Он увидел в зеркале заднего вида. Его нагнала патрульная машина. Кажется, сейчас стукнет в бампер. Мы тебя заставим съехать на обочину. И в этот раз доведем дело до конца. Его мучила бессонница. И он бесконечно ворочался. Беспокойная нога… звучит как шутка, но не в его случае. Его левая нога постоянно дергалась, пружинила. Словно куда-то бежала. В ступне каждая косточка сжималась, выгибалась. Болезненные судороги. Ему приходилось слезать с кровати и босиком шлепать по полу. Удар током. Электрошокер. Он бился в конвульсиях на обочине шоссе. Белые полицейские кричали на него в ярости. Как такое могло произойти? Вопрос оставался без ответа спустя многие месяцы после нападения. Почему они хотят меня убить? Чтобы прикрыть свою ошибку? Тогда у меня нет ни единого шанса. Все, что он мог выкинуть из головы в течение дня, на рабочем месте в клинике, где какие-то люди были нужны ему, а кто-то нуждался в нем, докторе Азиме Мурти, возвращалось к нему по ночам. Он становился уязвимым, как вскрытый череп, уже без кожного покрова: обнаженный влажный мозг. Или как жертва ожога третьей степени, чья иммунная система превратилась в пшик. Одиннадцать суток без сна – таков крайний медицинский показатель для человека. А потом – галлюцинации, помешательство, смерть. Нельзя сказать, что Азим совсем не спал. Но стоило ему уснуть, как он вскоре просыпался от ночного кошмара, весь в поту, с сердцем-зверьком, мечущимся в грудной клетке. Непреходящий ужас: сейчас белые полицейские его убьют. Почему они его не убили – по сей день для него загадка. Наверняка об этом сожалеют. В голове катушка закручивается, раскручивается. Все начинается с сирены позади его машины на автостраде Хенникотт, а затем она перемещается непосредственно к водительскому окну. Полиция требует, чтобы он съехал на обочину? Выйти из машины. Кому говорят! ВЫЙТИ ИЗ МАШИНЫ. Ваши водительские права. Регистрация транспортного средства. Руки за голову! На землю! НА ЗЕМЛЮ! Несмотря на его послушание, протесты и мольбы, они продолжали его избивать и тыкать штуками, из которых вылетали острые дротики и вонзались в плоть, отчего он бился в конвульсиях, как тряпичная кукла, которую трясут. Как такое могло с ним произойти? От смертельного исхода его спас (он уверен) седой мужчина, остановивший машину и вмешавшийся в разборку. В чем же его преступление? В смуглой гладкой коже, в темных глазах. Хотя не такая уж смуглая. Уж точно не черная, хотя и не белая. Сразу видно, что Азим Мурти из Индии. Видя свою жертву вблизи и уже понимая, что это не головорез, не наркодилер и даже не потребитель наркотиков, полицейские тем не менее продолжали его избивать. Оттого что он оказался не тем, кто был им нужен, копы еще больше рассвирепели. А потом их ярость выплеснулась на его спасителя, который смело/опрометчиво вмешался. Все это он засвидетельствует перед присяжными, когда его вызовут в суд. Угрозами его не запугать. Он дал обещание сыну покойного Маккларена и не отступит. Накануне дачи показаний, в офисе окружного прокурора Хэммонда, Азим Мурти произносит клятву. Этот ужас знаком ему давно. В храме богини Бхагавати в Керале, куда его и сестер приводили родители, когда они навещали родню отца, стояла семифутовая статуя демона Ракшасы – жуткие блестящие клыки, сверкающие безумные глазищи, множество рук, как ног у паука, необъятных размеров пузо. Чудище. Семилетний Азим, парализованный страхом, прятал лицо и отводил глаза. Ко всему прочему демон – каннибал. Ракшаса, пуская слюни, пожирает всех без разбора – детей и взрослых, мужчин и женщин. Он ненасытный, желудок бездонный. Он пьет кровь из горсти. Пьет из черепа, смакуя жирными губами. Вместо ногтей – когти. Но при этом он веселый демон. Ракшаса не гневается, не отчитывает, как папа или мама. Просто радуется чужим несчастьям, слезам и воплям своих жертв. Все, с кем этот демон сталкивается, становятся его жертвами. Перед ним человек беспомощен. Груды вылизанных косточек. Ракшаса – такой стервятник или гиена. Эффективность Ракшасы – вот что пугает трезвомыслящего умного ребенка, получающего высокие отметки по всем тестам и похвалы американских учителей. Азим в семь лет считает себя американцем. Индиец он только по цвету кожи. Мы должны видеть твои руки! На землю! Очнулся в поту. Демон держит его в когтях. Как индус (хотя Азима Мурти трудно назвать индусом, поскольку он агностик), ты для себя открываешь, что даже самые страшные монстры – реинкарнации одного-единственного бога, бога любви. А как может быть иначе, когда все связано в один клубок, божественное начало проникает в сознание каждого, ты сам становишься божеством. Люди взрослые не воспринимают всерьез экзотических идолов Бхагавати. Как и чертей Хеллоуина, ведьм и вампиров, оказавшись в Америке. Идолы в индуистских храмах, вырезанные из дерева и раскрашенные, поражали своей детализацией. Огромные, величественные и пугающие – не сравнить с живым человеком. Сам храм пугал мальчика удушливыми запахами гнили и мочи, от которых кружилась голова. Заклинательные песнопения, нескончаемая очередь пилигримов с остекленелыми глазами. Зачем Мурти приводили детей в такое место? Сделать им прививку? Или, наоборот, инфицировать? Сделать фотографии детей, глядящих на идола выпученными глазами? Оба родителя гордились тем, что они люди светские, неверующие… современные. Оба окончили университеты США и восхищались всем американским. Сын реализовал их мечту. Медицинский институт, степень доктора медицины, врач на ставке в детской больнице Сент-Винсент в Хэммонде, Нью-Йорк. Хотя резидентура на севере штата не была его приоритетом, выбор оказался достойным для первого места работы по окончании Колумбийской медицинской школы. Но в душе Мурти оставались индусами. Его невеста и вся ее семья, живущая в Буффало, под Амхерстом, с индийскими корнями. Борись, вкалывай, ну а если проиграл, значит судьба, расслабься. Считай, что ты, мохнатый зверек, попал змее в пасть – глаза остекленели, сопротивляться бессмысленно. Кто он, бог Вишну? Все-во-всем. Всякая его реинкарнация содержит в себе все предыдущие. Демон Ракшаса бессмертен. В нем укрывается бог. Почему? Решай сам. По собственной воле Азим разыскал сына Маккларена. И позволил его адвокату, мистеру Хоули, записать свою обвинительную речь. Мистер Маккларен из-за меня остановил машину у обочины скоростного шоссе. Он ополчился на двоих полицейских, которые меня избивали. Этот отважный человек спас мне жизнь. Они принялись его жестоко избивать. Свалили на землю, пинали ногами, тыкали своими шокерами, несмотря на его преклонный возраст. Хотя он не представлял для них никакой угрозы. Даже после того, как он потерял сознание, они продолжали тыкать в него шокерами, как два маньяка… словно хотели его убить. Он даст в суде показания. Как свидетель. Его избили до полусмерти, чтобы потом «снять обвинения»… никакого преступления, такая разводка. Он будет добиваться справедливости для себя, но главное – для бесстрашного Джона Эрла Маккларена, заплатившего жизнью за его спасение. Департамент полиции ограничился коротким заявлением, что «обвинения в нападении» со стороны полицейских «проверяются». «Проверяемых» не отстранили от службы, а перевели на «бумажную работу». С сохранением оклада. Они не запугают Азима Мурти. Он подал жалобу в комиссию гражданского контроля. Будет свидетельствовать перед окружным прокурором. Ему очень понравился сын Маккларена. Они поговорили несколько раз. Он не предаст Тома, чья семья понесла настоящую утрату. Он, Азим Мурти, хотя бы остался жив. В следующий раз мы закончим то, что начали. Половина мозга спит, а другая бдит. Как бы его не прикончили во сне. Грудь не мужчины: худосочная, с уже поседевшими волосами. О Азим Мурти, что стряслось с тобой! Как жалок ты, печальный и худой… Ему всего-то двадцать девять, а позади как будто бо́льшая часть жизни. Он не рассказал ни своей невесте, ни семье, как его пинали ботинками и тыкали в него шокерами. Лицо в синяках, хромоту и рубцы от удара током он неуклюже объяснил падением с лестницы, когда лифт сломался. Кажется, ему поверили. В семье он единственный сын, и хотя родители далеки от индуизма, они подсознательно ставят его выше сестер. Они его не винили в этом глупом падении, да он бы и не принял никаких обвинений. Родители не задавали лишних вопросов. Они понимали, что жизнь начинающего карьеру врача для них непостижима, и не им его судить. Он не мог сказать им правду. Если бы они узнали, как с ним обошлась полиция, они стали бы опасаться за его жизнь. Они же помнят бунты и кровавую резню, кордоны вокруг храмов и забаррикадированные железнодорожные пути, самодельные бомбы и огнестрельное оружие. Примитивные войны, замаскированные под религиозные. Индусы и бойцы-сикхи. Нельзя доверять полиции, нельзя доверять людям в форме. Это реинкарнации Ракшасы. В семье Мурти такие вещи не обсуждаются. Когда в телевизоре стреляют, они опускают глаза. От американских боевиков приходят в смятение. Они стали бы настаивать на том, чтобы их достойный сын-врач вернулся в Индию и работал в радиологической клинике дяди в городе Кочин. В этом прекрасном городе высоко оценят его докторский диплом Колумбийского университета. Там у него все будет хорошо. В отличие от Хэммонда, Нью-Йорк. Несчастный Азим дальше следующей недели не заглядывает. Мать настаивает, что ему пора жениться. Сколько можно откладывать? Он уже не так молод. Невесте о его заявлении в суд лучше не знать. Как и об избиении. Она девушка нервная. Собственно, «девушка» старше его почти на два года. Серьезный возраст. У нее хорошее место лаборантки-ассистентки в фармацевтической компании «Сквибб». Она выщипывает густые брови на переносице. У нее вызывают зависть и ревность молоденькие стройные красавицы-индианки, с оливковой кожей и ртом, похожим на раскрытый пион, но Азиму об этом лучше не знать. Миниатюрные девочки, весят меньше ста фунтов. Невесту зовут Найя. Ей это имя не нравится, и она бы предпочла американское: Сьюзен, Сара, Мелани, Брук. Больше всего она боится момента, когда жених увидит ее без одежды. Найя педантично ухаживает за лицом. Губы у нее пурпурно-красные, блестящие. Брови изогнуты изящными арками. Глаза обведены черной тушью. Тяжелая грудь. Тяжелые бедра. Похоже, она тяжелее своего жениха – сто сорок восемь фунтов[15]… но это секрет, не дай бог ему узнать. Азим думает о Найе с оттенком настороженности, сожаления. И вины. Он не испытывает к ней никакого желания. Всякое желание перекрывают две белые орущие мужские физиономии. И электрические разряды, от которых его тело бьется в конвульсиях похлеще любого оргазма. – Новая машина – это как новая надежда. Глупое изречение – возможно, чисто семейное (папа любит повторять)… а может, и распространенное, так сказать, на века.