— Недели две. Помимо покупки тканей мне бы хотелось воспользоваться этой поездкой, чтобы посетить мастерские и магазины. Обувные, шляпные, бельевые, галантерейные… В Испании, как вы, наверное, знаете, сейчас мало что можно достать. — Я помогу вам сориентироваться, не беспокойтесь. Так, давайте подумаем: завтра утром я ненадолго уезжаю — думаю, не более чем на пару дней. Как вы смотрите на то, чтобы встретиться в четверг утром? — Буду рада, но, честное слово, мне бы не хотелось вам докучать. Да Силва подался вперед в своем кресле и посмотрел мне прямо в глаза. — Да что вы, как вы можете докучать? «Ну-ну», — подумала я, а мои губы между тем вновь растянулись в улыбке. Мы продолжали говорить о пустяках еще минут десять — пятнадцать. Когда мне показалось, что пришло время заканчивать встречу, я будто бы непроизвольно зевнула и, притворно смутившись, пробормотала: — Прошу меня извинить. Я неважно спала этой ночью в поезде. — В таком случае вам следует отдохнуть, — сказал да Силва, поднимаясь. — Да и вам, наверное, пора на вашу встречу. — Да, действительно. — Он даже не удосужился посмотреть на часы и нехотя добавил: — Меня, наверное, уже ждут. Мне показалось, что он все выдумал насчет встречи. Хотя, возможно, и нет. Мы направились через зал к выходу, и да Силва не переставал здороваться со всеми вокруг, с поразительной легкостью переходя с одного языка на другой. Он пожимал руки, похлопывал кого-то по плечу; поцеловал в щеку хрупкую старушку, похожую на иссохшую мумию, лукаво подмигнул двум напыщенным дамам, увешанным драгоценностями. — В Эшториле полно женщин, которые когда-то были богаты, а сейчас совсем разорились, — прошептал мне на ухо да Силва. — Они цепляются за свое прошлое когтями и зубами и предпочитают питаться хлебом с сардинами, лишь бы не расставаться с тем немногим, что еще осталось от былой роскоши. Появляются повсюду в жемчугах и бриллиантах, в шубах из норки и горностая чуть ли не в разгар лета, но при этом в сумочках у них одна паутина, поскольку они давно не достают оттуда ни эскудо. Простая элегантность моего платья прекрасно соответствовала обстановке, и да Силва позаботился, чтобы все вокруг обратили на меня внимание. Он никому меня не представил, не назвал мне имя ни одного из присутствующих: просто шел рядом, галантный и внимательный, и словно выставлял меня напоказ. Пока мы шагали к выходу, я мысленно подвела итог состоявшейся встрече. Мануэл да Силва пришел поприветствовать меня, выпить со мной бокал шампанского и прежде всего оценить своими глазами, стоило ли заниматься моим заказом лично. Кто-то через кого-то попросил его встретить меня как можно радушнее, однако сделать это можно было по-разному: либо поручить одному из своих компетентных сотрудников, избавив себя от этой обязанности, либо взяться за дело лично. Да Силва, несомненно, был очень занятым человеком и дорого ценил свое время, так что согласие заняться моим скромным заказом свидетельствовало об успешном начале моей работы. — Я свяжусь с вами при первой возможности. Он подал мне на прощание руку. — Огромное вам спасибо, сеньор да Силва, — сказала я, протягивая ему обе руки. — Пожалуйста, зовите меня Мануэл, — предложил он, задержав мои руки в своих на несколько секунд дольше необходимого. — В таком случае и вы обращайтесь ко мне просто «Харис». — Спокойной ночи, Харис. Был очень рад познакомиться с вами. До нашей следующей встречи у вас есть время, так что успеете отдохнуть и полюбоваться красотами нашей страны. Я вошла в лифт, и мы продолжали смотреть друг другу в глаза, пока позолоченные двери не начали закрываться, постепенно сужая видимое пространство холла. Мануэл да Силва стоял прямо передо мной, и я не отрывала от него взгляд, пока он — сначала плечи, затем шея и, наконец, нос — не исчез за замкнувшимися дверями лифта. Когда он уже не мог меня видеть и мы начали подниматься, я так глубоко вдохнула, что молодой лифтер удивленно посмотрел на меня, должно быть, желая спросить, все ли в порядке. Первый шаг задания был благополучно пройден: я прошла испытание. 52 На следующий день я рано спустилась к завтраку. Апельсиновый сок, пение птиц, белый хлеб с маслом, приятная тень под навесом, бисквитные пирожные с сахарной пудрой и великолепный кофе. Я надолго задержалась в саду, наслаждаясь покоем, о котором не могла даже мечтать, начиная свой день в Мадриде. Вернувшись в номер, я обнаружила на письменном столе корзинку с экзотическими цветами. По привычке я первым делом сняла украшавшую их ленту и принялась искать на ней зашифрованное сообщение. Однако там не было никаких точек и тире, передававших инструкцию, а в цветах я нашла карточку с написанным от руки коротким посланием: «Дорогая Харис Предоставляю в ваше распоряжение своего шофера Жуау, чтобы избавить вас во время пребывания здесь от возможных неудобств. До четверга. Мануэл да Силва». У него был элегантный и энергичный почерк, и, несмотря на впечатление, которое я, казалось, произвела на него накануне, тон послания был вовсе не легкомысленный. Любезный, но сдержанный и твердый. Что ж, тем лучше. На данный момент. Жуау оказался седовласым человеком в серой униформе и с роскошными усами. Должно быть, свой шестидесятилетний юбилей он отметил не меньше десяти лет назад. Он ждал меня у дверей гостиницы, куря в компании молодых шоферов. — Сеньор да Силва поручил мне возить вас куда скажете, — объявил он, беззастенчиво оглядывая меня с головы до ног. И вероятно, не в первый раз выполняя подобное задание. — В Лиссабон, пожалуйста: я хочу пройтись по магазинам. На самом деле меня не слишком интересовали достопримечательности города и покупки — просто хотелось скоротать время до следующей встречи с Мануэлом да Силвой. Вскоре обнаружилось, что Жуау не самый обычный шофер — молчаливый и сосредоточенный на работе. Как только черный «бентли» тронулся с места, Жуау сказал что-то о погоде, через пару минут посетовал на плохое состояние дороги, потом, насколько я поняла, начал разглагольствовать по поводу запредельных цен. На его неуемную разговорчивость можно было реагировать по-разному: разыграть роль высокомерной дамы, не привыкшей снисходить до общения с прислугой, или, напротив, показать себя дружелюбной иностранкой, которая, сохраняя дистанцию, в то же время любезна со всеми. Мне было удобнее надеть первую маску и отгородиться надежной стеной от болтливого старика, однако я поняла, что этого делать не стоит, когда еще через пару километров Жуау упомянул о пятидесяти трех годах, проведенных на службе у семейства да Силва. Роль надменной дамы устраивала меня больше, но второй вариант мог оказаться полезнее. Беседа с Жуау, какой бы утомительной она ни была, соответствовала моим интересам: если он в курсе прошлого своего хозяина, то, вероятно, знает кое-что и о настоящем. Мы ехали по дороге Маржинал, справа от нас шумел океан; когда впереди показались доки Лиссабона, я уже знала всю историю семейства предпринимателей да Силва. Мануэл да Силва был сыном Мануэла да Силвы и внуком Мануэла да Силвы: три поколения, чей путь к богатству начался с простой портовой таверны. Сначала дед разливал вино за прилавком, потом стал продавать его бочками: по дороге Жуау показал мне старый заброшенный склад, где когда-то шла эта торговля. Затем эстафета перешла к сыну, и тот расширил полученный от отца бизнес, торгуя не только вином, но и другими товарами и пытаясь освоить колониальный рынок. Когда бразды правления перешли к третьему поколению да Силва, бизнес уже процветал, но именно при третьем Мануэле, моем новом знакомом, приобрел настоящий размах: хлопок из Кабо-Верде, древесина из Мозамбика, китайский шелк из Макао. В последнее время да Силва обратил внимание на разработки месторождений в Португалии: он периодически ездил куда-то в глубь страны, но чем именно там занимался, Жуау не знал. Старый Жуау в последнее время практически не работал: на должности личного водителя третьего да Силвы его сменил несколько лет назад племянник. Однако иногда ему доводилось выполнять незначительные поручения хозяина — например, возить по Лиссабону модистку, у которой много свободного времени. В одном из магазинчиков в квартале Шиаду я купила несколько пар перчаток, которые так трудно было найти в Мадриде; в другом — дюжину шелковых чулок, несбыточную мечту испанок в те тяжелые послевоенные времена; затем — весеннюю шляпу, душистое мыло, две пары босоножек и, наконец, американскую косметику: тушь для ресниц, губную помаду и несколько баночек ночного крема, обладавшего изумительным ароматом. Это была настоящая сказка по сравнению со скудостью в моей бедной Испании: при огромном выборе все было доступно — достаточно лишь достать из сумки бумажник. Жуау, усердно выполняя свою работу, возил меня из одного места в другое, носил мои покупки, услужливо открывал передо мной заднюю дверцу автомобиля, порекомендовал мне уютный ресторан и показывал все попадавшиеся по дороге достопримечательности. И помимо всего этого, капля за каплей, штришок за штришком, снабжал полезной информацией, касавшейся да Силвы и его семьи. Некоторые из этих сведений не представляли особого интереса: так, я узнала, что локомотивом первоначального бизнеса была бабушка — мать третьего Мануэла умерла молодой, — что его старшая сестра была замужем за окулистом, а младшая вступила в орден босоногих августинцев. Другая информация, напротив, была значительно полезнее. Старый шофер охотно все выкладывал, и, чтобы что-то узнать, достаточно было время от времени подталкивать его к этому каким-нибудь невинным вопросом. — У дона Мануэла множество друзей, португальцев и иностранцев. — Англичан? — Да, конечно, в последнее время появились и немцы. Он очень гостеприимный хозяин, любит, чтобы в доме все было готово, если он вдруг приедет с гостями на обед или ужин в свой лиссабонский особняк в районе Лапа или на вилле Кинта-да-Фонте. Во время поездки по городу я смогла посмотреть на его обитателей — лиссабонцев самого разного положения и достатка: мужчин в темных костюмах и элегантно одетых дам; провинциальных нуворишей, приехавших в столицу за золотыми часами; похожих на ворон женщин в трауре; суровых и надменных немцев; евреев-беженцев, шагающих с опущенной головой или стоящих в очереди за билетом куда-нибудь, где ждало спасение, и множество иностранцев самых разных национальностей, бегущих от ужасов войны. Где-то среди этих людей, наверное, находилась и Розалинда. По моей просьбе, выглядевшей лишь простым любопытством, Жуау показал мне великолепный проспект Авенида-да-Либердаде, с его мостовой из белых и черных камней и огромными деревьями, доходившими почти до крыш зданий. Там, на этом проспекте, в доме номер 114, жила Розалинда: именно этот адрес я прочла на письмах, которые Бейгбедер принес мне в самый, наверное, горький день своей жизни. Я поискала глазами номер дома и обнаружила его на большой деревянной табличке, висевшей в центре величественного фасада, покрытого изразцами. «В самый раз для Розалинды», — грустно подумала я. Мы еще некоторое время ездили по улицам Лиссабона, но около пяти я почувствовала, что совсем обессилела. День стоял жаркий и утомительный, и от беспрерывной болтовни Жуау моя голова готова была взорваться. — Тогда последняя остановка, вот здесь, — предложил он, услышав, что пора возвращаться. Жуау остановил машину на улице Гаррет, напротив кафе с модернистским фасадом «Бразилейра». — Нельзя уехать из Лиссабона, не выпив хорошего кофе. — Но, Жуау, уже очень поздно… — воспротивилась я. — Пять минут, всего пять минут. Закажите себе чашечку bica[75]: вот увидите, вы не пожалеете. Я нехотя согласилась, чтобы не расстраивать своего невольного информатора, который в дальнейшем мог оказаться полезен. Несмотря на перегруженность интерьера декоративными элементами и большое количество посетителей, в кафе было свежо и приятно. Барная стойка справа, столики слева, часы напротив входа, золоченая лепнина на потолке и большие картины на стенах. Мне подали мой заказ в маленькой белой фаянсовой чашке, и я осторожно попробовала. Черный, крепкий, великолепный кофе. Жуау оказался прав: чтобы взбодриться после утомительного дня, трудно найти что-то лучше. Дожидаясь, пока кофе немного остынет, я прокручивала в голове прошедший день. Вспомнила все полученные о да Силве сведения, оценила их и мысленно классифицировала. Наконец моя чашка опустела, я положила рядом с ней банкноту и поднялась со стула. Встреча была такой неожиданной, такой ошеломляющей и невероятной, что я не успела среагировать. Я направлялась к выходу, когда в кафе вошли трое мужчин: три шляпы, три галстука, три иностранца, разговаривавших между собой по-английски. Двое из них были мне незнакомы, а третий… Больше трех лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. За это время Маркус Логан почти не изменился. Я увидела его первой: когда он меня заметил, я, в полном смятении, уже смотрела на дверь. — Сира… — пробормотал он. Давно забытое имя. Желудок предательски сжался, и меня едва не стошнило на мраморный пол кафе. Всего в нескольких шагах, с моим именем на губах и изумленным лицом, стоял человек, с которым я делила страхи и радости, смеялась, разговаривала, гуляла, танцевала и плакала. Человек, помогший мне воссоединиться с мамой, в которого я не позволила себе влюбиться, хотя несколько безумных недель нас соединяло нечто более сильное, чем простая дружба. Внезапно на нас опустилась завеса прошлого: Тетуан, Розалинда, Бейгбедер, гостиница «Насьональ», мое ателье, беспокойные дни и бесконечные ночи; все, что так и не стало реальностью в то время, которого уже не вернуть. Мне хотелось обнять его, сказать: «Да, Маркус, это я». Хотелось вновь попросить, как когда-то: «Уведи меня отсюда». И убежать, держась за руки, как однажды ночью в темноте африканского сада; уехать в Марокко, забыть о секретных службах, о своем злосчастном задании и необходимости вскоре вернуться в унылый и серый Мадрид. Однако благоразумие, заглушив мою волю, приказало мне сделать вид, будто передо мной стоит совершенно незнакомый человек. И я подчинилась. Я не отреагировала на свое имя и даже не взглянула в сторону Маркуса. Словно была слепой и глухой, словно этот человек никогда ничего для меня не значил и я не поливала слезами лацкан его пиджака, прося не уезжать. Как будто чувства, возникшие некогда между нами, бесследно растаяли, словно и не бывали. Я даже не удостоила его взглядом и, глядя прямо перед собой, с холодной решительностью зашагала к выходу. Жуау ждал меня, заранее открыв заднюю дверцу автомобиля. К счастью, его внимание занимала разгоревшаяся на противоположной стороне улицы ссора, в центре которой была кучка ругавшихся прохожих, велосипедист и собака. Он заметил мое появление, лишь когда я сама его об этом оповестила. — Поехали скорее, Жуау, я очень устала, — пробормотала я, забираясь на заднее сиденье. Он захлопнул за мной дверцу, быстро сел за руль и тотчас завел двигатель, поинтересовавшись, понравилась ли мне его последняя рекомендация. Я ничего не ответила: вся моя энергия была направлена на то, чтобы смотреть только вперед и не оборачиваться. Однако когда «бентли» заскользил по брусчатке, что-то необъяснимое внутри меня победило голос рассудка и заставило сделать то, чего делать не следовало, — посмотреть назад. Маркус вышел из кафе, не успев даже снять шляпу, и неподвижно стоял у дверей, держа руки в карманах и напряженно глядя мне вслед. Возможно, он спрашивал себя, эту ли женщину, только что прошедшую мимо, он когда-то готов был полюбить или она лишь плод его воображения? 53 Когда мы подъехали к гостинице, я попросила Жуау не приезжать за мной на следующий день: Лиссабон был довольно большим городом, но мне не стоило лишний раз там появляться, рискуя опять столкнуться с Маркусом Логаном. Сославшись на ужасную усталость, я заявила, что наутро буду не в силах снова куда-то ехать. Я не сомневалась, что известие о моем отказе от услуг шофера быстро дойдет до да Силвы и он может расценить это как пренебрежение его любезностью, не придумай я какое-нибудь достаточно весомое объяснение. Вечером я долго лежала в ванне и большую часть ночи просидела на террасе, задумчиво разглядывая блики на поверхности моря. Все эти долгие часы я ни на секунду не переставала думать о Маркусе: о том, что он для меня значил, и какими могли быть последствия, если нам снова доведется встретиться в самый неподходящий момент. Уже светало, когда я наконец легла. Во рту была отвратительная сухость, желудок сжимался от голода, а в душе поселилась тревога. Завтрак в саду был таким же, как и в первое утро, но, несмотря на все мои старания, мне не удалось вернуть прежнюю безмятежность. Я заставила себя плотно поесть, хотя аппетит совсем пропал, долго еще сидела, листая газеты на непонятных мне языках, пока за столиками не осталось лишь несколько человек. На часах не было еще и одиннадцати, а впереди меня ждал день, который нечем было заполнить, кроме своих мыслей. Я вернулась в уже убранный номер, повалилась на кровать и закрыла глаза. Десять минут. Двадцать. Тридцать. До сорока я не дошла: невыносимо было терзать себя мыслями об одном и том же. Я переоделась, облачившись в легкую юбку и белую хлопковую блузку, и обула босоножки без каблука. На голову я повязала платок с рисунком, скрыла глаза под темными очками и вышла из номера, не взглянув на себя в зеркало, чтобы не видеть своего унылого лица. На пляже было довольно безлюдно. Волны, широкие и плоские, монотонно следовали одна за другой. Неподалеку виднелся замок и холм с разбросанными на нем величественными особняками, а прямо передо мной простирался океан — почти такой же бескрайний, как поселившееся в моей душе смятение. Усевшись на песок, я смотрела на воду: словно загипнотизированная кипением белой пены, забыв о времени. Каждая волна приносила с собой образы прошлого — воспоминания о моей юности, радостях и неудачах, о друзьях, оставшихся где-то далеко, о других краях и других голосах. И еще океан воскресил давно забытые ощущения, затерявшиеся в глубинах памяти, воспоминания о ласках дорогих рук, о крепких объятиях страсти, о счастье желать и разделять желание. Часа в три я поднялась, стряхнув с юбки песок и решив возвращаться, хотя на самом деле мне было все равно. Я направилась к шоссе, которое требовалось пересечь, чтобы попасть в гостиницу. Машин почти не было: одна ехала уже далеко, другая медленно приближалась. Эта вторая показалась мне смутно знакомой. Из любопытства я замедлила шаг и дождалась, пока автомобиль проедет мимо. И тогда узнала и саму машину, и управлявшего ею водителя. Это был «бентли» Мануэла да Силвы, а за рулем сидел Жуау. «Вот так случайность!» — подумала я и внезапно вздрогнула. Можно было найти тысячу объяснений, зачем старый шофер неторопливо ездит по улицам Эшторила, но интуиция подсказывала мне, что его интересую именно я. «Не хлопай глазами, дочка», — сказали бы мне Канделария и мама. А поскольку их не было рядом, я посоветовала это себе сама. Да, нужно быть осторожнее, я слишком расслабилась. Встреча с Маркусом выбила меня из равновесия и разбудила тысячи воспоминаний и чувств, однако это не самый подходящий момент, чтобы предаваться сентиментальности. У меня есть задание, и я должна его выполнить, играя вверенную мне роль. Сидя на берегу океана и глядя на волны, я лишь теряла время, все больше погружаясь в меланхолию. Нужно заставить себя вернуться к реальности. Я ускорила шаг, стараясь выглядеть бодрой и беззаботной. Хотя Жуау уже скрылся из виду, за мной могли наблюдать по поручению да Силвы и другие глаза из какого-нибудь укромного уголка. Вряд ли у него появились на мой счет какие-то подозрения, но, будучи человеком могущественным и привыкшим все контролировать, он, возможно, захотел узнать, чем занимается новая марокканская знакомая, вместо того чтобы разъезжать в свое удовольствие на его автомобиле. И мне следовало продемонстрировать ему это. Я поднялась в номер по боковой лестнице, привела себя в порядок и через полчаса вновь объявилась. Вместо легкой юбки и хлопковой блузки на мне был теперь элегантный костюм мандаринового цвета, а босоножки на плоской подошве сменили туфли на шпильках из змеиной кожи. Темные очки остались в номере — с помощью купленной накануне косметики я нанесла тщательный макияж. Непринужденно сойдя по центральной лестнице, я неторопливо прошлась по балконной галерее над вестибюлем и спустилась на первый этаж, не забывая улыбаться каждому встречному. Женщинам я элегантно кивала, не задумываясь, сколько им лет, на каком языке они говорят и ответят ли на мое приветствие. Мужчин, среди которых были почти одни иностранцы, я приветствовала подрагиванием ресниц, а одного, наиболее дряхлого, одарила даже кокетливым взглядом. Стоявшему за стойкой администратору я продиктовала телеграмму для доньи Мануэлы и попросила отправить ее, указав свой адрес. «Португалия великолепна, прекрасные покупки. Сегодня болит голова, отдыхаю. Завтра встречаюсь с поставщиком, принял меня хорошо. Всего доброго. Харис Агорик». Потом я оглядела кресла, расставленные по четыре по всему просторному холлу, и выбрала самое заметное. Усевшись и закинув ногу на ногу, я попросила принести мне две таблетки аспирина и чашку чаю и остаток дня постаралась быть у всех на виду. Я терпела, борясь со скукой, почти три часа, пока не почувствовала, что в животе заурчало от голода. Все, конец представления: я вполне заслужила спокойный ужин в номере. Я уже собиралась подняться с кресла, когда посыльный приблизился ко мне с маленьким серебряным подносом, на котором лежал конверт. Внутри я обнаружила карточку.