всех Соединенных Штатах зарегистрировано менее пятидесяти подобных случаев, причем половина детей с этим диагнозом умирает от теплового удара. Такие, как я, кто дожил до зрелого возраста, не потеряв при этом конечностей… скорее исключение, чем правило. – Каким образом дети умирают от теплового удара? – удивилась Уоррен. – В силу нашей генетической мутации нам не бывает жарко. Поэтому мы не потеем. Это особенно опасно для новорожденных. Жарким летним днем их организм нагревается до критических пределов, причем внешне это никак не проявляется. Так что к тому времени, когда родители привозят своего ребенка в бессознательном состоянии в больницу, уже, как правило, слишком поздно. Ди-Ди почувствовала, как по спине побежал холодок. – Что же вы делаете летом? – Лежу под кондиционером, пью много жидкости и по пятьсот раз на дню меряю температуру. Я не могу доверять своим чувствам, детектив, поэтому мне остается полагаться только на внешнюю диагностику, а иначе я не узнаю, в порядке ли мой организм. – Все-таки Мелвин полезен, – пробормотала детектив. – Мелвин очень полезен. Я в жизни никогда не загорала на пляже и даже просто не гуляла под палящим солнцем. Я даже в душевую кабинку не захожу, предварительно не проверив температуру воды. Что касается активных видов спорта или фитнеса… Мне нельзя бегать, плавать, играть в теннис или в баскетбол. Я могу выбить колено, сломать лодыжку, вывихнуть плечо и не знать об этом, даже не догадываться. Постоянная бдительность и осторожность – вот залог моего здоровья. Ди-Ди кивнула. Ей показалось, что доктор чересчур будничным тоном описывала жизнь, в которой так много ограничений и лишений. На уроках физкультуры в школе она не могла играть с другими детьми и поэтому была вынуждена все занятие сидеть на скамейке. У Аделин никогда не было возможности солнечным днем прогуляться рука об руку с мальчиком. Или бежать по дорожке со всех ног, просто потому что так захотелось. Или прыгнуть из точки А в точку Б, чтобы проверить, получится ли у нее. Серьезный взрослый человек, который раньше, несомненно, был не менее серьезным ребенком, вынужденным постоянно контролировать себя и свое тело. Из-за своего генетического отклонения Аделин с самого раннего детства превратилась в изгоя. Мелвин полезен, но дело не в этом. Мелвин сближает людей. Вот только Аделин – исключение. Поэтому она посвятила всю свою жизнь изучению ощущения, которое никогда не испытывала. Любопытно. – А ваша сестра? – У нее тоже нет моей особенности. – Поэтому ваш приемный отец не стал ее удочерять? – Да. – Должно быть, это ее разозлило. – Мне было три, ей – шесть. Она была слишком мала, чтобы хоть что-то понять, не то что разозлиться из-за этого. – Что же с ней стало? – Она осталась на государственном попечении и за период детства успела сменить много приемных семей. – Вы поддерживаете с ней связь? – Да. – А имя у нее есть? – Есть. – Но вы мне его не скажете, верно? – проницательно заметила Ди-Ди. Доктор поколебалась. – К четырнадцати годам я стала задавать кучу вопросов о своей биологической семье. Тогда втайне от меня приемный отец нанял частного детектива, чтобы тот нарыл как можно больше информации обо всех трех ее членах. Мне кажется, детектив оказался бывшим полицейским, потому что основная информация, которую он предоставил отцу, – это копии фотографий из полицейских отчетов. Скорее всего, какой-нибудь старый знакомый пустил его покопаться в архиве. Как я уже говорила, данных на отца было много, на мать – мало, а что касается сестры… Доктор Глен замолчала и лишь примерно через полминуты продолжила: – В то время ей было семнадцать… Она все еще находилась на попечении, но, несмотря на это, папка с ее делом толще, чем папка отца. Ее преступления стали даже более легендарными, чем его.