В каком-то смысле она его предала, вырвавшись из семейного пристанища. Зато теперь отчаянно стремится обратно. Но есть проблема с легкими. Особенно в связи с неожиданной майской жарой. Уайти такой проблемы не знал. Где бы ее муж ни находился, он не задумывался о том, как кислород попадает в его легкие. А вот ей в доме не хватало воздуха. Почему она и оказалась в сельской местности вдалеке от Хэммонда. Вдова, находящаяся в движении и пока не достигшая конечной точки, не поддается определению – как лицо под водой. Фермерский рынок был не такой уж плохой идеей, но слишком уж много всего она набрала. Желание купить то и это, раздать деньги, увидеть радость на лицах продавцов, заретушированных дождем. Уайти любил траты, оставлял щедрые чаевые. Цитировал – Хемингуэя? – «делать людей счастливыми легко, просто не жалейте чаевые». Посещение харчевни – невинная ошибка. До чего же красивы длинные пологие холмы северного графства. Покинутые фермы, брошенная утварь, остовы автомобилей и грузовиков во дворах. АУКЦИОН ТОВАРОВ – билборд перед въездом в Датчтаун. Новые дома с серым сайдингом, «ранчо» и дома с двускатной крышей. Грузоперевозчики, аренда траков. Конец мая, пора продажи домов. Попытки начать новую жизнь, обзавестись гарнитуром и кухонными рабочими столиками со столешницами из огнеупорной пластмассы, почувствовать под ногами полы из твердой, еще не ободранной древесины. От всего этого у вдовы разрывалось сердце. Она вела машину, не ведая усталости. Не думая, куда едет. Подгоняемая нетерпеливыми водителями, нарушающая скорость, делающая рискованные повороты. В прежней жизни она не позволяла себе ничего подобного. Мама, господи, как тебя туда занесло! Что сказал бы папа? – Я не хочу проникаться жалостью к себе. (Кому она это сказала? Себе самой? Уайти?) Именно здесь, в харчевне «Зёйдерзе», Уайти сказал ей с воодушевлением и с некоторым испугом, что первый год работы «Маккларен инкорпорейтед» принес дивиденды, превзошедшие самые оптимистические ожидания. Уайти Маккларен, конечно же, не был оптимистом. Его ближайшее окружение знало, что он пессимист. Это было видно по его игре в покер. Но пессимист способен изображать из себя оптимиста лучше, чем кто-либо, ведь от него ничего не ждут. Постепенно отсекая множество мелких клиентов и культивируя немногих богатых и престижных, в основном фармацевтические компании, он вел собственную фирму к процветанию. Во всяком случае, так казалось. Когда ты съезжаешь на лыжах с крутого склона, ты рискуешь свернуть себе шею, говорил Уайти с ухмылочкой. Но вместо этого тебя награждают аплодисментами. Она пыталась возражать. Зачем нам быть богатыми? Мы хотим быть счастливыми. В тот день у нее промелькнуло подозрение, что она беременна. Это будет крупный ребенок, семь фунтов, настоящий здоровяк, и они его назовут Томом в честь одного из любимых братьев Уайти, бессмысленно погибшего молодым во Вьетнаме. – Хоть бы одна дверь или окно. Так нет, сплошная стена. Кому она это сказала? Уж точно не мужу, который не любил высокопарностей. Где бы она, вдова, ни оказалась, всюду ее сопровождало одиночество. Скрипят мельничные жернова, едва заметно шевелящиеся конечности паралитика. Чем их так очаровывало это место? В нем и правда было какое-то очарование? Уайти не согласился бы сюда вернуться, есть места попривлекательнее. Его любимыми ресторанами были обшитые темными деревянными панелями стейкхаусы в дорогих отелях, где подавали лучший солодовый виски. Пришло время посмертного маскарада. Уж кто-кто, а она это понимала. И ведь была возможность с этим маскарадом покончить. В тот вечер у быстротечной реки, в которой она бы утонула. Она была внутренне готова, но не хватило духу. Уайти так легко ее отговорил. Самым простым и трусливым способом умереть было бы просто отказаться от еды. Но даже на это у нее не хватало решимости. Когда она забывала поесть или ее тошнило при одной мысли, в глазные яблоки впивалась боль, как будто внутри распускаются железные цветы. Симметричные и прекрасные, но при этом острые как лезвие цветы где-то в мозгу. Высшая боль, требовавшая полного раскрытия, и никакой тайленол или аспирин не мог ее остановить. Если бы вдова решила уморить себя голодом, кончилось бы тем, что она пожирала бы все, что попадется под руку. Подобно зверю, не ведающему стыда. Как Мэкки-Нож, когда она впервые поставила перед ним миску с едой на задней веранде. Он весь дрожал, ребра так и ходили под меховой шубкой. Единственный желтый глаз щурился, требуя добавки. Вернулась блондинка. В ее манере появился вызов, которого Джессалин раньше не замечала. Риса упрямо заговорила на прежнюю тему, как будто репетировала в дамской комнате. На что получила ответ: – Иногда человек делает то, чего от него не ждут. Она-то хотела подбодрить собеседницу, опустошившую уже второй, если не третий бокал вина, пусть подумает о себе более великодушно как о женщине, способной дать для трансплантации свой костный мозг или какой-то внутренний орган. Но кажется, Риса утратила живость и чувство юмора. Джессалин словно ощутила зловонное дыхание. – Вот как! Вы так считаете, Джасмин? – Ну да. Я так считаю, – произнесла она неуверенно; этот стальной взгляд ее смутил. – А что не так с вашим мужем, Джасмин? – Что не так? Даже не знаю… редкая разновидность рака крови, атакующего костный мозг… – Вроде лимфомы? – Д-да. – Но она атакует лимфатические узлы. Может быть, миелома? – Я… не уверена… – Или лейкемия. – Кажется… да. Правильно. – Мой первый муж умер от лейкемии. – О-о… – Джессалин съежилась и сразу вспомнила кого-то из своих малышей, пойманного на откровенной лжи. – Старая история. Сейчас бы ему было столько же, сколько моему сыну. Я была для него никем. Ублюдком. Джессалин подыскивала нужные слова. – Это… печально. Мне очень жаль. – Нечего меня жалеть! Это все вежливые штучки. Если мне нет до него дела, то вам тем более. Было и сплыло. Отсмеявшись, Риса вытерла рот салфеткой, оставив на белой ткани вульгарный отпечаток помады. И озадаченно-скрипучим голосом продолжила: – Это по телевизору, или в кино, или в старомодных романах рассказывают, как люди отдают друг другу кровь, костный мозг и почки. Но не в реальной жизни, где мы ежедневно тремся друг о друга, как машины – бамперами. А если пользуемся одним туалетом, то вообще… – Риса ребром ладони провела себе по горлу. Джессалин с уважительным видом задумалась над ее словами. Сердце протестующе стучало, но возражать она не стала. Она надеялась, что этот мучительный бесконечный ужин заканчивается или уже закончился, даже потянулась к сумочке, когда раздалось презрительное: – А вы, Джесалин, высокого о себе мнения, не так ли? Собираетесь пожертвовать супругу свой костный мозг. Зрители под впечатлением! – Риса изобразила аплодисменты, озираясь в практически пустом зале. – Думаете, он поступил бы с вами так же? Ее огорошила эта внезапная враждебность. – Д-да. Конечно. – Вы уверены? У нас рифма: любовь, и не в глаз, а в бровь? Джессалин схватила сумочку. С нее хватит! В голове мелькнуло, что Уайти ради нее пожертвовал жизнью. Обменял жизнь на идеал мужчины, который приведет жену в восхищение. Видимо, ему чего-то не хватало. И он вообразил себя дерзким, отчаянным парнем, воплощением мужского начала, тем, кто не побоялся затормозить на автостраде и бросить вызов двоим полицейским, годившимся ему в сыновья, чтобы остановить зверскую расправу. Для тебя, дорогая. Я это сделал для тебя. Он ее ни в чем не винил. Кого угодно, только не ее. – Я пойду. Извините. Она рассчитается за них двоих, только бы поскорей унести ноги. Заплатит кредитной карточкой, даже не взглянув на чек. Так всегда поступал Уайти в ресторанах. Но Риса ее жеста не оценила. – Считаете себя небожительницей. Раскидывались высокими словами, строили тут из себя. Думаете, я не в состоянии оплатить свой хренов ужин? Да у меня денежек больше, чем у вас, Джес-лин! И знаете что? Вам не мешало бы постричься. Вы, с вашими «белоснежными» волосами, похожи на деревенщину. А сами небось считаете себя шикарной. Запуганная Джессалин впопыхах оплатила счет. Хозяйка заведения уставилась на разъяренную Рису, а затем постаралась отвести глаза и не слушать ее тирады. Блондинка преследовала ее и на автостоянке, изрыгая путаные обвинения. Джессалин, ошарашенная, втянула голову. – Не уважаете других, да? Тех, кто «ниже вас». Хвастаетесь, что вы готовы умереть за мужа, а он за вас, чушь собачья, никто ни за кого не умирает, вешаете людям лапшу на уши. Да кто вы такая? Стойте! Куда вы от меня убегаете? Джессалин вся дрожала. Никогда еще с ней так не обращались, и уж точно не во взрослой жизни. Она держала в руке ключи от машины, но блондинка подскочила к ней проворно, как кошка, выхватила связку и с криком злобной радости зашвырнула в высокую мокрую траву. После чего зашагала к своему автомобилю. А Джессалин, стоя на коленях и сдерживая слезы, шарила в колкой траве. Влажный воздух, моросит дождь. И Уайти нет рядом, все-таки он ее оставил. Поскрипывают мельничные жернова на ветру. Звуки уязвленного самолюбия и безнадеги. Где-то вдалеке каркают вороны. Она шарит на ощупь в ползучей полевице в поисках ключей, без которых ей не вернуться домой.