Таня тоже топнула ногой. Она не понимала отчуждённости симпатичного молодого парня, который явно хотел избавиться от неё. – Животные лучше людей, Таня! Запомни главное: звери никогда не станут жрать себе подобных. Не лезь ты в мои дела, прошу тебя! Прощай! Сергей приоткрыл дверь. По коридору шмыгнула женщина с прижатым ко рту кулаком. Соседка явно подслушивала под дверью. В общежитиях живут любопытные люди. А это местная любительница помыть косточки ближним и дальним, и не важно кому, лишь бы найти повод поглумиться. – До завтра, Таня! – Подожди, Сергей, не прогоняй меня, постой! Я хочу сказать, что вообще ничего не нашла по твоим родственникам. Они не оставили никаких следов. Таня горестно прижала кулак ко рту и прикусила его, словно хотела сделать себе ещё больнее. «Почему женщины кусают свои кулаки? Какой-то всеобщий инстинкт самоистребления, – подумал Москвин и сказал, не глядя на Таню: – А ты ничего и не найдёшь, они не оставили никаких следов после себя». – Но это же ужасно! – воскликнула девушка сквозь зажатый кулак. – Ничего ужасного, не придумывай, – возразил Сергей, – что было, то быльём поросло. Всё ушло в прошлое. Я не хочу знать, откуда прибыл на эту планету. Я появился ниоткуда. И уйду в никуда. Тебя это устраивает? – Нет! Нет! Нет! – закричала Таня, а в открытую дверь заглядывали любопытные соседи по общежитию. – Да не кричи так, Таня, – поморщился Сергей, – не делай из меня трагического героя. Я не охотник за фазанами. Пусть все покоятся с миром. – Но ведь у тебя были отец и мать, дедушки и бабушки, они должны были оставить после себя хоть что-то! Таня тряслась, словно её посадили на электрическую плиту. Кулак во рту подпрыгивал, челюсти не могли сжаться. Танино лицо представляло грустное зрелище. Красные щёки, мокрые глаза и слюнявый кулак не прибавляли очарования девушке. Сергею стало жаль её. Переживает за других, лучше бы подумала о себе. Что у неё впереди? Ничего хорошего. Таня не замужем, живёт одна в крохотной комнатке-пенале в служебном общежитии, на работе исполняет мелкую канцелярскую работу, которую никто не хочет делать. Нервное возбуждение девушки передалось Москвину. Он тоже задёргался, как театральная кукла, подвешенная за нитку. – Таня, ты бы лучше занялась своей личной жизнью, – натужно улыбнулся Сергей, – не думай обо мне. Я сам о себе позабочусь. У меня уже была одна благодетельница, но она умерла. Я её похоронил. Я даже знаю, где её могила. Может быть, я навещу её в будущем году. Ты успокоилась? – Нет! – всхлипнула Татьяна. – Я не понимаю, почему ты не хочешь найти следы твоей родни? Это же ненормально! – Я нормальный! Поняла? – закричал Москвин и задохнулся от крика. Последние слова прозвучали тихо, словно он оглох. – А ты иди спать. Мне завтра на работу! Сергей почти вытолкал Таню из комнаты. Она, оглядываясь и хныча, как маленький ребёнок, медленно побрела по коридору. Мимо забегали женщины с кастрюлями, в конце коридора послышались возбуждённые мужские голоса. Москвин прислушался. Ему показалось, что Таня что-то шептала, оборачиваясь и глядя на него полубезумными глазами. Он приподнялся на носки, чтобы пропустить мимо ушей беспорядочный хор мужских голосов, стараясь уловить девичий шёпот. – Иди, гадёныш, иди! – шёпотом повторяла Таня, как в бреду, но она адресовала злые слова не Сергею, а кому-то другому. Наверное, они были предназначены всем, кто решился отречься от своих корней, кто перешагнул через себя. Москвин усмехнулся. Он больше не волновался. Ему удалось выдворить беспокойную соседку из комнаты, несмотря на её сопротивление. А ведь могло всё сложиться иначе. Таня славилась настырностью. Она могла бы спокойно остаться, если бы не полезла туда, куда никому не выписывают пропуск. И сидела бы она тут до глубокой ночи. Сергей хлопнул в ладоши и подпрыгнул от радости. Ощущение покоя охватило его. В комнате никого не было. Только он и его мысли. Ему не нужно прошлое. Родственные корни стоило отсечь от себя, чтобы не тянули назад, в тёмное прошедшее, и не мешали развиваться новым росткам. Если бы их не отсекли, он бы избавился от них самостоятельно. По трудной дороге жизни нужно идти одному, без поддержки и костылей. И пусть никто не удивляется жёсткости его суждений. Эти глупые люди недостойны общения с ним. Даже на один вечер. Соседка Таня годится лишь для уборки мест общего пользования. Сергей завалился на кровать и задумался. Завтрашний день принесёт много событий, но для того, чтобы день состоялся, его необходимо расписать по минутам. Тогда у него не будет возможности совершить даже незначительную ошибку, случайно проговориться, дать слабину эмоциям. Все главные задачи решаются с утра. Со свежей головой легче проследить за реакцией окружающих. Люди думают только о себе. Человек человеку неинтересен. Это самое слабое место у людей. Все поглощены лишь собой. Это хорошо. Общий человеческий недостаток стоит пустить в дело. Извлечь из него личную выгоду. С утра надо записаться на приём к начальнику отдела. Наташа это легко устроит. Она влюблена, как кошка. Чужое чувство может вызывать не только уважение, но и понимание, что его применить по назначению. Человеческую любовь надо использовать, как все другие чувства. Кстати, не забыть бы: влюбчивая девушка любит сладкое. Сергей поднялся и вытащил из ящика несколько шоколадных брикетов. Один для Наташи, второй для Тани, третий как запасной вариант. В жизни, как на войне, надо быть готовым к любому нападению. Опасность подстерегает на каждом шагу, она таится в улыбках окружающих, прячется на газетных страницах, приплясывает на экранах телевизоров. Физическая опасность не страшна, потому что после смерти человеку всё равно, что случилось с ним в жизни. Страшнее всего опасность психологическая, когда в любой момент на человека может низвергнуться водопад людской агрессии. И каким бы смелым он ни был, каким циником ни казался, каким стоиком ни хотел выглядеть, потоки человеческой мерзости заставят его страдать по-настоящему, без прикрас и притворства. Строя планы на будущее, перебирая варианты, Сергей совершенно не задумывался о том, что сам он начисто лишён любви. Он никого не любит и никогда не любил. И никто ему не интересен. Все люди для него служат и служили источниками получения материальных благ и выгоды. Каждого человека он рассматривает как потенциального взаимовыручателя. И не потому, что он считает, что все ему должны, нет, не поэтому. Просто другого механизма взаимоотношений он не знал и не знает. Дора Клементьевна дала ему кров и заботу в обмен на покорность и послушание. За всю историю взаимного сосуществования с благодетельницей он ни разу не дал ей повода усомниться в правильности выбора. Всё, что он получал от других людей, он старался вернуть тем, чего они от него ждали. Сергей долго ворочался в постели. Когда план на неделю был составлен и мысленно одобрен, он улыбнулся и уснул, растянувшись на узкой койке во весь рост. Ночью улыбка не сходила с его лица, словно ему приснилось что-то приятное. Но это было не так. Москвин никогда не видел снов. Он не знал, что это такое. Сны избегали его, словно боялись зайти в его холодную и ясную голову. * * * Ещё при входе в отдел Москвин понял, что в воздухе витает атмосфера отчуждённости. Хмурые оперативники опасливо кивали при встрече, пряча глаза. Товарища Басова вообще не было. В отделе почему-то не принято было спрашивать, куда подевался очередной товарищ, тем более если это был Басов. Сергей заглянул в приёмную, но Наташа приложила палец к губам, и он мигом закрыл дверь. Палец на губах секретарши означал, что начальник отдела не в духе. Москвин сосредоточился на рапортах и служебных записках. Он старательно описывал приметы, одежду, цвет глаз и длину носов всех членов студенческой компании, собиравшихся предыдущим вечером на квартире Коли Гречина. День перевалил за половину, и Сергей, подняв голову, потряс правой рукой. Пальцы слегка онемели от долгой писанины. Встревоженная Наташа вбежала в кабинет и остановилась у окна. Сергей с удивлением посмотрел на неё. Не поздоровалась, не постучалась, вся бледная, стоит у окна и пытается отдышаться. Что с ней? Где она так измучилась? Обычно Наташа ведёт себя культурно, на сотрудников отдела не кричит, ни с кем не ругается, шёпотом не матерится. – Серёжа, вставай! И бегом к Петрову! К нему какие-то чины понаехали, сидят, дымят как паровозы. Тебя спрашивают. Беги, пожалуйста! И от этого пронзительного «пожалуйста» у Сергея заныл левый висок. Что-то сегодня будет. Недаром вчера Таня глазами сверлила. Это она намолила ему напасти. – Иду, Наташа, иду! Здравствуй, милая. – Он натужно улыбнулся, и в виске что-то схлопнулось, боль ушла. Как пузырёчек лопнул. Сергей по очереди потрогал висок, потёр мочку уха, поправил галстук. – Да уж здравствуй-здравствуй, – отмахнулась она, глядя на него умоляющим взглядом. – А я тебе подарочек принёс. – Он вытащил из ящика стола большую шоколадную плитку в красочной обёртке. – Да какой там подарок! Бегом! – Наташа замахала руками, словно защищалась от Сергея. – Хороший шоколад. Из «Берёзки». Бери! Специально для тебя попросил купить. Импортный шоколад. Говорят, вкусный. Я такого ни разу не ел. – Серёжа, я умоляю тебя! Иди к Петрову! Там тебя ждут. И Сергей понял, что сложно воспользоваться чужой любовью, если эта любовь ничего не слышит, кроме чужих приказов и указаний. В данный момент Наташа ослепла и оглохла. В её голове есть один сигнал. Сергей Москвин должен быть в кабинете Петрова. Если он не появится там через минуту, случится катастрофа. И всё-таки он не спешил. Нужно было собраться с духом, ведь сейчас его заставят продать собственную душу. А продаваться всегда тяжело. И кажется, он не готов к серьёзным испытаниям. Сергей подошёл к окну и взял Наташину руку, безвольно повисшую от внутреннего напряжения. – Не нервничай, Наташа, всё будет хорошо! – Да уж! – фыркнула девушка. – Всё будет хорошо, и они поженятся! – Жениться нам с Петровым не разрешат, – рассмеялся Москвин, – а вот все чины могут подождать. Пока ты не съешь шоколад, я никуда не пойду. Он уселся на широкий подоконник, продолжая держать её руку. Пульс у Наташи частил, ладонь была мокрой. Сергей поморщился. От волнения все потеют. Обычная физиология. В стрессах все равны – и мужчины, и женщины. Наташа попыталась выдернуть руку, но Сергей сжал запястье, и она, задрав подбородок, сказала свистящим шёпотом: – Если ты сейчас не явишься в кабинет Петрова, то очень пожалеешь! Москвин поразился произошедшей перемене в девушке. Он был уверен, что она влюблена в него как кошка. А она ни в одном глазу. Смотрит на него и ничего не видит. Ни его самого, ни чувств, ни лёгкого презрения. Эта девушка глупа, как молодая тёлочка. Или обычный эгоизм, но немного ободранный от долгого сидения в приёмной начальства. – Слушаюсь, товарищ генеральша! – Он шутливо отсалютовал и спрыгнул с подоконника. Надо идти вперёд, и пока этот «вперёд» находится в кабинете полковника Петрова. Метр пятьдесят шесть роста и ни сантиметром выше. – Ты ещё дошутишься! – Наташа с силой толкнула его в спину. – Развёл тут балаган. Иди-иди давай! В глазах девушки плескалась неприкрытая злоба. Сергей покачал головой. До чего можно дойти, если не следить за здоровьем. Больше он не поймается на крючок неразделённой любви. Все влюблённые девушки обычные притворщицы. Пока шоколадка в руках – любовь до гроба. Как только съела – всё, баста, никакой любви. Одни мольбы и причитания. В огромном кабинете Петрова кроме громоздкой мебели находились ещё более громоздкие, чем диваны и кресла, пятеро мужчин в пиджаках и галстуках. Все будто вырублены из дуба на один фасон. Все массивные, огромные, неподвижные. Лица у всех красные, словно они напились крепкого чаю. На небольшом столике в углу стояли чайные чашки, пыхтел электрический чайник. Спиртного и рюмок не было, хотя запах коньяка ещё не улетучился. – Сюда садись, Серёжа! – Начальник кивнул на тот стул, куда усаживал всех героев и медалистов. На этом стуле раздавали пряники. – Только не вибрируй! Не в розетку же будем тебя толкать! Грузные мужчины дружно захохотали. Особенно выделялся один из присутствующих – усатый, с круглым приятным лицом и густой шевелюрой. Остальные четверо были лысые. Сергей посмотрел на Петрова. Герман Викторович поспешно провёл по волосам растопыренными пальцами, как расчёской. – Не в розетку, понимаешь! Мы тебя пригласили, чтобы серьёзно поговорить. Очень серьёзно! Там, наверху, – Петров кивнул на потолок, – знают об этом разговоре. Вся надежда на тебя. Ты уже не подведи, Серёжа! От обилия мужских тел в кабинете застоялся тяжёлый воздух, словно от присутствующих исходила густая, неразбавленная энергия. Сергей посмотрел на окно. Форточка открыта, но сквозняка нет. Вездесущий северный ветер сегодня взял отгул. – Что ж ты не спрашиваешь, о чём наш разговор будет? – обиделся Петров и нахмурился. По кабинету пронёсся общий вздох. Присутствующие не понимали, почему Сергей молчит. – Ну, раз так, тогда слушай, стажёр Москвин! – Петров в сердцах пристукнул карандашом по столу. – В общем, дело обстоит следующим образом. Ты должен подвести Карецкого к группе молодёжи, самым негативным образом настроенной против советской власти. Они собираются в кафе на Невском, это небольшая забегаловка недалеко от «Сайгона». 10 ноября они планируют провести большой сбор. Уверены, гады, что в День милиции будет не до них! Но именно тогда Карецкий должен войти в круг подозреваемых. Карандаш ткнулся в лист бумаги и очертил круг. Рука Петрова не дрожала. Круг получился чётким, как у циркуля. Москвин смотрел в форточку, надеясь услышать знакомый посвист северного ветра. В это время он думал, что невыносимо далёк от проблем большого города. Он не знал, где находится кафе «Сайгон», ни разу не бывал в знаменитой забегаловке, никогда не был в Старой Деревне. А ещё он не любит рок-музыку и с трудом может отличить студентку-комсомолку от валютной проститутки. До средней школы милиции вся его жизнь протекала в сибирском городе, в котором были и есть преступники, наркоманы, проститутки и другие антисоциальные элементы, но всё это прошло мимо сознания Сергея. Он учился в обычной школе, сторонился хулиганов, старался быть незаметным из-за нехорошего прошлого. Сергей никогда не вспоминал детдом потому, что не хотел ничего вспоминать. В его прошлой жизни ничего хорошего не было. В Ленинград он приехал, чтобы построить новую жизнь. Его документы нигде не приняли, но в средней школе милиции был недобор, и он подался в милиционеры. И в школе он сторонился всех, кто мог хоть чем-то напомнить о прошлом. Сергей не знал жизни. Не знал города. А здесь ему хотят сделать прививку от беспамятства. Сейчас он должен продать доверие Влада Карецкого за три копейки. В этом случае пострадает не Карецкий, а Москвин. Влад никого продавать не собирается. Да ему и не предлагают. Сергей именно сейчас обиделся на жизнь. С самого начала она ставила его в такие рамки, из которых нет нормального выхода. Почему-то ему всегда приходится идти на преступление. И сейчас он должен совершить моральное преступление против собственной нравственности. Эти мужчины знают, что Влад ему доверяет. Они хотят использовать чужое доверие, поставить его на службу своим интересам. И вбивают ему в голову, что эти интересы являются государственными. – На службу государства! – раздался громкий окрик. Петров повысил голос. – Ты не слушаешь меня, Серёжа? Ты уснул, что ли? – Нет, товарищ полковник, не уснул, – передёрнулся Москвин, отрывая пристальный взгляд от форточки. Спасительный ветер улетел в другую сторону. Жизнь поставила заслон всем ветрам. Она не любит посредников. В любой ситуации Сергей остаётся один на один с собственной совестью. – Так сделаешь, о чём тебя просят? – ещё больше повысил тон полковник Петров. – Ты понял, что надо сделать? – Сделаю, товарищ полковник! Я всё понял. Сергей улыбнулся. А что ему оставалось делать? Жизнь не оставила выбора. Она приготовила ему ещё одно испытание. Сергей должен выжить любой ценой. Мужчины вполголоса загомонили, радуясь, что проблема исчезла. Сотрудник согласен выполнить задание. Они понимали, что это непростое решение для любого человека. И полковник Петров понимал, что Сергей должен сделать сложный выбор. А когда согласие Москвина было получено, все с облегчением выдохнули, внутренне радуясь, что это не их жизнь поставила перед трудным испытанием. – Тогда за дело, сынок! Праздник тебя не касается, в следующем году отметишь как следует. – Полковник сменил командный тон на отеческий, – а в этом ты проконтролируешь Влада, чтобы всё было по высшему разряду. Проведёшь его, выдашь казённые деньги, пусть сидит там, сколько его душе заблагорассудится. А ты рядышком будь, под боком, чтобы в случае чего перекрыть канал. Нам подстраховаться надо. Под журчащий доброжелательный тон незаметно навалилась дрёма. Сергей с трудом держал открытыми слипающиеся от тяжёлой духоты глаза. В детстве не всё так плохо было. Всё-таки настолько откровенно ему ещё не предлагали продать душу и тело. Если и приходили беды, то они шли косяком из неизвестности, из тумана. А здесь всё открыто, как на аэродроме. Пустое поле, всё просматривается на сотни километров. Эти важные мужчины уверены, что он продаст не только свою душу, но и чужую. Вообще любую, какая попадётся под руку. – Я могу идти? Сергей поднялся и вышел под общее молчание. Петров, не скрывая удовольствия, бодро постукивал карандашом по ручке кресла. – Потом доложишь! Москвин кивнул и закрыл дверь. После его ухода в кабинете Петрова долго молчали. – Какой-то он не наш, не советский! – сказал тот, что с усами и добродушным лицом. Он рассеянно и нервно щекотал усы, проводя пальцами вверх-вниз и в разные стороны. – Николай Петрович, может, ты его в свой отдел возьмёшь? – взмолился Петров и подпрыгнул на кресле.