Что сказать им? Подумала я в то же время, когда мой отец заговорил. — Сказать им что? Каспиан положил свои руки мне на плечи. — Что я собираюсь жениться на твоей дочери. ГЛАВА 22 Каспиан В моем мире внешность была всем. То, кем ты был, и то, кем ты казался, не всегда было одним и тем же. Все на поверхности было хорошо срежиссированной иллюзией, созданной для того, чтобы показать миру то, что мы хотели видеть — и только то, что мы хотели видеть. Для этой комнаты Малкольм Хантингтон был любящим отцом, принимающим своего будущего зятя с улыбкой на лице. Для ничего не подозревающей публики две мощные семьи наконец-то объединились. Мы с Татум были двумя людьми, воспитанными в одном мире, которые в итоге полюбили друг друга. Ни одно выражение лица не оспаривало этого. Даже Халид. Мне не потребовалось много времени, чтобы собрать все воедино, когда я увидел Халида в театре и услышал, что Малькольм устраивает вечеринку, на которой он планировал сделать особое объявление. Я дал Малкольму преимущество. Ждал за кулисами, несмотря на попытки его охраны заставить меня уйти и держал язык за зубами. Я полагал, что у него, по крайней мере, хватит порядочности сначала предупредить свою дочь. Вместо этого он стоял здесь, готовый бросить ее на растерзание волкам, в переполненной комнате, с улыбкой на лице. Мне хотелось разорвать его на части голыми руками. По крайней мере, со мной это не было полным шоком для ее организма. У нас была своя история. Насколько я знал, до сегодняшнего вечера она даже не встречалась с Халидом. Как только он сел за их стол, а Малкольм заговорил о семье и пополнении в ней, нить, связывавшая мой самоконтроль, оборвалась. Татум напряглась под моим прикосновением, как только слова покинули мои губы. Халид стиснул зубы так сильно, что это было слышно с того места, где я стоял. Линкольн ухмыльнулся, а затем поднял свой бокал с шампанским. Остальная часть комнаты последовала его примеру. Малкольм потерял цвет лица, и я заметил, что на его лбу выступили бисеринки пота. Тем не менее, все они улыбались и поднимали тосты за это событие. Пока Малкольм делал вид, что поздравляет свою дочь и меня, я наклонился к уху Халида. — Спасибо, что сохранил мое место теплым. — Мои губы изогнулись в медленной ухмылке. — Можете идти. — Мой взгляд упал на то место, где он убрал руку с бедра Татум. — И, если ты еще хоть раз прикоснешься к ней, я отрежу тебе пальцы один за другим тупым лезвием. Татум вздохнула, и я ободряюще сжал ее плечи. Халид отодвинул свой стул и встал. Он притворно пожал руку и улыбнулся. — Ты не потушил огонь. Ты просто облил его бензином. Он не знал, что я не боялся нескольких языков пламени. Я бы сжег всю эту сволочь дотла, прежде чем позволил бы ему забрать ее. Я пожал руку Малкольму, затем занял освободившееся место Халида. Малкольм посмотрел мне в глаза и улыбнулся. На охоте было предупреждение. Когда животное чувствовало угрозу — змея или лев — оно обнажало зубы. Это была демонстрация агрессии или доминирования, напоминание о том, что они могут наполнить вашу кровь ядом или вырвать вам горло. Я вспомнил это предупреждение, обнажив зубы и улыбнувшись в ответ. Малкольм обратил свою улыбку к комнате, полной гостей. — Спасибо. — Он положил руку на плечо своей жены, а она положила на нее свою. — Мы очень рады наконец-то объединить наши две семьи. — Он снова поднял бокал с шампанским. — И чтобы сделать последнее объявление этого вечера, я хотел, чтобы вы, мои самые близкие друзья и родственники, услышали его первыми. Этой весной я официально объявлю о своей кампании по выборам президента Соединенных Штатов. Халид стоял у задней стены со сложенными на груди руками, ничуть не смущаясь. В зале раздались аплодисменты, затем несколько свистков и криков поздравлений. Мне было наплевать на все это. Меня волновала только женщина рядом со мной. Татум отказывалась смотреть на меня. Ее осанка была идеальной, а выражение лица не давало ни малейшего намека на ее эмоции. Она подняла бокал с шампанским к губам и сделала большой глоток. Опустив бокал на место, она с улыбкой оглядела зал и захлопала вместе со всеми. Затем, с практической грацией, она отодвинула стул от стола и тихо вышла за дверь. Я двинулся было за ней, но Хантингтон схватил меня за локоть и остановил. Он наклонился и прошептал мне на ухо. — Ты даже не представляешь, что ты наделал. Я повернулся к нему лицом, хлопнув рукой по плечу. Любой, кто смотрел бы со стороны, решил бы, что мы просто два человека, ведущих дружескую беседу. Мужчина поздравляет своего будущего тестя. — Мой путь был легким, — сказал Малкольм, и я рассмеялся. Конечно, если продать ее тому, кто больше заплатит, это то, что вы называете легким. — На этот раз тебе не удастся пригрозить мне изгнанием. А теперь, если позволите, моя невеста, кажется, сбежала. — Я опустил руку и отошел от него. Он опустился на свое место и пробормотал себе под нос. — Будем надеяться, что она умеет быстро бегать. Я улыбнулась про себя, выходя за дверь. Давай, беги, маленькая проказница. Мы оба знаем, что я всегда поймаю тебя. *** Снаружи, в коридоре, Татум прислонилась спиной к стене. Ее маленькое черное платье открывало ее стройные ноги, грудь вздымалась с каждым вдохом, и колонна ее горла была открыта для меня, когда она наклонила голову и прислонила ее к стене. Монстр, живущий внутри меня, взревел при виде ее нежной, безупречной кожи. Я представил себе, как она будет выглядеть разбитой от следов моих зубов или в синяках от моих пальцев. Ее глаза были закрыты, и я хотел знать, что происходит за ними. Какие мысли проносятся в ее голове? Вряд ли это были те же мысли, что и у меня. Прошло почти три недели с тех пор, как я попробовал ее, и огонь внутри меня выходил из-под контроля. Но разлука была необходима. Ей нужно было время, чтобы разобраться с правдой, которая не давала ей покоя. Хотела ли Татум принять это или нет, но ее лучшая подруга жила во лжи. И мне нужно было дать ей время соскучиться по мне. Мне нужно было, чтобы ее жжение внутри совпало с моим собственным. Мне нужно было, чтобы она была сильной для того, что я запланировал. Татум открыла глаза и подняла голову. Она повернулась и замерла, когда ее взгляд встретился с моим. Попалась. Я ненавидел то, как она смотрела на меня — боль и гнев, клубящиеся в глубине ее больших карих глаз, — но я не чувствовал ни малейшей вины за причину. Она думала, что ненавидит меня. Я знал лучше. Я не был святым, но я и близко не был таким грешником, каким был ее отец, и мне надоело скрывать правду. В последний раз, когда был с Татум, она сказала мне, что хочет, чтобы люди перестали обращаться с ней в детских перчатках. Она хотела сама решать, сколько она может вынести. Я собирался дать ей все, что у меня было. Ее плечи напряглись, когда она посмотрела на меня. В воздухе между нами ощущалась пульсация, постоянное биение. Его вибрация усиливалась с каждым вдохом. Казалось, время остановилось на долгие секунды. Тик. Тик. Тик. Потом это случилось. Она побежала. В порыве резкого дыхания и шагов я погнался за ней. Татум выскочила за угол и побежала по следующему коридору. Она перестала бежать, как только достигла вестибюля, но ее темп был все еще быстрым. Я следовал за ней до самых вращающихся дверей, которые выходили на тротуар. Она вежливо улыбнулась швейцару, выходя из здания, и поспешила на улицу, быстро смешавшись с толпой. Ночной воздух был хрустящим и прохладным. Тяжелая толпа дневного транспорта поредела, но все еще текла оживленным потоком. Яркие огни освещали улицы города и горизонт Манхэттена. Татум обхватила себя руками и поспешила к ближайшему пешеходному переходу. Сигнал включился как раз в тот момент, когда она приблизилась, и она бросилась через улицу. Мне не так повезло.