— Это все моя мать, — начинает Скарлетт. — Она сказала, что если я не вернусь, она отправит меня жить к бабушке. Она позвонила, и вот я здесь. Таллула слегка переминается на месте. Утро очень холодное, и в воздухе висят капли ледяного дождя, который больно жалит кожу на тыльной стороне ее рук. Она сует их в карманы пальто. — Извини, что не отвечала. Скарлетт пожимает плечами, но молчит. — Это все Зак. Ты сама знаешь. Он вечно рядом. — Ты могла бы приехать в воскресенье. Когда он играет в футбол. В голосе Скарлетт проскальзывают обиженные нотки. — Он все еще злится из-за того пятничного вечера. — Таллуле ненавистен звук этих слов на ее губах. Она знает, что выглядит жалкой. — Какая разница? — парирует Скарлетт. — Какая разница, что думает Зак? Тебе восемнадцать, Таллула. Ты не старая замужняя тетка. Просто скажи ему, что тебе все это нафиг не нужно. Скажи ему, чтобы он отвалил от тебя. — Я не могу. — Почему нет? Как ты думаешь, что произойдет? — Ничего, — говорит она, представляя, как его пальцы сжимаются вокруг ее запястий, как он слишком сильно дергает ее за волосы. — Ничего. Они вместе идут к территории колледжа и некоторое время молчат. — Так что за уговор между тобой и мной? — внезапно спрашивает Скарлетт. Таллула оглядывается, чтобы убедиться, что их никого не слышит. — Я не знаю. Я… — Она останавливается, поворачивается к Скарлетт и говорит приглушенным шепотом: — Не знаю, как я к этому отношусь. Я не знаю, что мне думать. — Что ж, бегство от этого тебе ничем не поможет. — Я знаю. Просто… мне нужно время. Для меня это все в новинку. Лицо Скарлетт смягчается. — Кстати, я соврала о моей матери. Она не заставляла меня вернуться в колледж. Я сама попросилась вернуться. Таллула вопросительно смотрит на нее. — Я просто подумала, что так мы сможем тусоваться вместе. И никакой Зак Мошонкин не сможет приказывать, что тебе можно, а чего нельзя. Таллула подавляет смех. Зак Мошонкин. А затем говорит уже более серьезно: — Мне пора идти. Я уже опаздываю. — Увидимся тогда в обеденный перерыв, например в столовой? Хорошо? Таллула чувствует, как вся ее решимость, на укрепление которой она потратила всю последнюю неделю, начинает трещать по швам и рушиться под натиском ясноглазой уверенности Скарлетт, что они встретятся в обеденный перерыв и что между ними наверняка что-то будет. — Скарлетт, — говорит она, когда та поворачивается, чтобы уйти. — Да. Таллула понижает голос до шепота. — Это, — говорит она, показывая между ними рукой. — Это секрет, да? Его знаем только мы? И больше никто? Скарлетт кивает и прикладывает к щеке два пальца. — Слово скаута, — шепчет она. — Только ты и я. И больше никто. Она прижимает пальцы к губам и целует их, поворачивает к Таллуле и дует на них. Она одними губами произносит слова «увидимся позже» и уходит. В течение следующих нескольких недель у Таллулы и Скарлетт складывается своего рода распорядок дня. По понедельникам мать Скарлетт по дороге на занятия йогой в развлекательном центре подвозит ее в колледж, и они с Таллулой встречаются возле входа и вместе идут внутрь. По средам и четвергам Скарлетт встречает Таллулу на автобусной остановке в Апфилд-Коммон, они садятся на заднее сиденье и болтают-болтают-болтают. В обеденный перерыв они иногда сидят в столовой, где Таллула играет роль тихой новой подруги Скарлетт. Остальные, Мими, Ру, Джейден и Рокки, разговаривают и ведут себя так, как будто ее нет рядом. Она не винит их, так как изо всех сил старается быть незаметной, чтобы, не дай бог, кто-то не подумал, что она что-то значит в жизни Скарлетт. В понедельник во второй половине дня, когда и Таллула и Скарлетт заканчивают рано, а Зак работает допоздна, они после занятий встречаются на углу следующей улицы и идут в забавную чайную на главной улице, куда ходят все местные старушки, но никто из учащихся колледжа. Здесь они заказывают по кусочку домашнего морковного торта и по кружке чая и сидят в самой дальней кабинке. Здесь они могут смотреть друг дружке в глаза, теребить руки друг друга, хватать друг друга под столом за ноги и никто этого не увидит, но даже если бы и увидел, то все равно никому бы не рассказал, потому что никто в чайной не знает, кто они такие. А затем по воскресеньям, пока Зак играет в футбол, а мать Скарлетт проводит время в развлекательном центре в Мэнтоне и встречается с подругой, чтобы вместе поплавать в бассейне, Таллула берет велосипед матери и колесит по проселочным дорогам, чувствуя, как сердце трепещет от предвкушения, нервов, волнения и ликования. Скарлетт встречает ее у дверей «Темного места», и они торопливо, горячо, безумно, спотыкаясь, поднимаются наверх, в спальню Скарлетт, и падают на ее кровать, и Таллула чувствует, как все, что словно кандалы удерживало ее всю неделю, растворяется в золотых чертогах, где они встречаются в объятиях. Они мягкими губами что-то шепчут друг другу на ушко, они складываются вместе и блокируют друг с дружкой внешний мир, и после этого Таллула не хочет принимать душ, не хочет смывать со своей кожи прекрасное пятно прикосновения Скарлетт. Поэтому она едет домой, к своему парню и своему ребенку, источая запах губ Скарлетт, запах постельного белья, старомодных французских духов Скарлетт, которые ее тетка дарит ей каждый год на день рождения, потому что однажды, когда ей было пять лет, Скарлетт сказала, что они ей нравятся. И никто не замечает. Даже Зак. Более того, теперь он даже одобряет новое хобби Таллулы: ее воскресные утренние поездки на велосипеде по проселочным дорогам, призванные привести ее в форму, помочь ей избавиться от дряблого живота. Он думает, что исходящий от нее запах пота — это запах физических упражнений. Он думает, что румянцем на щеках она обязана деревенскому воздуху. В эти недели, когда зима сменяется весной, Таллула чувствует, как начинает цвести и расти. Теперь жизнь дарят ей два источника радости. Ее маленький сын. Ее тайная подруга. Дни становятся длиннее, ночи теплее, Ной становится больше и учится обниматься, Скарлетт красит волосы в сиреневый цвет и сбоку ступни наносит татуировку — инициалы Таллулы. ТМ. — Если кто-нибудь спросит, — говорит она, — я отвечу, что это «товарный знак». Но Зак все еще в жизни Таллулы, и Зак не является для нее источником радости. Он работает сверхурочно на складе стройматериалов, отчаянно пытаясь накопить денег, чтобы им вместе обустроиться в собственном гнездышке. У него составлена таблица, и он требует, чтобы Таллула каждый вечер садилась и просматривала ее вместе с ним. — Смотри, — говорит он, указывая на цифры на экране и прокручивая их вверх и вниз. — Если меня в следующем месяце повысят до помощника менеджера отдела, то будет прибавка в шестьдесят восемь фунтов в неделю. Плюс сверхурочные. Плюс моя мать говорит, что может одолжить нам пару тысяч, так что к лету, я думаю, взгляни… у нас будет 13 559 фунтов. В банке. Скорее всего, это будет долевая собственность, но есть несколько действительно хороших предложений, рядом с Рейгейтом. Смотри. — Он переключает экран на новую вкладку, где у него есть картинки нескольких крошечных квартир-коробочек, без внешнего пространства для Ноя, за много миль отсюда, от ее матери, от Мэнтона, от Скарлетт, и Таллула кивает, натужно улыбается и говорит: — Да, очень мило. — А про себя думает: «Нет, нет, нет. Нет, я не хочу там с тобой жить!» Вместо этого она думает о мире без Зака в нем, пытается представить себе контуры этого мира, каким гладким и совершенным тот был бы, если бы она могла существовать лишь для Ноя и Скарлетт, а не для кого-то еще. В начале апреля, когда ей уже девятнадцать и Заку тоже девятнадцать, у них была совместная вечеринка — скромная вечеринка в американском ресторане в Мэнтоне, только семья, никаких друзей, так как нужно копить деньги на квартиру, в которую Таллула не собирается даже въезжать, потому что она не собирается жить такой жизнью, и Зак заказывает на субботнее утро просмотр одной из квартир из своего шорт-листа. Он талдычит об этом все утро, пока принимает душ и одевается. — Девятнадцать лет, — говорит он. — Девятнадцать лет, и я собираюсь купить свою первую недвижимость. Ха! Мать Таллулы везет их к жилому комплексу, и все они смотрят в окно на недостроенные многоквартирные дома, что выстроились вдоль трассы A25. Все как один из темного кирпича с участками темно-серой пластиковой облицовки, призванной выглядеть как дерево. Каждый дом построен вокруг внутреннего двора с крошечными саженцами, обнесенными деревянным заборчиком, и юной травой, покрытой сеткой. Женщина в стеклянном офисе радостно приветствует их, выражает удивление их юному возрасту, восторгается красотой Ноя, одобрительно щебечет по поводу их желания приобрести свою первую крышу над головой. Она показывает им три квартиры. Все три ледяные, пахнут краской и клеем для ламината, и, когда они говорят, их голоса отлетают эхом от стен. Из окон одной открывается вид на автомагистраль A25, из другой — на центральный двор, из третьей — на убогие окраины пригородов Рейгейта. Кухни блестящие и белые, они явно призваны имитировать огромные сверкающие кухни в особняках богатых людей, но в десять раз меньше размером. Вокруг ванны — плитка темно-серого цвета, в тон внешней облицовке здания. Все очень хорошо продумано. Все очень современно. И все не то, чего хочет Таллула. Но ее мать издает всевозможные позитивные звуки, над головой Таллулы гудит разговор между Заком, продавщицей и матерью о планировках, о возможностях, о том, какая комната будет комнатой Ноя, в какой цвет можно покрасить стены, о плюсах района, о новом супермаркете, что вот-вот откроется через дорогу. Таллула цепенеет. Ей страшно, что она позволяет этому случиться с ней. Она злится, что ей девятнадцать лет и она влюблена в Скарлетт Жак, но она смотрит квартиры в холодном доме на пару с парнем, которого предпочла бы видеть мертвым. В машине по дороге домой она сидит сзади и, пока Ной спит, держит его за руку. Впереди Зак и ее мать оживленно болтают. В какой-то миг мать поворачивается к Таллуле и спрашивает: — Что ты думаешь, милая? — Да, они симпатичные. — Какая из них тебе больше всего понравилась? — Та, что выходит во двор, — покорно отвечает она, поскольку знает, что это та, которая больше всего нравится Заку и это отвлечет от нее разговор. В ту ночь в постели, в теплом, безвоздушном пространстве между спящими телами Ноя и Зака, Таллула решает, что, когда она на следующий день увидит Скарлетт, она расскажет ей о Ное. Она признается Скарлетт, что она мать, что у нее есть ребенок, что растяжки, по которым Скарлетт водила кончиками пальцев, появились не потому, что она «раньше была толстой», а потому, что когда-то внутри ее вырос ребенок весом в 8 фунтов 2 унции. А потом она попросит Скарлетт перестать быть ее тайной подружкой и стать настоящей и скажет, что собирается рассказать об этом своей матери и Заку. Она не даст своей жизни свернуть туда, к квартире у шумного шоссе, к парню, который вечно указывает ей, к тайнам и секретам. Она будет хозяйкой своей судьбы, своего «я». Она будет правдивой, настоящей и честной, своим самым лучшим, самым подлинным и чистым «я». На следующий день она наблюдает из окна своей спальни, как Зак уходит с сумкой для футбольного снаряжения через плечо, затем бросает свои вещи в сумку, бежит на кухню, целует Ноя и мать, хватает велосипед, застегивает шлем и, с удвоенной силой крутя педали, едет на нем в «Темное место». Но у входной двери она видит другой велосипед. Кто-то прислонил его к тому месту, где она обычно оставляет свой. Она оглядывается по сторонам, но никого не видит. Возможно, думает она, это садовник, или уборщица, или кто-то пришедший убрать листья из бассейна. Она звонит в дверной звонок. От стремительной езды, от предвкушения встречи со Скарлетт ее сердце бешено колотится о ребра. Дверь открывается, и перед ней появляется Скарлетт, все еще в пижаме, волосы собраны в лохматый пучок. С ней рядом — молодой человек, в джинсах и старомодном темно-синем джемпере с высоким воротником на молнии. Скарлетт смотрит на Таллулу, затем на парня и говорит: — Лула. Это Лиам. Лиам, это Таллула. Таллула вопросительно смотрит на Скарлетт. И видит, как рука Скарлетт скользит к шее, чтобы закрыть какое-то пятно. Она видит, что под пижамой Скарлетт без бюстгальтера. Она смотрит на Лиама, который в свою очередь странно смотрит на нее и лишь потом говорит: — Приятно познакомиться. Он босиком, и его обуви нигде не видно. — Лиам пришел вчера вечером, — говорит Скарлетт, все еще прикрывая шею рукой. — У меня была паническая атака, а матери дома не было. Он решил… и мы… — Да, это полностью моя идея, — вмешивается Лиам. — Я решил остаться на ночь, потому что мы немного выпили… — Да. Так было безопаснее. Итак, он остался. — Да. И я остался. А теперь, — говорит он, — я ухожу, как только вспомню, где я поставил свои ботинки. — Он идет в коридор в поисках ботинок, а Таллула смотрит на Скарлетт. — Какого черта? — шепчет Таллула. Скарлетт пожимает плечами. — Мне нельзя звонить тебе. Я позвонила ему.