В Минск она вернулась поездом, пересадок делать было не нужно. По дороге она написала статью на ноутбуке и несколько раз ее перечитала. А когда сочла, что все готово, написала своему главному редактору письмо и включила телефон-раскладушку, который ей дал Антон. Плевать она хотела на инструкции по безопасности. Эфрон! Скоро у меня будут большие проблемы. Это не новость, но на сей раз я хотела бы, чтобы ты узнал об этом от меня. Не злись, это ради благого дела. Если хорошенько подумать, так всегда и было. Когда поймешь, что со мной случилось, позвони Коллинзу и скажи ему не вмешиваться до понедельника. Он проговорился во время нашей встречи в Лондоне, я в курсе, что ты мне уже помог. Я ничего не знала, и из-за твоей деликатности чувствую себя еще более виноватой за то, что тебе наговорила перед уходом из редакции. Я тебе пишу, потому что мне опять будет нужна твоя помощь. Не знаю, когда я смогу вернуться в Тель-Авив, не знаю даже, увижу ли снова мой милый дом во Флорентине. Да, все настолько серьезно. Позвони Давиду, скажи ему, как я его люблю и что все мое – его, даже если он в этом сомневается. Тебя я тоже люблю – как наставника, которым восхищаются и которого уважают. Не положено такое говорить своему начальнику, но ты для меня значишь намного больше, чем начальник. Спасибо тебе за доверие, за то, каким требовательным ты был все эти годы, и за терпение. И последнее. Ноа всегда тебя любила, она ужасно разозлилась бы, что я тебе сказала, но мне кажется важным, чтобы ты это узнал, ведь ты так ее любишь. Твоя преданная журналистка, Дженис P. S. Не смогу внести правки в статью, можешь покромсать ее, как тебе угодно, если сочтешь слишком длинной или скучноватой. Она прикрепила статью и отправила имейл. Когда поезд въехал в пригород Минска, Дженис пошла в туалет. Заперев дверь, она растоптала ноутбук и телефон вдребезги и выбросила в окно. На вокзале, выйдя из вагона, она направилась к трем сотрудникам милиции, дежурившим в конце перрона. Сказала им, что она – журналистка и въехала в Беларусь без визы. Милиционеры немедленно ее задержали. Десять минут спустя члены «Группы 9» получили сообщение, извещающее их, что миссия продолжается. Дом Марка Шагала в Витебске Глава 19 – Как вы поняли, что собирается сделать Дженис? – Чего я не поняла, так это почему мне не удавалось локализовать тюремную сеть. Не могу объяснить, почему я не рассматривала самую логичную гипотезу: что она не подключена к интернету. Очевидно, мне еще многому предстоит научиться. А что касается Дженис, я предполагала, что в случае неудачи она пойдет на крайние меры, лишь бы довести операцию до конца. И боюсь, она не вполне адекватно оценила последствия своего геройства. Дженис на грани срыва, «Группа» недостаточно серьезно отнеслась к ее состоянию. Но надо признать, она нашла решение проблемы, которая поставила операцию под угрозу; миссия может продолжаться, и этим мы обязаны именно ей, при условии, конечно, что она придумает способ подобраться к сетевому концентратору. Успех не гарантирован, тем более что помочь ей я больше не могу. Скоро она будет отрезана от мира. – Где она? – Прямо сейчас – в Центральном отделении милиции Минска. Сотрудник, который ее допрашивал, только что передал рапорт начальству. Скоро за ней приедут агенты КГБ. Они продолжат допрос и отправят ее в изолятор. – Можем ли мы быть уверены, что ее определят именно на Окрестина? – Дженис измотана, но мыслит по-прежнему ясно. Всех политических преступников отправляют именно туда. Перед этим у нее будет право на звонок, и, надеюсь, она обратится к единственному человеку, который может о ней позаботиться. – О ком вы? – О контакте, который ей дал адвокат. Бланский – человек, чей бизнес процветает по обе стороны границы. Не все олигархи – хищники. У некоторых есть совесть, и они еще верят в достоинства демократии. * * * Штаб КГБ, Минск «Шкода» припарковалась перед домом номер 67 по улице Есенина. Двое мужчин в черных куртках и беретах с позолоченным гербом вошли в отделение милиции. Дежурный провел их в комнату для допросов. Сидевшая на металлическом стуле Дженис вызывающе посмотрела на них. Руки у нее были скованы наручниками. Не обращая на нее внимания, не произнеся ни единого слова, они подхватили ее под мышки и бесцеремонно потащили к машине. Один из них надавил ей на голову, заставляя согнуться, и затолкал на заднее сиденье. Хлопнул дверью, сел впереди и знаком велел напарнику трогаться. «Шкода» неслась с безумной скоростью, водитель игнорировал светофоры; улицы Минска принадлежали ему одному. Дженис смотрела в окно. По тротуарам шли люди, лица которых ей не удавалось различить. Чем ближе они подъезжали к штаб-квартире КГБ, тем более далеким казался ей окружающий мир. Впереди показалось главное здание, наследие советской власти. Вход в КГБ, обрамленный четырьмя колоннадами коринфского ордера, претендовал на сходство с древнегреческим храмом. Мужчина в черной куртке вышел из машины, схватил Дженис за руку и с силой толкнул к зданию. Когда Дженис оказалась внутри, ей почудилось, что время остановилось. Ее провели по коридору – такому длинному, что конца не было видно; два цербера шагали слаженно, их туфли отбивали по полу звонкий ритм, напоминающий военный марш. Они постучали в какую-то дверь, зажглась зеленая лампочка; Дженис кивком велели войти. Сотрудник в сером костюме, сидевший за столом, указал ей на стул у стены и вернулся к работе. Он барабанил по клавиатуре, полностью игнорируя журналистку, время от времени останавливался, смотрел на экран и продолжал стучать. Часы на стене отсчитывали секунды, оглушительно тикая. Дженис решила не выказывать ни малейшего признака тревоги. Прошел час, прежде чем сотрудник наконец заговорил. – Итак, – начал он на безупречном английском, – вы незаконно проникли в нашу страну. Зачем? – Чтобы написать статью. – Статью, подумать только! И какую же статью? – спросил он, чеканя слова, чтобы казаться значительнее. – О художнике Марке Шагале. – У него любопытные картины, – прокомментировал сотрудник. – Почему вы не получили визу? – Редакция подала документы, но мы не получили от вас ответа. Нужно было что-то придумать до дедлайна из уважения к читателям. – Из уважения? Он сделал паузу, глядя Дженис прямо в глаза, а потом принял назидательный вид. – Вы выбрали как раз то самое слово, которое я вспоминал. Уважение. Это чувство очень высоко ценится в обществе, уделяющем большое значение институтам. Если бы я попросился к вам в гости и вы замешкались с ответом, имел бы я право взломать дверь в ваш дом? Сочли бы вы такой поступок…—Для пущего эффекта он сделал вид, что подбирает слово. – Уважительным? – Нет, – ответила Дженис, опуская глаза. – И тем не менее именно это вы и сделали. Что было бы, если бы я, не уважая ваш народ, ваши институты и вашу страну, явился в Израиль вот так, без документов? Мне что, налили бы чаю или, может, предложили бы выпить, поваляться на шезлонге у моря? – Нет, – повторила она, сбитая с толку спокойствием собеседника. – Могу я увидеть вашу статью? – У меня ее больше нет, я ее уже отправила. – По почте? Значит, сроки не так уж и поджимали. – По электронной почте. – Отлично, с какого компьютера? Дженис не ответила, пытаясь понять, к чему клонит этот человек. Он умело вел беседу, и его вопросы привели ее в растерянность. – Со своего ноутбука, – в конце концов сказала она. – Я забыла его в поезде. – Ну разумеется, вы забыли его в поезде, – повторил он с сарказмом в голосе. Он выдвинул ящик, вытащил пачку сигарет и закурил. Выпустил длинную струю дыма и задумчиво посмотрел на нее. – Знаете, что мне кажется странным? – продолжал он после долгого молчания. – Что вы не предложили мне сигарету, хотя в остальном ведете себя как истинный джентльмен? – парировала Дженис. Мужчину, кажется, позабавила ее выдержка. Он бросил ей пачку, и Дженис поймала, невзирая на наручники. Она посмотрела на собеседника, ожидая, что тот бросит и зажигалку, но тот встал, подошел к ней, поджег ее сигарету и уселся на край стола. – Я навел о вас справки. Вы действительно журналистка, тут вы мне не солгали, но я не нашел ни одной статьи о живописи, кино или музыке с вашим именем. Странно. – Он угрожающе улыбнулся. – Статьи о политике – о да, полно. Вы недавно увлеклись искусством? Переформулирую свой первый вопрос, и, надеюсь, вы ответите, не принимая меня за идиота. Зачем вы приехали в Беларусь?