Дверь медленно открылась, и мужчина заглянул в комнату, напугав меня. — Мисс? Я поспешила застегнуть пуговицу на брюках. — Да? Он толкнула дверь до конца. Его темные волосы были уложены на одну сторону, а на сшитом на заказ черном костюме не было ни пятнышка ворса. — Ваша машина готова. От его слов мой пульс резко участился. Каспиан говорил мне уходить, а у него даже не хватило смелости попрощаться. Я сузила глаза и промчалась мимо мужчины в костюме, затем вышла за дверь, но оказалась на антресолях, откуда открывался вид на огромное фойе. Здесь было по меньшей мере двадцать других дверей, и я понятия не имела, какая из них — комната Каспиана. Насколько знала, ее даже не было на этом этаже. Я не помнила, как поднималась наверх прошлой ночью. Опираясь руками на перила из полированного дерева, я уставилась вниз на закрученную черную букву Д, выгравированную в центре белого мраморного пола внизу. Все знали Донахью. Их деньги были такими же старыми, как и сами деньги. Моя семья тоже была старой, но не настолько. Наш дом был красивым. Их дом был музеем дизайна интерьера. Неужели я была настолько жалка, что обыскивала каждую комнату, пока не нашла его только потому, что он задел мою гордость? И что потом? Я буду умолять его позволить остаться? Мой отец всегда говорил, что умолять — это ниже моего достоинства. Мой отец. Паника заполнила грудь, моя семья никогда не должна узнать об этом. Это разрушит все. Я не позволила своим мыслям надолго задержаться на этом. Вместо этого поступила разумно и вернулась в комнату для гостей, взяла со стула туфли на каблуках и корсет и накинула пиджак на плечи. — Моя машина здесь? Не водитель, нанятый, чтобы отвезти меня домой, а моя машина. Мужчина в костюме сложил губы в тонкую линию и кивнул один раз. — Да, мисс. — Парень в костюме явно не собирался заводить друзей. А может, ему надоело выпроваживать завоевательниц Каспиана через парадную дверь, когда он с ними заканчивал. Была ли я завоеванием? Были ли у Каспиана завоевания? Я попыталась вспомнить любые слухи, которые до меня доходили о его сексуальной жизни, но парень был загадкой с секретами, такими же темными, как дно озера Крествью. — Тогда ладно. — Вдохнула воздух и бросила каблуки на кровать. Он мог бы отправить меня, не попрощавшись, но я не собиралась уходить, не дав ему кое-что, чтобы он не забыл прошлую ночь. Я оглянулась на мужчину. — Веди. *** Большие железные ворота в конце подъездной дорожки открылись, когда я подъехала к ним. — Позвони Лирике, — сказала я своему Bluetooth, выезжая и направляясь к Западной улице. Нет ответа. — Напиши Лирике. Мужской голос с австралийским акцентом, что было намного лучше, чем установленный на заводе роботизированный женский — ответил мне. — Что ты хочешь сказать? — Ответь на звонок, шлюха. Ты никогда не поверишь, что я сделала. Она собиралась умереть, когда узнает. Она дразнила меня Каспианом с первого дня нашего знакомства, с того дня, когда он вытащил меня из озера. Я коснулась значка Спотифай на экране своего монитора и увеличила громкость своего плейлиста Got me in my feelings на всю оставшуюся дорогу домой. Как только вошла в дверь, меня задушило плотное чувство ужаса. Моя грудь сжалась, стало трудно дышать, хотя я не была уверена, почему. Возможно, это и было чувство вины. До сих пор я никогда не делала ничего такого, за что можно было бы чувствовать себя виноватой. Моя мама сидела на диване с прямой спиной и одной ногой, скрещенной на другой. Она выглядела так, словно в любую секунду готова была достать сигарету и снова начать курить. Мой отец расхаживал взад-вперед, проводя рукой по волосам. За диваном стояли двое полицейских с блокнотами в руках. И все это из-за того, что я просидела всю ночь, не написав им сообщение. Отец бросился через комнату и схватил меня за плечи, изучая мое лицо и заглядывая в глаза. — Татум. Слава Богу. — Он притянул меня в объятия, очевидно, довольный моим внешним видом. Я коротко обняла его, затем отступила от него, потому что была почти уверена, что от меня все еще пахнет сексом, но он продолжал держать свои руки, обнимая лицо. — Я в порядке, папа. Мы приехали поздно, поэтому я провела ночь с Лирик. — Ложь. Но я никак не могла сказать ему правду, из-за которой началась бы война. Мышцы на его челюсти напряглись, когда он уронил руки и сделал шаг назад. Его взгляд прожигал меня насквозь, как огонь, пронизывая до самых костей. Папа никогда не смотрел на меня так, словно он был в ярости и в то же время с разбитым сердцем. Он знал. Но как? Никто не говорил о том, что произошло в Палате, поэтому никто не мог сказать ему, что я ушла с Каспианом. Я оставила телефон в машине, так что приложение Life360 не выдало меня. Life360. Черт. Телефон был в машине, и моя машина была у Каспиана, хотя готова поклясться, что не ездила на ней туда. Один клик, и мой отец точно знал бы, где я нахожусь. Вот и все. Меня поймали. Вот почему полиция была здесь. Он собирался выдвинуть обвинение, секс с несовершеннолетней. Все жаркие дискуссии, которые я когда-либо слышала от отца, все обещания, которые я когда-либо слышала от него, годы обиды и вражды, все сводилось к этому моменту. Я стану орудием, из-за которого падет наша империя. И все потому, что я отдала себя врагу. Было слишком поздно. Ложь уже была раскрыта. Теперь уже ничего нельзя было вернуть назад. Моя мать вскочила с дивана и бросилась туда, где мы стояли. Она натянула свой мягкий желтый кардиган, обхватив себя руками. Я увидела, что она плакала. Ее глаза были красными и опухшими, и она не накрасилась, что было впервые. Один из полицейских прошел через всю комнату и остановился в нескольких футах от нас. — Вы сказали, что провели ночь с Лирик? — Его голос был ровным, но выражение глаз говорило о том, что он что-то сдерживает. Я кивнула. — Да, сэр. Значит, вы можете идти. Закройте заявление о пропаже человека. Меня нашли. — Посмотрела на маму, затем улыбнулась и попытался пошутить, пытаясь разрядить напряжение в комнате. — Скажи, что ты хотя бы использовала мою хорошую фотографию для оповещения о пропаже. — Это было так же неловко, как в тот раз, когда отец отправил меня в школу с телохранителем, потому что кто-то только что убил одного из его лоббистов. Мама закрыла глаза и глубоко вдохнула. Полицейский перевел взгляд с меня на папу. Папа моргнул и кивнул. О Боже. Вот оно. Папа засунул руки в карманы и ухмыльнулся. Беспокойство исчезло, сменившись выражением, которого я никогда раньше не видела на его лице. Было похоже, что он бросает мне вызов. — Тебе придется постараться еще усерднее, милая. Я оглядела комнату в поисках своего брата, Линкольна, но все, что увидела, это другого полицейского, который что-то говорил в устройство, прикрепленное к его плечу. Почему он говорил так тихо? Адреналин хлынул в мои вены, и я почувствовала слабость в ногах. Решив оставаться сильной, я встретила взгляд отца. — О чем ты говоришь? Я ничего не пытаюсь скрыть. Позже я придумаю оправдание насчет своего телефона, скажу, что оставила на вечеринке, а Каспиан подобрал. В конце концов, приложение отслеживало мой телефон. Оно не отслеживало меня. — Милая, — сказала мама, обнимая меня и зарываясь лицом в мои волосы. Ее голос был тихим, когда она произнесла следующие слова. — Лирик мертва. ГЛАВА 8 Каспиан Лишение девственности Татум, возможно, и не входило в план, но это не означало, что я не наслаждался каждой секундой. Я старался быть нежным и осторожным, как сделали бы большинство парней, но как только погрузился в нее, тонкая нить человечности оборвалась, и монстр вырвался на свободу. Нежность была не в моей природе. И не было с тех пор, как отец впервые поднял на меня руку. Я дал Татум представление о себе, и она приняла меня с распростертыми объятиями. Она никогда не отталкивала меня, никогда не просила меня остановиться. Она открылась для меня и позволила вести ее своим путем. Ее лицо, когда она наконец привыкала ко мне и позволяла проникать глубоко внутрь… Боже, помоги мне, этому лицу позавидовала бы Афродита. А когда она плакала… Черт. Когда она заплакала, я чуть не потерял сознание. Потом я увидел свой член в крови — ее крови и понял, что чувствуют акулы, когда улавливают запах своей добычи. Инстинкт, животный и плотский, включился, и я должен был остановить себя от того, чтобы сделать с ней то, о чем потом пожалею. Мне было недостаточно лишить ее девственности, украсть все ее первые ощущения. Я хотел развратить ее, разрушить. Хотел сделать так, чтобы она никогда не жаждала нежного и сладкого, чтобы она хотела только того разврата, который я мог дать. Мне это было нужно, как умирающему нужен воздух. Вот почему я тащил ее задницу в гостевую комнату, как только она засыпала. Это был единственный способ уберечь ее… от меня. Я уже достаточно навредил. Следы были на моих простынях, на моем члене и размазаны между ее кремово-белыми бедрами — по крайней мере, пока я не вытер ее. Мне нравилось это дерьмо, но ей не нужно было просыпаться и видеть это. Чендлер взорвал телефон, прежде чем я проснулся достаточно надолго, чтобы отлить этим утром. Он позвонил, чтобы сказать, что брат Татум едет ко мне домой. И он был в ярости. Да пошел он. Я мог с ним справиться, но последнее, что мне было нужно, это чтобы Линкольн Хантингтон появился и обнаружил здесь свою сестру. Между нашими семьями и так было достаточно разногласий. — Однажды я прикажу убить этого ублюдка. Просто подожди, — иногда говорил мой отец. Самое безумное, что я ему верил. У отца не было ни пределов, ни границ. Он уже разобрался с двумя лоббистами Хантингтона, потому что они продвигали законопроекты, которые могли повлиять на наш бизнес. То, что у большинства людей отделяет правильное от неправильного в их мозгу? В нашем генофонде этого не было. Хантингтон был бы не первым политиком, который пошел бы на дно за то, что слишком далеко зашел с Донахью, и, вероятно, не последним. Он просто был слишком глуп, чтобы понять это. Или слишком высокомерен, чтобы заботиться об этом. Итак, я надел серые джоггеры и розовую футболку, без трусов, потому что планировал заставить Линкольна отсосать у меня, если он затеет какое-нибудь дерьмо. Это была еще одна причина, по которой Татум пора было уходить. Ей не нужно было видеть, что я сделаю с ее братом, если он явится сюда с просьбой о драке. После того, как я отправил Чендлеру ответное сообщение с просьбой выяснить, не подсыпал ли Кайл в напиток Татум, и послать его нахуй, если подсыпал, я занес ей поднос с завтраком — в комплекте с двумя таблетками Адвила на следующее утро и небольшим напоминанием о том, кому она принадлежит. Она стояла в ванной в одной лишь моей любимой футболке. Ее волосы были в беспорядке. Ее кожа все еще была покрасневшей, а на бедрах виднелись свежие фиолетовые отпечатки моих рук. Она не выглядела испуганной или сожалеющей, как я боялся, и выглядела удовлетворенной. Татум выглядела как женщина, впервые увидевшая себя. Она выглядела чертовски красивой. Более слабый мужчина вошел бы в ванную и взял ее снова прямо там и тогда. Я почти сделал это. Но я должен был больше заботиться о том, чтобы защитить ее от того, что должно было произойти, чем об удовлетворении своих желаний, поэтому заставил себя выйти из комнаты, а затем послал дворецкого моего отца вывести ее отсюда. И это было хорошо, потому что она не пробыла и десяти минут, как Линкольн ворвался в дом. Я ждал его у двери, когда он появился, что дало мне место в первом ряду на этом дерьмовом шоу. Он вылез из машины, за ним последовал один из его друзей, член клуба «Бобы и шары» (в английском сленге beans/balls оба слова обозначают мужские яйца). Наша входная дверь была спрятана под крытым крыльцом с большими колоннами из белого камня. Я прислонился к высокой деревянной двери, засунув руки в карманы и скрестив ноги на лодыжках. Взгляд Линкольна встретился с моим, когда он крутил в руке бейсбольную биту, как дубинку. Именно тогда понял, что Татум очень похожа на своего старшего брата. Полагаю, я всегда это знал, просто до сих пор не обращал на это внимания. У них были одинаковые глаза и темные волосы. Он перевернул биту, затем высоко поднял ее и обрушил на лобовое стекло моей машины. Один раз. Потом дважды. Звук разбивающегося стекла разорвал воздух. По закаленному стеклу расползлась тысяча крошечных прожилок, отчего мое лобовое стекло стало похоже на битый лед.