– Знаешь новость? – вместо приветствия озадачила Наташа. – Нет, не знаю! – хмыкнул Москвин. Его немного раздражало настойчивое внимание секретарши начальника. – Товарищ Басов взял больничный! – торжествующим тоном провозгласила Наташа. – В первый раз за сто один год беспорочной службы! – Это надо отметить, – обрадовался Москвин. – Давай, что ли, чаю попьём? – Давай! В обед. Наташа клацнула рычагом. Сергей положил трубку и улыбнулся. Басова не будет на работе недели две, а то и больше. За это время можно горы свернуть. Хотя зачем их сворачивать? Лучше позвонить Коле Гречину. Телефонный диск проворачивался с трудом. Старый аппарат доживал последние дни. Трубку сняла вездесущая Варвара. – Коли нету дома! – рявкнула Варвара, но на букве «и» голос её просел и выдал нечто сиплое и продавленное. Сергей с трудом сдержал смешок. Варвара покряхтела, прочищая горло. – Нету Коли! Он ушёл на рынок за наркотиками! – Куда ушёл? – изумился Сергей. Вот как рождаются анекдоты про мальчика и льдину! Именно от таких, как Варвара, они и исходят. Она что-нибудь скажет, и сразу рождается анекдот на радость народным массам. – На рынок, за наркотиками, – терпеливо и настойчиво объясняла Варвара. Таким тоном разговаривают психиатры с безнадёжно больными. – Так он же вроде не наркоман, – неуверенно сказал Сергей, обдумывая сложившуюся ситуацию. По уставу он должен доложить начальству о разговоре с Варварой. Петров немедленно отправит наряд по адресу, где проживает Коля Гречин. Если сотрудник органов узнал о преступлении, он мгновенно должен сообщить куда следует по инстанции. Но это невозможно! Если Колю возьмут на месте преступления, а хранение наркотических средств является преступлением, тогда Сергей никогда не увидит Влада Карецкого. Если он не увидит Влада, то не выполнит ответственного задания. И рок-группы и антисоветские анекдоты будут плодиться и размножаться, как пчёлы в медоносный год. И рано или поздно приведут к гибели Советского государства. Любое государство погибает от общего смеха трудящихся масс. Как только в моду входят политические анекдоты, любому режиму приходит конец. В этом случае власть теряет уважение подданных. Москвин хотел уточнить детали, но Варвара неожиданно бросила трубку. Сергей сидел за столом, а в трубке перекликались пиликающие звуки. «Надо ехать туда, чтобы разобраться на месте! – подумал Сергей и бросил бланки протоколов допроса в папку с тесёмками. – Если возьму Гречина с поличным, привезу его в отдел. Руководству скажу, что изобличил преступника с помощью оперативной информации. Если Варвара врёт, тогда сделаю вид, что ничего не слышал. Лучше прикинуться валенком, чем потом рвать на себе волосы». Через полчаса Москвин подходил к знакомому дому. У парадного неожиданно для себя он плюхнулся на скамейку. «Нужно собраться с силами, – подумал Сергей. – Мне нельзя ошибаться. Любая ошибка может дорого стоить. Потом самому придётся хвататься ручонками за льдину». Посидев полчаса, Москвин резко поднялся и шагнул в парадное. – Вам кого? – Дверь приоткрылась, и в щёлку высунулся острый нос Варвары. – Мне нужен гражданин Гречин! – Сергей носком туфли зацепил край двери, чтобы Варвара не захлопнула. – Я же сказала – Коля ушёл на рынок за наркотиками! – Вы соображаете, что говорите? – крикнул Сергей, понимая, что поступает неправильно. Нельзя кричать на Варвару. Она сразу же позвонит в местное отделение милиции. По звонку приедет группа в составе участкового и инспектора дежурной части. А с ними сложно разговаривать. Они тут наворочают дел. – Соображаю, – проворчала Варвара и вдруг ткнула пальцем за спину Сергея. – Да вон он стоит. Хватайте его! Держите! Сергей оглянулся, а Варвара изловчилась и захлопнула дверь. За спиной никого не было. От ощущения, что его обвели вокруг пальца, стало тоскливо. Сергей не любил, когда его обманывают, а сейчас провели как мальчишку. Пронзительное одиночество родом из детства охватило Москвина, закутав его плотной ватой. Руки и ноги казались стянутыми тугими верёвками. Воля исчезла. Осталась глухая тоска в глотке, нестерпимым комком перекрывающая желание жить. Всё было пустым и бессмысленным. И всё было бесконечным, как долгий путь к могиле, и ожидание на лестничной площадке возле двери, обитой драным дерматином, и грязные стены, и ржавый, дребезжащий лифт. Именно дребезжание старого железа вернуло Сергея к жизни. * * * Лифт дёрнулся и застыл. После недолгой борьбы с металлическими дверцами из лифта живчиком выкатился сияющий Коля Гречин. В руках он держал две авоськи с продуктами, из которых пышными хвостами торчали пучки зелени. «Точно, на рынок ходил, – угрюмо подумал Сергей. – Варвара меня не обманула». – Серё-ё-ё-ёженька! – воскликнул Николай и попытался протянуть руку для приветствия, но авоськи тянули вниз, из-за чего Гречин слегка скособочился. – Серёженька, а я тебя потерял. Куда ты исчез? Нам тебя так не хватало! – Кому это вам? – спросил Сергей, чувствуя, как уходит из тела опустошённость. В ногах появилась упругость, руки окрепли. Он с лёгкостью подхватил одну из авосек, чтобы Коля открыл дверь. Гречин с благодарностью улыбнулся и нашарил в кармане ключи. Сергей отметил опрятный и свежий вид пятидесятилетнего бодрячка. Николай не похож на наркомана. Привирает Варвара, понятное дело, придирается к соседу. – Кому – нам? А всем нам, даже Варвара спрашивала: мол, куда этот красавчик подевался? Ты же знаешь, что она сумасшедшая? Пристаёт, а я и не знаю, что ответить. Проходи, Серёженька, гостем будешь! Они прошли в квартиру, миновав длинный коридор, заставленный рухлядью, и уткнулись в Колину комнату. Варвары не было поблизости, видимо, где-то спряталась. Сергей почувствовал, что она где-то рядом и внимательно наблюдает за ними. – Сейчас Влад придёт, – ворковал Коля, раскладывая продукты на столе. Руки у него суетливо дрожали. – У него жуткая депрессия. Заболел парень. Тоскует. – С чего бы? – Сергея перекосило от известия. Странно, что первым, о ком упомянул Коля, был Влад Карецкий. – Да-да-да, Владик – прелестный и милый мальчик, но он очень тонкий и ранимый. Его ранит каждое неосторожное слово, любой мимолётный взгляд, чей-то неловкий жест. Ему сложно жить среди грубых и неотёсанных людей, – приговаривал Коля и гремел тарелками. – А сегодня что у вас за праздник? – Сегодня нет праздника. Обычный день. Придёт Влад, вот ты пришёл, вдруг ещё кто-нибудь подгребёт. Посидим, поговорим, обсудим кое-что. Если никто не помешает! Знаешь, Серёженька, а Варвара совсем с ума сошла. Всех замучила. Каждый день звонит в милицию и жалуется на меня. – А-а, рассказывает, как ты на рынок за наркотиками ходишь? – засмеялся Сергей. – Да, представляешь, из милиции уже несколько раз приезжали. Перерыли всё у меня, ничего не нашли. Потом извинялись. Впрочем, и Варваре досталось. У неё тоже обыск был. Так и живём! Коля умчался на кухню, оттуда послышался звон, грохот, голоса. «Наверное, Варвара бушует, – подумал Сергей. – Теперь не отвяжется!» Дверь скрипнула, и в комнату вошёл Влад Карецкий, осторожно ступая по вытертому коврику. – Сергей? – Влад? Они стояли друг против друга и не дышали, словно боялись объединиться общим дыханием. Первым очнулся Сергей. Он потряс головой и сжал кулаки, обретая равновесие. – Что-то вы так испугались! – нервным смешком засмеялся Влад. – На вас лица нет. – Да и вы не первой смелости! – неловко пошутил Сергей. – Здравствуйте! А мы ведь, кажется, на «ты»? – Да, – махнул рукой Влад, – мы на «ты». Просто вас давно не было, а наша компания распалась. Девчонки разбежались, а ребят не соберёшь. Да и у меня с ними разладилось. Карецкий ещё раз махнул рукой и огорчённо засопел. Сергей с неприкрытым презрением наблюдал за ним. Он не понимал, почему пришёл в замешательство от встречи с Владом. Что-то в этом парне не так. С ним приятно разговаривать, он вежливый, не хамит, не матерится. От Влада исходит тепло, словно находишься на солнечной поляне, а не в тесной комнатке коммунальной квартиры. Для какой цели понадобился этот паренёк Петрову и Басову? Что они хотят с ним сделать? Содрать кожу с живого и сделать чучело? Или посадить голым на мороз? Какую изощрённую пытку придумали эти два человека для измученного юноши? Он ещё не мужчина, но и не мальчик. Нечто среднее. Между. Около. И вряд ли станет когда-нибудь настоящим брутальным мужчиной. Влад так и останется хрупким стебелёчком. Его качает, как тростинку на ветру. – Что же так разладилось? В институте проблемы? Сергей сел на кровать и повернулся к окну. Он не видел Влада, но мог наблюдать за ним боковым зрением. Удобная позиция, как в шахматах. Противник думает, что он в укрытии, и не знает, что весь просматривается с головы до ног. Со всеми внутренностями. – В институте проблемы, – негромким эхом откликнулся Влад. – Большие проблемы. За мной шпионят. Следят. Третируют. Вчера вызывали в профком, потом в студком, все грозятся исключить из института. Хорошо, что я не комсомолец! – А у вас так можно? – оживился Сергей. – В ваш институт принимают не комсомольцев? – Да, у нас есть студенты, которые не состоят в комсомоле. Немного, но есть. Я в их числе. Я не по идейным соображениям. Меня не приняли. У меня же трагедия была. Семейная. Влад говорил отрывисто, будто всхлипывал. Сергей чувствовал, как внутри вскипает волна жалости, ему хотелось вскочить с кровати и обнять Влада, взять его голову в руки и крепко прижать к своему лицу, чтобы он не смог больше плакать. Сергей и хотел услышать рассказ о семейной трагедии, и не хотел, потому что Влад был на грани истерики. Его трясло; казалось, ещё мгновение, и он разрыдается. Служебный интерес потускнел на фоне открытой душевной травмы. В эту минуту Сергей понял, почему Николай возится с парнем. Гречин искренне жалеет Влада. Ничего от него не хочет, а просто по-житейски жалеет, как беспородного щенка, как израненную собаку, брошенную злым хозяином под поезд. – А что за семейная трагедия? – спросил Сергей, думая, что любая семья состоит из драмы и трагедии. Комического начала в семейном очаге мало. Если оно присутствует, то в виде заработка. – Да, ой, что уж там! – махнул рукой Влад и залился слезами. – Долго рассказывать. В комнате стало сумрачно. В открытое окно врывался холодный ветер, с полудня в Ленинграде штормило. В холодные струи воздуха вплетались жалобные рыдания. Сергей раздражённо подумал, что все люди – слабые существа, они размякают от любой возможности. Им лишь бы поплакать. Палец покажи, они заплачут. У Влада появилась потребность пролить слезу, он и льёт, не жалея влаги, а как отнесутся к этому люди, его не интересует. Хотя он не притворяется, поэтому заслуживает жалости. В институте проблемы, за ним следят. И это не паранойя, за ним действительно следят, его изводят насмешками, выживая из привычной среды. Есть от чего слёзы лить. Тут любой расплачется. Без всяких пальцев. – А ты расскажи! – предложил Сергей. – Я послушаю. Ты же знаешь, я люблю слушать других. – Знаю, – подтвердил Влад, – знаю. Ты хороший человек, Серёжа! Я сразу понял, что тебе можно довериться. Сергея перекосило. Одна часть лица ушла вбок, вторая осталась на месте. Такой подлости от жизни он не ожидал. Как теперь он будет жить? Ведь Влад поверил ему, думая, что Сергей искренне переживает за него. А Москвину нужны производственные показатели. Хотя бы одна вербовка. Его сам товарищ Петров отправил в разработку. Завтра утром Москвин должен доложить о результатах работы. Сергей сжал кулаки и приник к окну. Ему было противно и муторно. Пришла мысль, что, если бы он стал рассказывать о своей семейной трагедии, все слушатели умерли бы от разрыва сердца. Но Москвин не собирался никому ничего рассказывать. Он был уверен в себе. Эмоции следует держать под замком, и от этого замка ни у кого не должно быть ключа. – Вот и расскажи, – тихим голосом прошелестел Москвин, – тебе сразу станет легче. Москвин почти прижался к окну, чтобы не видеть лицо Влада. Чувство стыда разъедало его внутренности. Душа Сергея корчилась в муках. Её словно поджигали на костре. Она плясала, извиваясь от жгучей нестерпимой боли. – Расскажу, – всхлипнул Влад, – расскажу. Но не сейчас. Попозже. Потом. Ночью. От последнего слова перехватило дыхание. Сергей подумал, что ослышался. Влад хочет, чтобы они провели эту ночь вместе, рядом, бок о бок. И парню невдомёк, что Сергей может не захотеть остаться с ним наедине. Одно дело, когда они в чужой комнате в ожидании хозяина с угощением разговорились по душам, а в замочную скважину подглядывает злая соседка, и совсем другое, когда они останутся одни. Вдвоём. Без свидетелей. – Мне с утра на работу, – неопределённо заметил Сергей, надеясь, что Влад успокоится и поймёт, что его надежды на совместное времяпрепровождение беспочвенны. – А-а, ничего, ты же не проспишь, – неожиданно развеселился Влад, – ты ответственный. Не сможешь проспать. Тебя разбудит твоя воля! Дверь скрипнула и отворилась, но в коридоре никого не было. – Это был знак! – обрадовался Карецкий. – Тёмные силы подтверждают мои слова. – Ты веришь в тёмные силы? – удивился Сергей. Впервые на его пути попался человек, который верил в знаки и предзнаменования. Детдомовские категорически и напрочь отвергают мистику. Они верят только в то, что видят. Если увидеть нельзя, то и верить ни к чему. – Конечно, не верю! Но в этом что-то есть! Я сказал, и дверь открылась сама собой. Здесь кто-то был! – Это Варвара. Она ждёт, когда ей вынесут остатки водки. Она же алкашница. Женщина уже не может без спиртного. В комнате сгустились сумерки. Темнота поглотила Карецкого целиком, оставив вместо лица белёсое пятно. Оно слабо светилось в темноте. Сергей забыл, как выглядит Влад, и стал вспоминать мелкие чёрточки, чтобы оживить в памяти весь образ. Странное дело, он впервые сталкивался с такой диковинкой. Только что видел человека, а описать его не может. Помнит каждую чёрточку лица Карецкого, каждый мускул, волосок, нерв и эмоцию, а собрать отдельные части воедино памяти не хватает. – Как всё буднично у тебя, – разочарованно выдохнул Влад, – как серо и скучно. Так нельзя жить! – А как надо? – вопросом на вопрос ответил Сергей. – Радоваться и смеяться, как дураки смеются? Что ты предлагаешь? Карецкий подскочил к окну и схватил Сергея за лацканы пиджака. Они стояли лицом к лицу. – Радоваться надо! Жизни радоваться. Каждому дню, подаренному судьбой. Каждому часу. Минуте, секунде. Вот мы с тобой! Разве мы знаем друг друга? Нет. Не знаем. А чтобы узнать, надо пуд соли съесть, а у нас нет на это времени. На пуд соли, я имею в виду. Мы вынуждены пойти другой дорогой. Общая трасса не для нас. Мы индивидуальности. Нас немного, но мы есть. Мы существуем!