— Нет, думаю, нет. — Возможно, вы встречались в Мадриде, — заметил Мануэл. К счастью, он, похоже, недостаточно был знаком с Бернхардтом и понятия не имел, что тот некогда жил в Марокко. — Может быть, в «Эмбасси»? — предположила я. — Нет-нет, вряд ли — в последнее время я редко бываю в Мадриде. Все чаще в разъездах, а моя жена предпочитает побережье, поэтому мы обосновались в Дении, недалеко от Валенсии. Нет, мне кажется, мы встречались где-то в другом месте, но… Меня спас мажордом: — Дамы и господа, ужин подан! За неимением супруги, которая была бы гостеприимной хозяйкой, да Силва отступил от протокола и усадил во главе стола меня, а на другом конце расположился сам. Я старалась скрыть свое беспокойство, рассыпаясь в любезностях перед гостями, однако так волновалась, что с трудом заставляла себя есть. После напугавшего меня визита Гамбоа пришлось пережить новое потрясение из-за неожиданного появления Бернхардта и подтвердившихся предположений о грязных делах да Силвы. В довершение всего на меня возложили роль хозяйки дома, и мне следовало вести себя соответствующим образом. Суп подали в серебряной супнице, вино — в хрустальных декантерах, а блюдо из морепродуктов — на огромных подносах. Я из кожи вон лезла, стараясь быть любезной со всеми. Украдкой показывала португалкам, какими приборами пользоваться в каждом случае, и обменивалась с немками непринужденными фразами: — Да, разумеется, я знаю баронессу Шторер… Да-да, и Глорию фон Фюрстенберг тоже… Ну конечно, я слышала, что в Мадриде открывается «Хорхер». Ужин прошел без эксцессов, и Бернхардт, к счастью, не обращал на меня внимания. — Что ж, дамы, если вы не возражаете, мы вас ненадолго покинем, — объявил Мануэл после десерта. Я нервно скрутила край скатерти. Нет, только не это, он не мог со мной так поступить. Ведь я выполнила все, что от меня требовалось, и теперь моя очередь получить что-то взамен. Мне пришлось заниматься гостями, старательно играя навязанную роль хозяйки, и я вполне заслужила награду. Обидно было упустить их именно в тот момент, когда они собирались обсудить то, что мне следовало подслушать. К счастью, за ужином выпили немало вина, и благодаря этому гости стали намного раскованнее. Прежде всего португальцы. — Нет, да Силва, нет, о чем вы говорите! — воскликнул один из них, звучно похлопав Мануэла по спине. — Не будьте таким старомодным, дружище! В современном мире, в столице, жены сопровождают мужей повсюду! Мануэл несколько секунд колебался; он, несомненно, предпочел бы вести разговор без посторонних, но португальцы не оставили ему выбора: шумно поднялись из-за стола и в приподнятом настроении направились обратно в гостиную. Один из них приобнял да Силву за плечи, другой предложил мне руку. Португальцы явно пришли в хорошее расположение духа — первоначальная скованность, овладевшая ими в этом роскошном доме, исчезла. В тот вечер они собирались заключить договор, благодаря которому навсегда забудут о бедности, и не видели причины, почему их жены не могли стать свидетельницами этого знаменательного события. В гостиную подали кофе, ликеры, сигары и конфеты, и я вспомнила, что покупкой последних занималась Беатриш Оливейра. Так же как и заказом цветочных композиций, отличавшихся сдержанной элегантностью. Я подумала, что орхидеи, полученные мной этим вечером, выбирала тоже она, и вдруг задрожала при воспоминании о неожиданном визите Маркуса. Думая об этом, я испытывала двойные чувства: нежность и благодарность за его беспокойство обо мне и в то же время страх из-за шляпы, попавшейся на глаза помощнику да Силвы. Однако Гамбоа по-прежнему не давал о себе знать: возможно, мне повезло и он ужинал дома, в кругу семьи, слушая сетования жены о ценах на мясо и постепенно забывая, что обнаружил присутствие другого мужчины в номере иностранки, за которой ухаживал его шеф. Хотя Мануэлу не удалось провести переговоры в отдельной комнате, он позаботился, чтобы мы расположились довольно далеко друг от друга: мужчины — в одном конце просторного зала, в кожаных креслах перед незажженным камином, женщины — у огромного окна, выходившего в сад. Мужчины приступили к делу, а мы тем временем наслаждались шоколадными конфетами. Разговор начали немцы, сдержанно излагая свои предложения, и я, напрягая слух, мысленно записывала все, что удавалось услышать. Шахты, концессии, разрешения, тонны. Португальцы возражали и спорили, громко и торопливо. Вероятно, немцы выдвигали не самые выгодные условия, но люди из Бейры, недоверчивые и настороженные, были полны решимости не уступать. Атмосфера, к счастью для меня, накалялась все больше. Голоса звучали теперь совершенно отчетливо, временами переходя на крик. Между тем моя голова, работавшая как машина, не переставала записывать все, что они говорили. Я не могла вникнуть во все подробности, но ловила множество обрывочных сведений. Штольни, корзины, грузовики, бурение, вагонетки. Чистый вольфрам, вольфрам высокого качества, без примеси кварца и пирита. Экспортные пошлины. Шестьсот тысяч эскудо за тонну, три тысячи тонн в год. Долговые обязательства, золотые слитки, банковские счета в Цюрихе. Помимо всего этого, мне удалось почерпнуть и несколько сочных порций более связной информации. Да Силва несколько недель посвятил тому, чтобы собрать владельцев крупных месторождений и устроить их эксклюзивные переговоры с немцами; если все пойдет как задумано, то меньше чем через две недели они резко и одновременно прекратят все поставки британцам. Услышав, о каких суммах идет речь, я поняла, почему владельцы вольфрамовых рудников и их жены выглядят настоящими нуворишами. Новые перспективы превращали вчерашних крестьян в зажиточных собственников, избавляя от необходимости работать: блестящие авторучки, золотые зубы и меховые горжетки — самое малое, что они могли продемонстрировать в ожидании миллионов эскудо, которые готовились выложить немцы за доступ к вожделенным месторождениям. Чем дольше я вслушивалась в разговоры и яснее представляла себе размах этого дела, тем страшнее мне становилось. Все это явно не предназначалось для чужих ушей, и мне не хотелось даже думать о том, что со мной произойдет, если Мануэл да Силва узнает, кто я такая и на кого работаю. Мужчины вели переговоры почти два часа, и пока они с жаром все обсуждали, беседа в женском кругу постепенно сошла на нет. Когда разговор между немцами и португальцами шел по кругу, не сообщая мне ничего нового, я переключала внимание на их жен, однако португалки уже не реагировали на мои попытки чем-то их занять и клевали носом, с трудом преодолевая сонливость. Привыкшие к суровой сельской жизни, они, вероятно, ложились спать с заходом солнца и поднимались на рассвете, чтобы дать корм скоту и управиться с домашними хлопотами, поэтому затянувшийся вечер, с вином, конфетами и прочим изобилием, оказался выше их сил. Тогда я решила сконцентрироваться на немках, но те, как выяснилось, тоже не слишком жаждали общения: мы уже перебрали все банальные темы, а отсутствие общих интересов и знания языка не способствовало оживленной беседе. Я осталась без собеседников, и роль хозяйки, развлекающей гостей, неуклонно от меня ускользала: следовало срочно что-то придумать, чтобы внести оживление, и в то же время, не ослабляя внимания, поглощать информацию. К счастью, в конце зала, где сидели мужчины, внезапно раздался дружный взрыв смеха. Затем начались рукопожатия, объятия и поздравления. Переговоры прошли успешно. 62 — Вагон первого класса, восьмое купе. — Ты уверена? Я показала ему билет. — Отлично. Я тебя провожу. — Ну что ты, не стоит, честное слово. Он проигнорировал мою последнюю фразу. К чемоданам, с которыми я приехала в Лиссабон, добавились несколько коробок со шляпами и две большие дорожные сумки, набитые вынужденными покупками: все это, по моему распоряжению, отправили на вокзал заранее. Остальные приобретения должны были прислать в Мадрид сами поставщики. Из всего багажа при мне остался лишь небольшой чемоданчик с самым необходимым для предстоявшей ночи в поезде. Ну и еще кое-что: альбом для рисования со всей собранной информацией. Когда мы вышли из машины, Мануэл вызвался поднести мой багаж. — Мне не тяжело, он совсем легкий, — попыталась возразить я, чтобы не выпускать из рук чемоданчик. Однако пришлось сдаться без боя — я понимала, что упрямиться в этом случае нельзя. Мы вошли в вестибюль вокзала, непринужденные и элегантные: я была одета с изысканным шиком, а он, сам того не зная, нес доказательства своего предательства. Огромный вокзал Санта-Аполония капля за каплей принимал поток пассажиров, прибывавших на ночной поезд в Мадрид. Среди них были супружеские пары, семьи, друзья, одинокие мужчины. Некоторые уезжали с холодностью и равнодушием, словно покидая то, с чем не жаль расставаться; другие, напротив, не скупились на слезы, объятия, вздохи и обещания, которые, возможно, никогда не исполнятся. Я не относилась ни к одной из этих двух категорий: ни к бесстрастным, ни к сентиментальным. Я была другой. Из тех, кто отправлялся в дорогу с надеждой и уезжал не оборачиваясь, предпочитая отряхнуть прах со своих ног и навсегда забыть оставшееся позади. Большую часть дня я провела в своем номере, собираясь в дорогу. Вернее, якобы собираясь. Сняла одежду с вешалок, достала вещи из выдвижных ящиков и сложила все в чемоданы. Однако с этим я справилась довольно быстро и остальное время занималась более важным делом: записывала информацию, полученную на вилле да Силвы, зашифровав ее в виде тысяч стежков на набросках в альбоме. Этому занятию мне пришлось посвятить много долгих часов. Я взялась за это еще ночью, сразу же по возвращении в гостиницу, когда услышанное было свежо в памяти: мне удалось раздобыть столько информации, что многие детали могли просто улетучиться, не запиши я их немедленно. Мне довелось поспать лишь три-четыре часа, и, едва проснувшись, я снова взялась за работу. Все утро и несколько часов после полудня я старательно переносила на бумагу полученные сведения, превращая их в бесконечную последовательность коротких и четких сообщений. Результатом моей работы стали более сорока выкроек, испещренных именами, цифрами, датами и множеством другой информации, — и все это на страницах невинного альбома для рисования. Выкройки переда и спинки, рукавов, манжет, поясов — наброски, не предназначенные для воплощения, но содержавшие вдоль своих контуров сведения о зловещей сделке, призванной укрепить разрушительную мощь немецких войск, ураганом продвигавшихся по Европе. В двенадцатом часу зазвонил телефон. Я вздрогнула от неожиданности, и черточка, которую я проводила в тот момент, получилась такой кривой и длинной, что пришлось стереть ее ластиком. — Харис? Доброе утро, это Мануэл. Надеюсь, я тебя не разбудил? Разумеется, он меня не разбудил: я уже давно поднялась, приняла душ и несколько часов работала, — но пришлось притвориться и заговорить сонным голосом. Ни в коем случае нельзя было дать повод для подозрений, что увиденное и услышанное накануне вечером заставило меня забыть об отдыхе и трудиться не покладая рук. — Ничего страшного, сейчас, наверное, уже много времени… — пробормотала я. — Почти полдень. Я звоню тебе, чтобы поблагодарить за вчерашний ужин — ты так любезно заняла беседой жен моих друзей. — Не стоит благодарности. Я тоже прекрасно провела вечер. — Правда? Тебе не было скучно? Жаль, что я не смог уделить тебе больше внимания. «Осторожно, Сира, осторожно. Он прощупывает тебя, — подумала я. — Гамбоа, Маркус, забытая шляпа, Бернхардт, вольфрам, Бейра». Мысли, холодные как стекло, мелькали в голове, пока я продолжала говорить беззаботным и сонным голосом: — Все в порядке, Мануэл, не беспокойся. Мне было интересно общаться с женами твоих друзей. — Что ж, отлично, а как ты собираешься провести последний день в Португалии? — Да в общем-то я ничего не планирую. Приму сейчас ванну и не спеша соберу вещи. Не думаю сегодня выходить из гостиницы. Я надеялась, что ответ удовлетворит его. Если Гамбоа доложил обо всем да Силве и тот заподозрил, что я встречалась за его спиной с каким-то мужчиной, то, возможно, намерение не покидать гостиницу развеяло бы его подозрения. Разумеется, моего слова ему было бы недостаточно: он, несомненно, велит кому-нибудь следить за моим номером и, возможно, даже прослушивать телефон. Однако мне не стоило беспокоиться из-за этого — мое поведение обещало быть безупречным: я не собиралась выходить из гостиницы, разговаривать по телефону и с кем-либо встречаться. Я должна была поскучать в одиночестве в ресторане, показаться в вестибюле и залах, а потом на глазах у всех покинуть отель в сопровождении лишь собственного багажа. По крайней мере я рассчитывала на такое развитие событий, пока да Силва не высказал свое предложение: — Я, конечно же, понимаю, что тебе нужно отдохнуть, но мне бы не хотелось, чтобы ты уехала, не дав мне возможности попрощаться с тобой. Позволь проводить тебя на вокзал. В котором часу у тебя поезд? — В десять, — скрепя сердце ответила я. Как же мне не хотелось снова встречаться с да Силвой! — В таком случае заеду в гостиницу в девять, договорились? Я бы с удовольствием встретился с тобой раньше, но, к сожалению, весь день буду занят… — Не беспокойся, Мануэл, мне сегодня тоже предстоят разные хлопоты. Днем нужно отправить на вокзал багаж, а вечером я буду тебя ждать. — Значит, в девять. — Да, в девять я буду готова. Вместо «бентли» Жуау меня ждал у гостиницы сверкающий спортивный «астон-мартин». Я ощутила укол беспокойства, обнаружив, что старого шофера нигде нет: мысль, что придется находиться в машине наедине с да Силвой, вызвала тревогу и неприязнь, — однако сам он явно не испытывал ничего подобного. Я не заметила в его отношении ко мне никаких изменений и ни малейших признаков подозрительности: он был таким же, как прежде, — внимательным, галантным, обольстительным, словно вся его жизнь вертелась вокруг прекрасных шелков из Макао, не имея отношения к грязным делам с вольфрамовыми рудниками. Мы в последний раз проехали по дороге Маржинал и промчались по улицам Лиссабона, заставляя прохожих оборачиваться нам вслед. На перроне мы оказались за двадцать минут до отхода поезда, и Мануэл настоял на том, чтобы проводить меня до самого купе. Мы прошли по коридору — я впереди, он следом, всего на шаг позади меня, с моим чемоданчиком в руке, где вместе с умывальными принадлежностями, косметикой и бельем лежали доказательства его подлости и двуличия. — Номер восемь. Кажется, мы пришли, — объявила я. Через открытую дверь было видно элегантное и сверкавшее чистотой купе. Стенки, обшитые деревом, отдернутые занавески, удобное сиденье и еще не застеленная кровать. — Что ж, дорогая Харис, пришло время прощаться, — произнес Мануэл, ставя чемоданчик на пол. — Я был рад познакомиться с тобой, и нелегко будет привыкнуть теперь к твоему отсутствию. Он говорил, казалось, искренне, так что, возможно, мои опасения из-за Гамбоа были абсолютно беспочвенны. Возможно, я напрасно переживала. Возможно, тот и не подумал просвещать своего шефа и да Силва ничего не заподозрил. — Мое пребывание здесь было незабываемым, Мануэл, — сказала я, подавая ему обе руки. — Мне удалось сделать великолепные приобретения, мои клиентки будут в восторге. Ты был так любезен со мной, так помог во всем, что я даже не знаю, как тебя благодарить. Да Силва долго не отпускал мои руки. Я одарила его самой ослепительной из своих улыбок, скрывавшей непреодолимое желание поскорее закончить весь этот фарс. Я с нетерпением ждала, что через несколько минут дежурный по станции даст свисток, поднимет флажок — и «Лузитания экспресс» побежит по рельсам вперед, удаляясь от Атлантического океана к сердцу Пиренейского полуострова, навсегда оставив позади Мануэла да Силву с его гнусными махинациями, беспокойный Лиссабон и весь этот чужой для меня мир. Последние пассажиры торопливо садились в поезд, и нам постоянно приходилось прижиматься к стене, чтобы дать им пройти по коридору. — Наверное, тебе пора, Мануэл. — Да, думаю, действительно пора. Пришло время завершить наконец эту прощальную пантомиму, войти в свое купе и спокойно вздохнуть в одиночестве. Оставалось лишь дождаться, чтобы да Силва благополучно испарился, — все остальное было уже в полном порядке. И в этот момент он неожиданно обхватил меня одной рукой за плечи, другую положил на затылок, я почувствовала странный вкус его горячих губ, и дрожь пробежала по моему телу от головы до ног. Это был сильный, властный и долгий поцелуй, смутивший и обезоруживший меня, лишивший способности реагировать. — Счастливого пути, Харис. Я ничего не успела ответить — прежде чем смогла подобрать слова, он ушел, не дав мне времени опомниться. 63 Когда я опустилась на сиденье в своем купе, в памяти, как на экране кинотеатра, возникли события последних дней. Я вспомнила все сцены, в которых участвовала, и спросила себя, кто из героев этого странного фильма снова мог появиться когда-нибудь в моей жизни, а кого мне не суждено больше встретить. Я мысленно восстановила все сюжетные линии: некоторые из них имели счастливое завершение, другие повисли в воздухе. И в конце концов на воображаемом экране всплыл финальный поцелуй Мануэла да Силвы. Я до сих пор чувствовала на губах вкус этого поцелуя, но не могла дать ему определение. Спонтанный, страстный, циничный, чувственный? Возможно, все вместе. Возможно, ничто из этого. Я подалась вперед на сиденье и посмотрела в окно — под мягкий перестук колес перед глазами пронеслись последние огни Лиссабона, потускнели, расплылись, а потом и вовсе растворились в простиравшейся вокруг темноте. Я поднялась, мне хотелось развеяться. Пришло время поужинать. Вагон-ресторан был уже почти полон. В воздухе стоял запах еды, звон столовых приборов и гул голосов. Через пару минут меня усадили за столик, я выбрала блюдо и заказала вино, чтобы отметить свою свободу. Коротая время в ожидании заказа, я представляла свое возвращение в Мадрид и реакцию Хиллгарта на результаты моей работы. Наверное, он и предположить не мог, что она окажется такой плодотворной.